Канонир - Юрий Корчевский

К тому моменту, когда сытый Якоб, довольно улыбаясь, вернулся, я закончил работу. Со стола после операции снимали последнего раненого.

— Ты так быстро справился? Очень хорошо. У нас есть повод выпить за твой первый рабочий день.

Мы прошли в его палатку. Якоб достал кувшин вина, кружки. Не спеша, за разговорами об операциях, мы его выпили.

— Пойду посмотрю раненых, — поднялся я.

Якоб сильно удивился:

— Чего их смотреть? Отрезанную ногу ведь не вернёшь?

— А если осложнения, у кого-нибудь кровь не останавливается?

— Значит, так угодно Господу.

Якоб перекрестился на католический манер — двумя пальцами и слева направо.

Я всё-таки пошёл и осмотрел оперированных мною раненых. Меня так учили, и я всегда так делал. Это — залог раннего обнаружения осложнений, можно сказать — позволяет увидеть нарождающуюся проблему в зародыше.

Ещё больше удивились раненые — у них так не было принято. Лежали они в деревянных избах, их покормили, как было положено в армии. Но вот санитара, чтобы принести воды, помочь раненому сходить в туалет — не было.

Я пошёл к Якобу, просить, чтобы нам выделили одного человека по уходу за ранеными.

— Да что ты такое говоришь? Здесь армия, а не госпиталь монашек-кармелиток. Может — им ещё и шлюх привезти? Даже не заикайся.

Ну и чёрт с тобой, пойду к начальству повыше.

Я направился к штабной избе. Часовой у двери преградил дорогу, русского языка он не знал, как и я шведского. Услышав мои препирательства, выглянул в окно офицер, что разговаривал со мною утром после пленения.

— В чём дело?

Я объяснил суть.

— Да, это неплохо. Я распоряжусь выделять каждый день по солдату для выполнения работы. Это всё?

— Да.

— Меня зовут Шенберг. Спокойной ночи.

А утром всё началось снова. Поговорить бы с ранеными, узнать — где сейчас идут бои, может быть — и не так далеко.

Оперировал я почти до вечера, Якоб же снова сделал обеденный перерыв. Когда я с трудом разогнул занемевшую спину, у входа раздалось осторожное покашливание.

Я обернулся. У входа в палатку стоял швед из легкораненых. Он держал в руке миску, с горкой наполненную кашей, и кувшин.

— Кушать!

Я кивнул, вымыл руки и с большим аппетитом поел. Ещё бы и хлеба, но шведы его почти не употребляли. Всё, теперь — спать, нет сил. Я добрёл до своей постели и рухнул на матрас, набитый соломой.

Мне показалось, что ночь пролетела в одно мгновение.

С утра было затишье, раненые пока не поступали, и я пошёл к реке. Надо бы и помыться, и одежонку сполоснуть. Тут же за мной пошёл швед с мушкетом. Я выстирал одежды, помылся сам. Эх, в баньку бы.

Швед стоял на берегу с безразличным видом и, когда я управился с туалетом, сопроводил меня в лагерь. А может — прибить его, переодеться в его форму и — к своим? Только где эти свои? В какую сторону идти? Наткнусь на шведский патруль, а языка не знаю — повесят без разборок. У сопровождавшего меня шведа только мушкет, даже сабли нет, стало быть — из пехоты. Нет, пока повременю.

Ещё два дня я работал как проклятый. Не знаю как, но видимо сработала солдатская «почта». Раненные в конечности просились ко мне, боясь попасть под нож к Якобу. И получалось так, что Якоб оперировал легкораненых, тогда как я — тяжёлых. Он, посвистывая, ходил на обед, я же к вечеру с трудом разгибал спину. Но воины всё подмечали и к концу работы всегда приносили мне горячую еду и пиво, часто добывали вино.

Как-то при встрече в лагере с Шенбергом он заметил, что я пользуюсь доверием и уважением раненых. Потом спросил:

— Война рано или поздно кончится. Почему бы тебе не поехать в Швецию? Ты хороший врач, я могу составить тебе в Стокгольме протекцию, ты будешь зарабатывать большие деньги, станешь богат и знаменит.

— Благодарю за лестные слова. Но я бы предпочёл поехать туда свободным человеком, а не пленным.

— Мы потеряли в боях замок Пернов, русские сейчас под Ревелем. Дипломаты суетятся, и думаю, вскоре подпишут мирный договор. Воевать можно летом, когда тепло, и дороги позволяют передвигаться обозам и пушкам. Не за горами осень с её дождями и непролазными дорогами. Выводы делай сам.

Несколько дней новых раненых не было, я отдыхал. Крытые фуры увезли последних раненых в тыл, на шведскую землю. Якоб снова пригласил меня в свою палатку, мы сидели и выпивали. После совместной работы, увидев мою операционную технику и сравнив результаты моего и своего лечения, он меня зауважал, стал относиться как к равному.

— Не думал, что на Руси есть достойные врачи. Я был уверен, что только в просвещённой Швеции, ну или Англии на худой конец, существует хирургическая школа. Вынужден признать, что я ошибался. Ты знаешь, война для хирурга — хорошая практика. Я родом из небольшого городка, дома меня ждёт жена, дети, добротный дом. У меня есть деньги, и я мог бы открыть лечебницу, где ты в полной мере смог бы проявить свои способности. Само собой, будешь получать достойные деньги, а не работать бесплатно, как здесь. Оно и понятно, ты — пленный, на войне бывает всякое, и на твоём месте вполне бы мог оказаться и я.

И тут Якоб ошарашил меня вопросом:

— А у вас в войске пленных врачей казнят?

— С чего ты взял?

— Разное говорят. Я слышал, к нашим полководцам приезжали русичи договариваться об обмене пленными.

У меня замерло сердце.

— И что? Про меня никто не спрашивал?

— Не знаю. Я ведь полковой врач, мне никто не докладывает.

Ах, как мне хотелось, чтобы и обо мне вспомнили. Но была здесь одна заковыка. Каждый ратник записан в Воинском приказе. А меня в списках псковичей не было — я же человек сугубо мирный. Хорошо, если договорятся менять всех на всех. Так бывает.

Ещё через несколько дней меня вызвали к Шенбергу.

— Собирайся, завтра состоится обмен пленными. Решили менять всех. Это с поляками мы меняем людей по счёту, а сейчас слишком много пленных.

— Благодарю за радостную новость.

— И тебе спасибо. Был бы ты подданным шведского короля — непременно отметил бы тебя в списках отличившихся.

Я откланялся. Грудь переполняла радость. Завтра обменяют — наконец-то долгожданная свобода!

Ночью не спалось, и я еле дождался утра.

Утро началось с суматохи: звучали команды на шведском, воины строились в колонны и уходили.

Прибежал запыхавшийся коротышка Якоб.

— Что случилось, куда уходит войско?

— Мы уходим, получили приказ.

— А как же я?

— Должен быть обмен пленными. Ты уже практически свободный человек, никто тебя держать не будет — иди туда, навстречу своим.

Якоб махнул рукой в направлении русских позиций.

Я взял сумку с инструментами, подошёл попрощаться с Якобом, но он уже помчался к фурам.

Ну что ж, насильно мил не будешь, я пошёл по грунтовке. Пару раз я оглянулся — никто за мной не шёл. Видно, и в самом деле — свободен.

Шагал я долго, хотелось кушать — с утра во рту маковой росинки не было.

Впереди послышался топот множества копыт. Приближалась конница. Чья она? Не угожу ли я снова в плен?

Я благоразумно сошёл с дороги и углубился в лес. Лёг на мягкую траву. Хорошо! Ноги задрал на ствол дерева — пусть отдохнут. Интересно, сколько ещё идти до Пскова?

Конница прошла, на дороге стало тихо, и я снова пошёл.

Тяжёлая сумка с инструментом оттягивала руки, но бросить её было никак невозможно. Сколько этим инструментом уже жизней спасено!

Навстречу мне из-за поворота вылетел всадник. Замечтавшись, я даже не услышал топота копыт. Я махнул рукой, и всадник осадил коня. По одежде — наш, русский.

— Далече ли до Пскова?

— Пскова? Это там! — Всадник махнул рукой перпендикулярно дороге. — Ты же на Новгород идешь!

— Спасибо.

Ни фига себе, удружил Якоб. Или по-мелко- му напакостить решил напоследок, или на местности ориентировался плохо. Это ж какой крюк я лишнего отмахал? Я плюнул и уселся на обочине. «Сам дурак, — обозвал я себя. — Можно было вчера хотя бы узнать у нескольких человек, где дорога на Псков».

Делать нечего — я пошёл назад. Коня бы сейчас, полдня — и я дома у Ильи.

Дорога была пустынна, я всё шёл и шёл. Уже хотелось не только кушать, но и пить.

Я дошёл до ручья, спустился около мостика к воде, вволю напился — аж в животе забулькало. А ведь ручей должен впадать в реку и, насколько я представлял себе карту местности, река должна была вывести меня к Пскову. Так я и сделал.

Только к вечеру вышел к месту впадения ручья в реку. Уже неплохо, теперь — по течению реки вниз. Лодку бы мне и — ноги бить не пришлось бы. Так далеко пешком я не ходил давно, и сейчас ноги гудели, требуя отдыха. Да и куда мне спешить?

Я положил сумку под голову, улёгся на землю. Завтра должен быть дома.

Незаметно навалился сон.

Разбужен я был самым диким способом. Совсем недалеко раздался душераздирающий крик. Весь в поту, с бьющимся сердцем, я проснулся. Кошмар приснился, что ли? Нет, крик, только уже более слабый, повторился. Это где-то недалеко, вниз по течению.