Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский

- И что же он?

- Кажется, он мне не поверил, - вдруг говорит маркграфиня. Она сама берёт кувшин и наливает себе молока, потом смотрит на генерала: - Желаете? – Волков подставляет ей стакан, и она наливает ему его до краёв; молоко горячее и жирное. Но прежде чем отпить и взять мёд, он берёт себе кусок свинины. А потом снова смотрит на маркграфиню, слушает её: ну, что дальше? И она продолжает: – Сказал, что сыскать ди Армачи нет возможности, так как она вне досягаемости; если выехала из пределов Винцлау и вернулась к своему брату, так он её не выдаст. Я просила его начать розыск и отправить её брату письмо. Он согласился, – женщина сразу выпивает почти половину стакана и снова доливает молока. – И я говорю ему тогда: а ещё нужно начать розыск кавалера Гейбница. А он у меня и спрашивает: а чего же его искать? В чём его вина? Или вы думаете, что и он участвовал в измене? Я и сказала ему: вы уж его сыщите и спросите, как так случилось, что все иные кавалеры не вернулись, а он вернулся?

Волков кивает ей: отличная мысль.

- Интересно, что он скажет? – он режет и с аппетитом ест свинину. Он, как всегда, с утра голоден.

- Ничего, - вдруг говорит Оливия. – Господин Хохфюген сомневается, что ему удастся привезти кавалера Гейбница сюда, в Швацц. Тот, узнав, что я освобождена и приехала в столицу, скорее всего уехал отсюда вместе с ди Армачи и теперь скрывается у кого-то из своих многочисленных родственников, – заканчивает она печально, без всякой надежды.

И генерал понял, что те родственники весьма непросты, и уточнил:

- И что же это за родственники у него такие многочисленные?

- Гейбниц… он из дома Лагер-Вальхенов, графский дом, кажется, он племянник графа Дитриха. Я видела на турнире… Графский герб на щите Гейбница, только при обер-прокуроре про то вспомнила, – она снова отпивает молока, но не притрагивается ни к хлебу, ни к сыру, ни к мясу.

- То есть родственники его не выдадут? – снова уточняет генерал. – Неужто осмелятся противиться вашему требованию?

- Хохфюген говорит, что в открытую Лагер-Вальхены противиться не осмелятся, но будут говорить, что не ведают, где Гейбниц, а каждый их замок разве проверишь? Их у этой семейки только в Херренвальдской долине не меньше дюжины. Он сказал, что пока будет искать кавалера, так тот сбежит на юг, а его дядя граф Дитрих будет создавать партии из знатных людей и интриговать в его защиту, и они все вместе будут меня донимать просьбами об отмене расследования или о заблаговременном помиловании. Хохфюген думает, что на это дело уйдут годы.

Тут генерал подумал, как такой вопрос решил бы герцог Ребенрее. И Волков на своём примере мог убедиться, что герцог просто послал бы войско против строптивого вассала. Разорил бы его замок, а если бы упрямый граф не подчинился воле сеньора, так курфюрст стал бы разорять один за другим все дома всей мятежной фамилии. Именно так и было бы, ведь герцог дважды посылал войска на его Эшбахт, и только провидению Господнему было угодно, что у Волкова не вышло крови с теми людьми сеньора.

Но то был герцог, последовательный, холодный и расчётливый человек, а что могла сделать принцесса со своим именитым вассалом? Ни-че-го. И обер-прокурор ей то доступно пояснил: может, измена и была, дорогая инхаберин, да только ничего вы с этим не поделаете. О справедливом воздаянии забудьте. И странное дело, но опять он думает о том, что поступил правильно, отказав принцессе. Нет, нет… Не нужно ему влезать во внутренние дела Швацца, ибо в этих делах и шею свернуть можно лишь при одном необдуманном шаге. Но, как и вчера ночью, за этой, казалось бы, здравой мыслью он снова чувствует вину, словно бросил эту женщину без защиты. И посему, стараясь не глядеть на Оливию, а просто есть свою еду, опять себя успокаивает:

«Всех неприкаянных и беззащитных мне всё одно не защитить, пусть герцог да его племянничек, жених принцессы, о её защите и правах пекутся, им титул, а не мне достанется. Чего же мне переживать?».

А вот принцесса, судя по всему, насытилась. Она допила молоко, отломила кусок хлеба, машинально отправила его в рот, даже не обмакнув в мёд, прожевала и… и после произносит:

- Мои дочери обе грамотны, уже читают книги и просто мечтают увидеть настоящего рыцаря, что пришёл в замок колдунов и освободил меня от плена. Есть ли у вас время, хоть десять минут? Я хочу познакомить вас с моими дочерьми.

- С дочерьми? – генерал не ожидал от принцессы подобного желания; он, кажется, был удивлён и едва не выдал своего удивления дурацким вопросом: «Сейчас?», но он вовремя одёрнул себя и произнёс: – Конечно, принцесса, то за честь почту.

Волков ничуть не преувеличивал. Разумеется, то была честь – знакомство с детьми, по сути, являлось вводом в ближний круг любого высшего аристократа, и кавалер это прекрасно понимал. Они пошли по женской части дворца, к которой примыкали и детские покои, за ними следовали лишь фон Бок и новая горничная принцессы Магдалена. И пока они шли, генерал уточнил:

- А про Тельвисов вы с обер-прокурором говорили?

- Да, - ответила она. – Тут он сразу принял мою сторону.

- И что сказал?

- Сказал, что в случае с Гейбницем и ди Армачи сеньоры земли Винцлау будут требовать от суда доказательств их измены, а у меня их нет; они скажут, что сами едва спаслись, что испугались, что соврали, будто я у Тельвисов в гостях, из глупости, а не из лукавства, и судьи побоятся их осудить, чтобы не обозлить первые семьи земли, а вот в случае с Тельвисами тут одного моего слова будет достаточно, что они держали меня в замке своём против воли моей. Тут уже никто не посмеет за них вступиться. Хохфюген сказал, что будет требовать у горожан Туллингена их выдачи, но не думает, что они согласятся, в договоре между землёй Винцлау и вольным городом Туллингеном нет статьи о безоговорочной выдаче преступников. Ещё он сказал, что если бы церковь поддержала прошение о выдаче, ему было бы легче вытребовать Тельвисов для суда.

- Прекрасная мысль насчёт помощи святых