Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век - Борис Акунин

Текст присяги, если и существовал, до нас не дошел, и очень возможно, что ограничение власти первых Романовых было актом не принудительно-юридическим, а добровольным – как нечто, востребованное новой реальностью. Сторонний наблюдатель Олеарий, наслышавшийся ужасов про московский деспотизм былых времен, не без удивления замечает: «…Нельзя сказать, чтобы нынешние великие князья, хотя бы и имея ту же власть, нападали, наподобие тиранов, столь насильственным образом на подданных и на имущество их, как еще и теперь об этом пишут иные люди […]. Впрочем, и вообще о русских пишут весьма многое, что в настоящее время уже не подходит, без сомнения, вследствие общих перемен во временах, управлении и людях».

Само положение русского царя теперь стало не таким, как до Смуты. Богатства, тысячные толпы охраны, пышность придворного ритуала остались в прошлом. Летом 1612 года, уезжая из Москвы, комендант Гонсевский велел разграбить кремлевскую сокровищницу, чтоб было чем заплатить наемникам. Царские регалии он увез в собой «в заклад» за недополученные деньги. Кое-что – далеко не всё – потом было с большим трудом получено обратно. Как я уже говорил, коронация царя выглядела убого, по-сиротски.

Еще хуже обстояло дело со священным ореолом царского звания. Он сильно померк после свержения Дмитрия и Василия, после тушинского срама и боярской присяги католику Владиславу. Не забыли в Москве и вчерашнее ничтожество Романовых: как их шельмовали при Годунове, как нынешний царь подростком состоял на мелкой придворной должности.

Для восстановления авторитета высшей власти понадобились долгие годы и немалые старания. Одной из таких мер стал знаменитый указ о «слове и деле государевом» – доносе на зазорные речи в адрес царя. Всякий, кто посмел хулить самодержца, хоть бы даже спьяну, подвергался жестокому наказанию. Почтение к династии прививали через страх.

Ограничение монаршьего самовластия сопровождалось некоторым восстановлением позиций Боярской думы. Она, безусловно, скомпрометировала себя сотрудничеством с оккупантом, но «старина» и «природность» этого древнего сословия была важнее провинностей.

В семнадцатом веке бояре обретают статус, какого не имели во «втором» государстве – особенно со времен Опричнины. Дума фактически стала центральным правительством. Ее члены возглавляли основные приказы (министерства), а некоторые входили в ближний круг царских советников.

Заседание Земского собора. С. Иванов

Не распускался после царского избрания и Земский собор, который с некоторой натяжкой можно считать чем-то вроде парламента – если не по полномочиям (никак не определенным), то по представительности.

Выборные от всех областей страны, периодически сменяясь, обсуждали все важные государственные вопросы. Первые десять лет, до 1622 года, Земский собор заседал непрерывно, но созывался он и потом, причем часто. В официальных документах появляется формула «по царскому указу и земскому приговору».

Помимо Боярской думы и Земского собора существовали исполнительные органы центрального правительства. Они назывались по-старому, приказами, однако теперь стали больше похожи на министерства и профильные департаменты. Окончательно приказная система «третьего» государства сформировалась при сыне Михаила, и рассмотрим мы ее, когда доберемся до той эпохи.

Сильно изменилось и устройство региональной администрации. Раньше она была всюду разной – такой, как сложилось исторически. Теперь структура стала единообразной. В каждую область назначали воеводу (губернатора), который являлся не просто военным начальником, как прежде, а сосредотачивал в своих руках и гражданскую власть. При этом, во избежание произвола, судебную власть передавали другому должностному лицу – губному старосте из дворян, которые «душою прямы, имением пожиточны и чтоб грамоте умели».

Воевод меняли часто, раз в два-три года. «Делается это для того, чтобы, с одной стороны, местность не испытывала слишком долго тягости несправедливого правителя, а с другой стороны, чтобы наместник не сдружился слишком сильно с подданными, не вошел в их доверие и не увлек их к отпадению», – объясняет Олеарий. Система эта работала неважно, но с основными своими обязанностями, сбором податей и мобилизационными функциями, справлялась, худо-бедно обеспечивала управление большой страной, а главное, не мешала ей медленно залечивать раны.

Трудный рост

Внутриполитическая деятельность центральной власти при Михаиле была почти целиком сосредоточена на двух направлениях: наладить административную систему и восстановить силы страны.

Как решалась первая задача, мы видели. Но вторую задачу с помощью одних только указов осуществить было нельзя.

Поначалу, при царице Марфе, когда еще не закончилась война, правительство действовало по законам чрезвычайного положения: облагало народ чрезвычайными налогами, собирало ратных людей принудительным порядком. Но с нищих городов и деревень много было не взять, а разоренные дворяне служили неохотно и при первой возможности дезертировали.

С возвращением Филарета действия власти стали более осмысленными и последовательными. Начинать следовало именно с дворянства, опоры государства. Произведенная перепись помогла разобраться, какие поместья остались без помещиков и какие помещики остались без поместий. Выморочные земли были перераспределены, но обрабатывать их часто оказывалось некому – страна оскудела людьми. Тогда постановили, что, если у дворянина нет хотя бы пятнадцати крестьян, он от службы освобождается. Практика показала, что меньшего количества крепостных для военной экипировки недостаточно. Доходило до того, что многие дворяне предпочитали сами записаться в холопы, только бы не нести бремя ратной службы. Тогда, уже в сороковые годы, Земский собор издал новое постановление: добровольную запись в холопство дворянам запретить, но зато повысить ценз обязательной службы с пятнадцати «душ» до пятидесяти. Последнее новшество, кажется, подействовало – положение дворянства несколько улучшилось.

Для поддержки самых бедных помещиков, от которых разбегались и без того малочисленные работники, пришлось ужесточить меры по закрепощению крестьян. С этого времени их начинают продавать «на вывод», то есть без земли, а срок поимки беглых увеличивают до 15 лет.

В таких условиях сельское хозяйство восстанавливалось очень медленно. На возвращение к уровню хотя бы времен Ивана Грозного (который, напомню, привел страну в бедственное состояние) царствования Михаила не хватило.

С городами ситуация была еще хуже. За время Смуты население там сократилось втрое, что привело к невероятному упадку промышленности и торговли. У купцов не было оборотных средств, предприниматели не могли открывать новые производства.

В этих условиях правительство, очень нуждавшееся в быстрых поступлениях, стало все больше полагаться на иностранные деньги. Европейские коммерсанты охотно платили за право торговли и товарного транзита, что, с одной стороны, пополняло казну, но с другой – не давало развиваться отечественной коммерции. Русские купцы постоянно жаловались на разорительную конкуренцию со стороны иностранцев.

При этом самые выгодные виды торговли государство объявляло своей монополией. В Европе из-за Тридцатилетней войны (1618–1648) увеличилась потребность в селитре для производства пороха (ее в России было много) и зерне, которого русским не хватало самим, но нужда в деньгах была сильнее. Именно с этого времени хлеб становится главной статьей экспорта, оттеснив меха, спрос на которые у воюющих европейцев снизился. Из России теперь ежегодно вывозили по несколько миллионов пудов зерна – на чужих кораблях, так как собственных не было.

В развитии промышленности тоже почти полностью пришлось полагаться на чужеземцев, обладавших капиталом и соответствующими знаниями.

С эпохи царя Михаила европейские «капиталисты» и «специалисты» становятся важным элементом российской экономики.

Немецкие, английские, голландские «рудознатцы» искали месторождения железа, меди, золота. Если золота в русских недрах не было, то железа и меди находилось достаточно. Там, где обнаруживали руду, немедленно объявлялись иностранные заводчики. На Урале стали выплавлять медь, под Тулой голландский купец Андрей Виниус наладил доменное производство, а потом получил грамоту на пушечное литье – с этого началось знаменитое тульское оружейное производство.

В Москве возникла целая колония иностранных профессионалов, которые умели лечить, строить мосты, производить ткани и стекло, часы и лекарства – всё, в чем появлялась нужда. Уже во времена Олеария (1630-е годы) в столице жило не менее тысячи европейских семей, и значение этого «города в городе» выходило далеко за пределы торгово-производственной сферы.