Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский

помолчала немного и закончила: – Они и меня, и дочерей моих убьют, коли мы помехой будем на пути к титулу.

Волков теперь и сам предполагал, что плен маркграфини был некоторым её придворным на руку. Потому и не кинулись они вызволять её.

- Никто не посмеет и пальцем вас тронуть, - уверенно произнёс генерал. И тут же подумал, что Тельвисы-то посмели, осмелились и перебили всех её приближённых, взяли в плен саму принцессу и, кажется, избежали заслуженной кары, разве что замком за свою безудержную подлость поплатились. И, чтобы укрепить её дух, добавил: – Буду просить Его Высочество при встрече, чтобы направил меня к вам снова, моя дорогая, – он приблизил её и поцеловал в лоб. - И вы о том же ему напишите.

- Написать ему? – она от такой идеи ожила.

- Напишите, поблагодарите курфюрста. Он будет рад вашему письму, – продолжал генерал.

– Да, пожалуй, так и сделаю. Утром же напишу курфюрсту, – она пошла уже к двери и там остановилась. – Ах да… Позабыла сказать вам. Обер-прокурор обещал мне быть у меня с утра, – принцесса взглянула на чёрную ночь за окном. - Уже нынче.

Глава 14

Она ушла, а мысли о ней у него из головы не выходили. Волков думал, что женщина и вправду сейчас одинока и напугана, что окружение её, весь её двор, – люди безжалостные и в своих устремлениях твёрдые. Что они предпримут для своей корысти всё необходимое. Ничем не побрезгуют. И она лишь игрушка в руках их. Так вот соберут ландтаг и решат – а уж в том, что решат, генерал не сомневался, – что не жениху из семьи Ребенрее её рука принадлежит, а кому-то из местной семьи, и как она тому противиться будет? Откуда силы возьмёт? Осмелится ли она вообще пойти против решения ландтага?

Но генерал был уверен, что её предрешённое замужество всё может исправить. Он не сомневался, что такая яркая и без всяких преувеличений аппетитная женщина, тело которой походило на тело свежей ещё, молодой и сильной крестьянки с роскошными бёдрами и не тронутой вялостью грудью, не оставит равнодушным её будущего мужа. А значит, она непременно найдёт себе в его лице и мужа, и защитника, который, хоть и молод, но будет иметь поддержку влиятельной фамилии. В общем, как и во всех делах житейских: явится муж, и всё образуется. Да, этими мыслями генерал себя успокаивал и оправдывал свой отказ остаться при ней. И, честно говоря, он был рад, что нашёл силы сказать ей «нет». Уж не больно ему тут нравилось, не так уж он любил местные черешни и персики.

«Ничего, ничего, перед приездом жениха сюда нагрянет целая делегация из Ребенрее, там будут все нужные люди, включая акушеров для проверки принцессы на беременность; скорее всего там будет и барон фон Виттернауф, вот пусть он и ломает себе голову, как быть с местными господами. Интриги – это его дело, а я уже стар для всего этого. У меня три сына и дочь, племянница, да ещё и «племянник» имеется, мне надобно ещё их всех благополучно переженить и выдать замуж, а для того неплохо было бы ещё дожить до тех свадебных времён».

В общем, он находил себе оправдание, но вот только успокоение к нему не шло, он и вправду волновался за принцессу, а без успокоения не приходил и сон.

***

С этими мыслями заснул уже к утру, а проснулся в приятной утренней прохладе, но с горьким чувством. С чувством вины перед принцессой: дескать, бросает он её в трудном положении, и все его мудрые отговорки, что всё у неё обойдётся, что муж и его свита интересы Её Высочества будут блюсти, никак чувства этой вины не умаляли. Поднялся, людей звать не стал, завтрака не просил, помылся и сел за стол в намерении закончить наконец письмо герцогу. И в письме для убедительности написал, что положение у принцессы шаткое, что в замке, да и вообще в земле Винцлау, партии у неё своей нет, что опереться инхаберин не на кого, семья её ей не помощь, что даже дам её придворных, и тех колдуны Тельвисы побили. Про то, что дядя принцессы канцлер Брудервальд намеревается созвать ландтаг, писать не стал. Об этом он собирался сообщить герцогу при личной встрече. А подвёл итог письма тем, что делегацию от дома Ребенрее в Винцлау надо бы отправлять быстрее. «Кабы чего нежданного не вышло».

В общем, в конце работы перечитывая письмо, генерал с удовлетворением отметил, что написано оно с большим правдоподобием, как будто писал его человек уверенный, что, кроме адресата, письмо то никто больше не увидит.

«Пусть теперь читают».

Услышал, что Гюнтер уже разговаривает с Кляйбером за дверью, звал его, оделся и после отправил слугу на кухню за завтраком. Но завтрака не дождался. Пришёл лакей и сказал ему, что маркграфиня просит его быть к ней. Так голодным и пошёл к Её Высочеству. А она ждала его в малой столовой, где они с ним ужинали первый раз, и была принцесса не так уж и радостна, да бледна немного, всё в ней говорило о том, что женщина переживает дни не лучшие. Даже её привлекательность, казалось, поубавилась. И Волков подумал, что это вовсе не от выпитого вчера. Тут как раз стали подавать завтрак: горячее молоко, два вида мёда, темный и светлый, хлеба пшеничные, масло коровье, сыры мягкие, сыры обычные, козьи, варёные яйца, жареные куски свинины. А пока лакеи расставляли на столе перед ними посуду и кушанья, она и сказала ему:

- Нынче утром был у меня обер-прокурор Хохфюген.

- Вот как! – генерал удивился. – Он ранняя птаха, как видно.

Оливия делает знак старшему лакею: уходите, сама справлюсь, и тот, поклонившись, уводит всех остальных слуг из залы.

- Да, пришёл, едва рассветало, ещё и ждал, пока я оденусь, – она вздохнула. – Я вышла, он кланялся и говорил, мол, рад, что я освободилась из плена, что его жена тоже рада, службу в церкви заказывала за моё благополучие, когда я пропала. Он так и сказал: пропала. Видно, знал, что я не в гостях у Тельвисов, а в плену, – Её Высочество с хрустом отламывает себе ещё тёплого хлеба, берёт миску с мёдом, но тут же ставит её.