Сестрички и другие чудовища - Игорь Мытько

Полицейские бросились проверять вооружение, прогонять тестовые программы и производить неполную сборку-разборку. О. тоже проверил оборудование (дырок в мешке не оказалось), переложил на кафедру лежавшую на краю сцены куртку Мари («Это она сняла, когда Эдуарда бить собиралась»), пожалел, что Мари сейчас где-то утешает Ирэн («На её месте должен был быть я!»), и переместился поближе к входу («Войдёт генерал и сразу меня заметит… а потом и Ирэн меня заметит»).

Генерал вошёл в зал за двадцать минут до появления противника. Это лейтенант точно запомнил, потому что русский майор как раз спросил Эдуарда, сколько осталось до появления противника.

— Э-э-э… с какой… э-э-э… погрешностью? — уточнил учёный, близоруко щурясь в приборную панель.

— С никакой! — отрезал Образцов.

— Тогда… э-э-э… — Эдуард руками растянул уголки глаз, так что к его многонациональности временно добавилась монголоидность. — Двадцать…

— Чего?! Дней? Часов? Минут?

Эдуард пощупал рукоятки.

— Э-э-э… да.

И тут в боковую дверь на сцену вышел генерал, сопровождаемый тремя адъютантами и пятью офицерами связи. Возможно, он сразу заметил О. По крайней мере вопроса «А где наш лейтенант?» не задал, а остановился у правой сферы и сказал:

— Двадцать минут? Bien[14]. Оперативная пятиминутка. Всем собраться… — он глянул на зал, заполненный баррикадами боевой техники, — на сцене.

— Все слышали?! — рявкнул Джефф. — На сцену бегом марш!

— Я что?! — гаркнул Образцов. — Два раза повторять должен?! На сцену все!

Шастель нахмурился. Его явно пытались потеснить на вершине субординационной пирамиды. Но поскольку теснили сразу с двух сторон, попытка была обречена на провал.

— А вы, капитан, и вы, майор, немедленно займитесь эвакуацией гражданского населения!

Русский и американец покосились друг на друга и спросили слаженным хором:

— А кто старший?

— Я, — ответил генерал. — Так что — выполнять приказ!

Образцов и Джефф так дружно двинулись выполнять приказ, что чуть не застряли в дверях. К счастью, дверями теперь служил трёхметровый пролом, так что обошлось.

Полицейские тем временем сгрудились вокруг генерала. Лейтенант О. замешкался и на сцене оказался в последних рядах. В общем-то, даже не в рядах, а за рядами: товарищи по дубинке и наручникам встали вокруг генерала так плотно, что не втиснуться.

— Собранность, бдительность! — донесся сквозь спины товарищей голос невидимого командующего. — Быстрота, манёвр, натиск!

Похоже, генерал задался целью воздействовать непосредственно на боевой дух подчинённых, минуя этап конкретных инструкций для мозга.

О. приподнялся на цыпочки, потерял равновесие и наступил на ногу Эдуарду, который копошился у левой сферы.

— Простите, — сказал лейтенант.

— Кто ты? — спросил Эдуард, всматриваясь в лейтенанта с бдительностью учёного крота.

О. понял, что он просто обязан сделать что-нибудь хорошее или хотя бы полезное.

— Хотите, я вам очки починю?

— Э-э-э… разумеется, — учёный принялся извлекать из карманов осколки того, что когда-то связывало его с наблюдаемой вселенной. — Это было бы очень… э-э-э… наконец-то!

До портье Джефф добежал первым, поэтому и захватил важную стратегическую высоту — верхнюю пуговицу форменного пиджака.

— Слушай меня внимательно… — внушительно начал он.

Но тут подоспел Образцов, который стратегического баланса ради ухватил портье за шиворот. Бедолага немедленно ощутил на себе все прелести биполярного мира.

— Меня слушай! — сообщил русский.

Портье понял, что слушать придётся обоих. Одновременно. Хоть разорвись.

Но разрываться не пришлось: сверхдержавы диктовали свою волю удивительно синхронно:

— Немедленная эвакуация! — Всем сматываться! — Общая тревога! — Ну и чего мы ждём?!

— Ждём, когда нас отпустят, — признался портье, — а то я до тревожной кнопки не дотянусь.

Портье отпустили, и он нажал тревожную кнопку, очень похожую на выкрашенный в красный цвет домофон:

— Марио! Наши все в кладовке?.. И кто выигрывает?.. Скажи, что тревога… Нет, правда! Пусть берут карты с собой — и!..

Портье обернулся и уточнил:

— А на чём, говорите, будем эвакуироваться?

Эвакуаторы, которые уже собирались подбодрить гражданского лидера очередной порцией тонизирующего рыка, клацнули зубами и посмотрели друг на друга.

О. ловко примотал скотчем последнюю стекляшку к последней железяке. Больше всего новые очки напоминали фасеточные глаза муравья-переростка. Эдуард нацепил авангардное оптическое сооружение на нос и с новым интересом уставился на приборную панель.

— Пожалуйста, — гордо сказал О. и прислушался к инструктажу.

Шастель продолжал вещать на той же высокой патетической ноте:

— Ворон не ловить, ловить василиска! Расторопности — да, растопыренности — нет!..

«Что же я такой нерасторопный, — с досадой подумал О., — или что же я такой невысокий? Был бы ростом два с половиной метра, стоял бы сейчас спокойно, видел генерала. И генерал бы меня начал замечать — растущий перспективный лейтенант…»

— Ой, — сказал Эдуард тихо, но отчаянно, — я не заметил десятичной точки…

— Ничего, — шепотом подбодрил его О., — точка — это ерунда!

— Как же … э-э-э… ерунда? Не два ноль минут, а два точка ноль…

— Два точка ноль? — переспросил О. — Чего?

— Э-э-э… минут.

«И они уже наверняка прошли…» — успел подумать лейтенант, когда правая сфера пыхнула синим огнём и мраморная сцена содрогнулась — так, как она содрогнулась бы, если бы на неё приземлился тяжеленный пригнувшийся василиск. За спиной Шастеля к потолку взметнулись огромные чёрные крылья и что-то начало выпрямляться.

— Взять! — заорал Шастель за секунду до того, как самоотверженные адъютанты завалили его на пол.

Оказалось, что секунда — достаточное время, чтобы взять, например, ближайшее тяжёлое вооружение и шарахнуть на звук. Гарпуны, капканы, кадила, песок, брошенные тренированными руками полицейских, устремились в василиска. Вместе с ними полетели и пусковые установки для гарпунов, капканов, кадил и песка.

Большая часть боеприпасов попала в цель, но цели не поразила. Василиск издал оглушительный клёкот — и по рядам полицейских побежала волна окаменения. Как от камня, брошенного в пруд, заполненный полицейскими.

Всё это лейтенант не столько видел, сколько слышал: гаваец и японец настолько синхронно метнули титановую сеть и метановую плеть, что те столкнулись в воздухе и обрушились на О. мокрой запутанной массой. В последний миг, спасаясь от бинарной опасности, лейтенант прыгнул, разворачиваясь на лету (признаем, в этом была определённая растопыренность) и нырнул в сферу.

Джефф и Образцов играли желваками, скрипели зубами и хрустели костяшками пальцев. Кричать не кричали — в галдеже эвакуации не слышно было даже рёва турбин самолёта Интеркошмарпола. Гражданское население оказалось совершенно неподготовленным к боевой тревоге: оно металось туда-сюда с выпученными глазами, жаловалось, причитало, вспоминало, что забыло паспорт в сейфе, вспоминало, что вот же он, паспорт, требовало обеспечить горячим питанием и холодной колой, сообщало, что всё пропало, и вопрошало, как же мы теперь все.

На событие года — захват василиска — капитан и майор безнадёжно опаздывали.

— Ты играл когда-нибудь в американский футбол?! — проорал Джефф.

— А ты на дискотеки в Ангарске ходил?! — проорал в ответ Образцов.

Ответ удовлетворил американца.

Через минуту погрузка была реорганизована. Капитан хватал очередное гражданское тело поперек туловища и волок к трапу самолета. Там его принимал майор и, сопровождая зверским выражением лица, зашвыривал внутрь. После каждого зашвыривания Образцов припирал дверь спиной.

Российско-американский тандем работал как пара натренированных трансформеров-близнецов: методично и беспощадно. Впечатление немного смазала концовка: забросив в самолёт последний паспорт и последнего гражданского, майор на автомате швырнул рацию капитана и чуть не затолкал в салон самого капитана, но тот отбился.

Когда набитый гражданскими и их паспортами самолёт набрал высоту, Образцов размял натруженную спину и удовлетворённо вздохнул:

— Всё, улетели!

— Интересно, — спросил Джефф, разминая натруженные бицепсы, — а мы теперь на чём улетим?

Генералу Шастелю было очень неудобно. За десять секунд он потерял статуями двести отборных подчинённых. То есть он терял людей со скоростью двадцать подчинённых в секунду. Даже Наполеон при ноябрьской переправе через Березину был сдержаннее.