Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век - Борис Акунин

В целом же матримониальная и семейная судьба этого царя была нелегкой.

Новая династия очень нуждалась в международном признании, а Россия – в укреплении пошатнувшегося престижа, поэтому несколько раз предпринимались попытки заключить брачный союз с каким-нибудь европейским царствующим домом. Но такая партия никому не казалась завидной, к тому же московиты выдвигали немыслимое требование о переходе будущей царицы в православие.

В 1621 году к датскому Христиану IV ездило посольство с сообщением, что царь «пришел в лета мужеского возраста», так не найдется ли для него невесты среди королевских племянниц. Христиан послов даже не принял.

В 1623 году с тем же съездили в Швецию, сватали совсем уж дальнюю родственницу короля – сестру шурина. Ничего не вышло и из этого.

Пришлось искать невесту среди своих, но и тут Михаилу не повезло. Княжна Мария Долгорукая, выбранная ему в жены, вскоре после свадьбы скончалась.

Вторая жена, Евдокия Стрешнева, была из очень скромного рода. Свадьбу отпраздновали тоже скромно, не то что в прежние времена. Пишут, что для церемониального разбрасывания золота из «мисы» казна смогла выделить только 27 монет, причем 18 были не золотыми, а позолоченными.

Царь женился поздно, на тридцатом году жизни, и проблема наследника решилась нелегко. Династии были нужны мальчики, а они рождались слабыми. Двое царевичей умерли маленькими, выжил один – Алексей, появившийся на свет в 1629 году, но здоровьем он пошел в отца, который всю жизнь много хворал. Сам Михаил был физически слабым, болезненно тучным, «скорбел ножками», так что еще в молодые годы его носили до кареты на кресле.

На исходе правления первого Романова будущее династии выглядело сомнительно.

Михаил попытался обзавестись «запасным» наследником, повторив попытку, в свое время предпринятую царем Борисом. Как и Годунов, он пригласил в Москву датского принца, рассчитывая женить его на дочери Ирине, обратить в православие и превратить в русского царевича. Что вышло из этой государственной затеи, я расскажу в главе, посвященной русской дипломатии эпохи (сразу скажу: ничего не вышло), и Михаил очень тяжело переживал свою неудачу. Кажется, это подорвало его и так хилое здоровье.

С весны 1645 года государь заболел. Иностранные врачи диагностировали цингу, «кручину» (меланхолию), «вялость органов» и «водянистость крови». Прописали диету, слабительное и «ренское» вино.

Рецепт не помог.

12 июля 1645 г., в день именин, царь Михаил упал в церкви – очевидно, с ним случился инфаркт. Он успел причаститься, исповедаться и в ту же ночь умер, прожив на свете сорок девять лет, а процарствовав тридцать два – из них первые двадцать лишь номинально.

В тени матери

В первые годы правления Романовых большее значение имели личные качества не царя, а его матери инокини Марфы.

Это была женщина незаурядная.

Урожденная Ксения Ивановна Шестова была незавидной партией для блистательного жениха, каким в молодости являлся Федор Никитич Романов. Должно быть, он рассмотрел в дочери обычного костромского дворянина нечто особенное. Для тогдашних русских девиц, воспитывавшихся за семью запорами, Ксения обладала удивительной силой характера, очень пригодившейся ей в годы опасностей и лишений. (После опалы Романовых она была заточена в монастырь и надолго разлучена с детьми, причем из шестерых выжили только двое, Михаил и Татьяна.)

Сохранился – большая редкость для той эпохи и в особенности для женщин – портрет, который считается изображением Марфы. Правда, он датирован XVIII столетием, но, возможно, скопирован с более раннего оригинала. Видно натуру властную, жесткую, не склонную к сантиментам.

Эти черты проступают во всех поступках Марфы, когда она стала фактической правительницей страны.

Царица Марфа

Мы видели, как царица-мать (в грамотах ее, монахиню, именовали «великой государыней») нарочно тянула с возвращением в Москву, чтобы прибыть туда не на положении марионетки военных вождей, а уже с собственным правительством. Видели мы, и как она подбирала себе помощников, руководствуясь в первую очередь семейными узами. Невзгоды, перенесенные вместе с родней, воспитали в Марфе убежденность, что доверять можно только своим.

Государственным мышлением при этом царица, кажется, не обладала. Она активно вмешивалась в ритуал и даже мелочи придворной жизни, очень интересовалась царской сокровищницей и домашним обустройством, дворцовым скарбом, обрядами благочестия, но в делах правительственных полагалась на свой ближний круг, где главную роль играли ее племянники Салтыковы, Борис и Михаил, которых К. Валишевский аттестует как людей «очень сомнительного качества» – и остальные историки с такой оценкой, в общем, согласны.

Братья Салтыковы были своекорыстны, лучше всего владели искусством придворной интриги и не могли удовлетворительно руководить ни внешней, ни внутренней политикой. Военные действия, которые предпринимались их правительством, как мы видели, обычно были бестолковы и неудачны. Но кроме узкого кружка Марфиных родственников (среди них имелись и способные деятели вроде Ивана Борисовича Черкасского) в Москве был еще и Земский собор, участники которого хорошо понимали проблемы страны и пытались разрешить самую главную из них – дефицит финансов.

Почти все усилия слабого государства в эти годы были направлены на одно и то же: добыть денег на борьбу с врагами и на другие неотложные нужды.

Хватались за любую возможность, чтобы хоть как-то пополнить казну.

Пробовали собрать недоимки по податям – оказалось, что с разоренного населения взять почти нечего.

Тогда прибегли к мере чрезвычайной, опробованной еще Кузьмой Мининым: обложили всю страну «пятиной» – особым налогом не на доходы, а на все совокупное имущество. По сути дела, это была частичная конфискация, которая еще больше разорила нищую страну. Серьезные деньги поступили только от промышленников Строгановых, чья обширная приуральская и сибирская «держава» оказалась не затронута гражданской войной.

Но этого показалось мало, и у тех же Строгановых еще попросили взаймы.

Выпрашивали денег и у иностранцев – как у купцов, так и у государей. Английская корона, заинтересованная в русской торговле, вместо запрошенных ста тысяч прислала двадцать – обиделись, но все равно взяли.

Участие юного государя во всех деяниях этих лет было номинальным. «Никто не доводит правды до царя», – пишет Масса. Михаил находился в полной зависимости от матери и ее фаворитов Салтыковых, что демонстрирует эпизод 1616 года с несостоявшейся царской свадьбой.

Естественно, мать сама подыскала сыну невесту, на собственный вкус. Это была девица, принадлежавшая к близкой Романовым дворянской семье. Звали ее Марией Хлоповой.

Однако Салтыковы не хотели, чтобы какой-то другой род приблизился к трону, и устроили хитрую интригу. У невесты случилось обычное расстройство желудка, однако Салтыковы стали говорить, что Хлоповы пытаются погубить государя, подсунув ему «порченую» невесту. Расчет строился на суеверности царицы и отлично сработал.

Разгневанная Марфа, не спросясь жениха, отправила все хлоповское семейство в сибирскую ссылку и стала искать сыну новую невесту, но тут выяснилось, что тихому Михаилу несчастная Мария пришлась по сердцу и что ни на ком другом жениться он не желает.

Он и потом долго ее не забывал. Затянувшаяся на целых десять лет холостая жизнь государя отчасти объяснялась упрямством Михаила. Впрочем, настоять на своем он так и не сумел. Участь Хлоповых, как мы увидим, по прибытии Филарета была облегчена, но в Москву они больше не вернулись.

В тени царицы-матери юноша находился шесть лет, пока не закончилась польская война.

Одним из важнейших условий перемирия был обмен пленными, и в июне 1619 года митрополит Филарет после долгих мытарств наконец прибыл на родину. Второй глава «великого посольства» князь Василий Голицын до освобождения не дожил.

23-летний Михаил встретил отца на подъезде к Москве и поклонился ему до земли – эту сцену можно считать символом следующего этапа царствования.

В тени отца

Через десять дней после возвращения митрополит Филарет стал российским патриархом – престол специально держали вакантным все годы после смерти Гермогена, с 1612 года.

Мелкая властность Марфы не могла соперничать с размахом ее бывшего супруга. С этого момента царица исчезает с политической сцены и скрывается в монастырской келье. Формат правления меняется. На полтора десятилетия устанавливается классическое двоевластие, даже и официально. Обоих Романовых именуют «величествами», а у Филарета титул двойной: «великий государь и святейший патриарх». Соединение светской и духовной власти компенсировало дефицит сакральности, самой болезненной проблемы новых русских династий, и укрепляло статус слабого царя. Высокое значение патриархии казалось всем естественным еще и потому, что в годы Смуты авторитет православной церкви поднялся до небывалых вершин.