Чилима - Игорь Кротов

– Не совсем. Если я продам справку с дисконтом, тогда буду в минусе. Я же товары поставил на одну сумму, а получаю меньшую. Какой смысл?

За Очкариком водился грешок: он порой чего-то не знал наверняка, но додумывал у себя в башке и потом выдавал за достоверную информацию:

– Это еще проще! Справки выписывает Ткачука жена, а подписывают их сам Ткачук или Яценко. У тебя есть то, что им надо. Вы встречаетесь и оговариваете цифру, за которую они готовы твои добряки купить. Обычно реальная стоимость возрастает в два раза. Твои товары стоят миллион – дорога тебе выписала справку на два. Тот миллион, который сверху, как раз расходится по участникам, а тебе остается твой честный. Ну, может, даже чуть больше останется, если ты сумеешь всех понемногу отжать… Гоша, как ты, блядь, ездишь? Я сейчас блевану! Зачем ты разгоняешься? Ты же видишь, что красный горит, и начинаешь топить со всей дури, а потом тормозишь, как потерпевший! Зачем так ездить?

Мы остановились возле старого деревянного дома на светофоре перед бурсой. Несколько бурсаков переходили дорогу, как обычно, шумно и весело возвращаясь из увольнительной. Я вспомнил наши походы на волю. В них, как всегда, верховодил Макс. Мы постоянно опаздывали и потом неслись по Верхнепортовой, рискуя оказаться под колесами проезжающих машин. Правда, и движение тогда было попроще, и машин поменьше. Я настолько глубоко погрузился в свои мысли, что проспал зеленый. Из оцепенения меня вывел нетерпеливый сигнал заднего автомобиля.

– Да еду, еду! Чего разорался? – я второпях нажал на газ: всегда в таких случаях исправиться хочется мгновенно.

– «Миг» и «вечность» – временные категории. Знаешь, что они означают? – Макс не просто спросил. Есть здесь какой-то подвох, поэтому я ответил отрицательно.

– Миг – это время, которое проходит с момента, когда загорается зеленый, до момента, когда начнет сигналить стоящий сзади тебя автомобиль. А вечность – это время, которое проходит с момента, когда ты кончил, до момента, пока она уйдет!

– Да, это вечность! – я с ним абсолютно согласен.

– А кто эта Девушка-В-Красном-Дай-Нам-Несчастным? Ты ее знаешь? – я сначала думал, что он сразу про нее спросит, потом подумал, он совсем про нее забыл, но я не угадал в обоих случаях.

– Видел один раз в кабинете у Яцека отца. Знаю, что она на отправке рулит. И она – телка Кузнецова, который рулит отправкой.

– А почему ты думаешь, что она его телка? – Макс с недоверием смотрел на меня.

– Яцек рассказывал, а ему – отец. Неделю назад к НОДу на юбилей, как раз в «Арагви», – мы проезжали мимо в этот момент, – все пришли с женами, а Кузнецов – с Мариной.

– Вот это верный ход! Ее Марина зовут? Марина… Матерая…

Я не понял, восхищался он ею или наоборот, но то, что она запала ему под корку, – это факт. Очкарик сидел, как вкопанный, уставившись в одну точку. Интересно, о чем он сейчас думает? Как-то, полгода назад, он признался мне, что бывают моменты, когда ему очень трудно удержать себя в режиме моногамности и, чтобы не сорваться, он рисует себе страшные картины – как подлые амебы, просочившись внутрь него через гондон, разрушают его суставы и кости, выедают мозг и выпивают кровь. Интересно было бы посмотреть мультик из его башки! Наверное, сейчас там крутят ужасы почище, чем у Босха. Иначе убить ему в себе Марину не получится – уж больно она хороша!

– Направо, ты не забыл?

Скорее всего, я преувеличил ее влияние, и он просто просчитывал очередной бизнес-план.

– Не забыл, – Славка жил напротив ГУМа. Я свернул к нему во двор и остановился возле «крауна», в котором я узнал машину Макса. – Это же твой автомобиль?

– Славкин!

– Что ты меня лечишь? Номера твои!

– Он у меня его по доверке забрал, – Макс со слоновьей грацией выпорхнул из моей машины, открыл заднюю дверь и стал шарить у себя в сумке. – Вот тебе хорошее кино. Как посмотришь, вернешь назад – его тяжело купить. А порнуху выбросишь.

Я вылез из-за руля, чтобы исполнить ритуал прощания. «Обняться по-пацански» – без этого никак. Очкарик бросил взгляд на Славкины окна, потом на меня, сунул мне свою сумку: «Подержи!» – и полез на газон перед домом. Там он подобрал увесистую гальку и вернулся ко мне. Я с интересом наблюдал за его странными действиями: он умеет удивить.

– Славка себе крутые немецкие окна поставил, денег заплатил немеряно. Стекла обклеены пуленепробиваемой пленкой. Хочу проверить.

Он сильно размахнулся и запустил камень в окно на третьем этаже. Раздался громкий хлопок, что-то среднее между выстрелом и взрывом. Стекло выдержало, но на секунду мне показалось, что вся рама целиком завалится внутрь, – так она задрожала. Гулявшие неподалеку две бабы с ребенком быстро побежали прочь в сторону площади. Которая постарше, смешно причитая, толкала коляску перед собой, а молодая, судя по всему, ее дочь, прижимала к себе дитя и неслась без оглядки.

– Зачем ты людей пугаешь? Они подумали, что снова дом взорвали! – я делал вид, что ругаюсь на Макса, но на самом деле меня разбирал смех.

– Да, слушай, перебор! Если честно, я думал, что окно разобьется. Хорошая пленка! Что-то Славка не появляется, наверное, дома нет. Зря это шоу затевали… – больше он ничего сказать не успел – средняя створка окна распахнулась, из нее появился Славка и стал орать:

– Макс, ты че, охуел?! А если бы я в тебя шмальнул? Ты же знаешь, обстановка сейчас тяжелая! – он кричал, как фронтовик.

– Тогда бы мне пришел пе-е-е-здец! Но я знаю, что ты ссыкун, и никогда бы не стрельнул, пока не выяснил, кто здесь! А вдруг это менты? – Макс приводил ему аргументы, на которые Славке нечем было ответить.

– Давай, заходи! А че этот – согласился? Если нет, бери с собой, пропиздошим борца! – это была та правда, в которой была доля шутки.

– Все нормально. Он нам тему подкинул. Пойдешь со мной? – Очкарик забрал свою сумку.

– Зачем? Пизды получить? – больше мне там делать нечего…

– Не только за этим. Раскуриться хочешь? У меня есть пара папирос!

– Ты же знаешь, я не курю. Ни сигареты, ни папиросы. Ты че, забыл? – мне стало смешно.

– Я тебе курить и не предлагаю. Я тебя зову коноплей раскуриться, – он сразу мне растолковал, иначе до меня бы долго доходило.

– Да ну! Я с этой херней даже рядом стоять не хочу! – я сказал совершенно искренне.

– Ну и зря. А твой подельник Яцек очень уважает это дело, никогда не отказывается. Ладно, до завтра! Когда мы с этим бесом поговорим, я тебе дам знать.

Мы обнялись (а без этого никак!), он пошел в подъезд, я сел в «марк» и поехал на Чуркин. Времени у меня оставалось мало, а ехать туда далеко – нужно всю бухту огибать.

Пока ехал, всю дорогу думал о том, что Макс – удивительный человек. Он родился в семье ученых, которые были ленинградцами из поколений еще дореволюционных. Его отец и мать, биологи, приехали сюда по зову сердца, а так как флора и фауна в наших краях, – что в морях, что на суше, – во многом уникальна, то, естественно, они влюбились во всю эту кукумарию с ламинарией и посвятили ей жизнь. Короче, база Максу досталась с рождения, и он ей соответствовал. Обладал и силой, и умом, и тем, что называется «харизма». Легко сходился с людьми, имел кучу друзей, а врагов придумывал себе сам, но они об этом даже не догадывались. Считал себя компетентным по многим вопросам и в большинстве случаев – небезосновательно. Хорошо говорил по-английски и по-французски, понимал по-испански, что лично для меня было уму непостижимо: я на английском не могу связать двух слов. Родители с детства приобщили его к мировой культуре: всем известно, что каждый ленинградец возит Эрмитаж с собой. Все, что мы знали и любили, было от Макса. Короче, он всегда во всем хотел быть впереди, а там где ему это не удавалось по объективным причинам, он все равно стремился и обгонял при первой возможности. Порой – в ущерб себе.

Например, когда Яцека отец купил теть Вере норковую шубу (а в 1992 году она стоила целое состояние), Макс затаился и ждал момент. И он наступил уже после года его работы в банке. В одну из командировок в Китай он купил по шубе жене, маме и даже сестре, – правда, той полушубок. Чем навлек на себя гнев матери – она у него ярый защитник этих бедных норок – и сестры: «Не мог купить полноценную шубу, привез какой-то поддергайчик! Унизил, сволочь!» Радовалась только жена, но она у него всему рада. Терпение, пожалуй, самое важное качество для победы, и оно у Макса есть. Единственным огорчением для него как для супермена была его родовитая фамилия Агрызков, которую он, по его словам, любил, уважал и ценил. Но, мне кажется, в душе он считал ее не самой подходящей для человека без изъянов.

Новость о том, что Яцек курит траву, меня опечалила. Хотя, если честно, мне плевать, – курит так курит, он уже большой мальчик. Плохо то, что этот факт может, в конце концов, разрушить наш бизнес. Если его отец перестанет нас поддерживать – все, конец фильма! Я понимал: надо делать свое, ни от кого не зависящее дело и, конечно, при дороге. Для этого надо много учиться и много работать. И выбора у меня нет – я должен найти свой путь, пока я здесь.