За строкой приговора - Анатолий Безуглов

Но для миллионов людей кураре по-прежнему оставался экзотическим ядом времен Кортеса. И судья Анна Ивановна Степанова не была в этом отношении исключением. О кураре она имела раньше, до разбора дела Шаблина, такое же представление, как о томагавках, скальпах и вигвамах. Другое дело - врач Нина Александровна Глоба, которой рассказывали в медицинском институте о курареподобном препарате дитилине или листеноне. Да, это хорошо, что один из заседателей - врач...

- Мне кажется, что во главу угла следует поставить материалы экспертиз, и тогда все упростится, - сказала Нина Александровна.

- Все?

- Все.

Сахнин докурил папиросу, достал из пачки другую, потом, видимо раздумав, засунул ее обратно в пачку.

- Ну-ну... Вам, как говорится, и карты в руки.

Глоба повернулась к Степановой.

- Разрешите третий том, Анна Ивановна?

- Пожалуйста.

Глоба быстро перелистала обвинительное заключение.

- Вот: "Компетентная экспертная комиссия, - прочла она, - пришла к выводу, что смерть Шаблиной нельзя объяснить каким-либо конкретным заболеванием. Одновременно эксперты указали на ядовитые вещества курареподобного действия, которые могут вызвать наступление смерти без выражения клинических симптомов и характерных морфологических изменений в органах... При внутривенном введении дитилина даже в лечебных дозах возможна внезапная остановка дыхания со смертельным исходом, поэтому применение указанного препарата допускается исключительно в клинических условиях, где имеется аппаратура, обеспечивающая управляемое дыхание..." Глоба перевернула две страницы. - А вот самое главное: "В научно-исследовательском институте судебной медицины Министерства здравоохранения СССР было произведено микроскопическое исследование 187 гистологических препаратов, изготовленных из внутренних органов экспериментальных животных (собак), отравленных дитилином. Судебно-медицинская экспертная комиссия пришла к заключению, что микроскопические изменения во внутренних органах трупа гражданки Шаблиной соответствуют изменениям во внутренних органах экспериментальной собаки № 2, которой после введения дитилина было произведено искусственное дыхание, после чего она жила два дня, а затем погибла через пять минут после вторичного введения дитилина.

При изложенных обстоятельствах комиссия пришла к дальнейшему заключению, что отсутствие во внутренних органах гражданки Шаблиной признаков каких-либо заболеваний, которые сами по себе могли бы привести к наступлению быстрой смерти, как и внешних следов механической асфиксии (повешения, удавления и тому подобного) при наличии признаков асфиксической смерти, обосновывает мнение, что смерть гражданки Шаблиной наступила от отравления курареподобным веществом, а именно дитилином..." По-моему, у нас нет никаких оснований сомневаться в заключении такой авторитетной комиссии?

- Я лично и не сомневаюсь, - сказал Сахнин.

- Я тоже, - кивнула Анна Ивановна. - Да и адвокат исходил из того же.

- Подсудимый во время судебного следствия также не исключал подобного варианта, - вставила Нина Александровна. - Да и нелепо спорить с очевидностью. Верно, Борис Прокофьевич?

- Верно, - согласился Сахнин.

Степанова посмотрела на заседателей и подумала, что более разных людей трудно найти.

- Непосредственная причина смерти Шаблиной - лишь один из вопросов, которые нам предстоит сейчас решить, - сказала она и повторила: - Один из многих вопросов, Нина Александровна.

- Но он самый главный.

- Да как вам сказать... Ведь мы судим Шаблина, который обвиняется в убийстве. Именно его. Поэтому вопрос вопросов - участие подсудимого в происшедшем, его вина.

- У меня лично она не вызывает сомнений.

- А у вас? - Степанова повернулась к Сахнину. - Что вы скажете, Борис Прокофьевич?

Сахнин относился к числу тяжелодумов. Он никогда не спешил с ответом. И эта черта его характера подкупала Анну Ивановну, которая считала, что судье не положено торопиться с выводами.

Вот и сейчас он будто не слышал обращенного к нему вопроса, а молча смотрел куда-то поверх головы Анны Ивановны, плотно сжав губы.

О чем он в эту минуту думал? Что вспоминал? Лицо подсудимого? Заключительную фразу адвоката, просившего суд оправдать подзащитного за недостатком улик? Насколько Анна Ивановна поняла, речь адвоката произвела на Сахнина большое впечатление. И это вполне естественно: Григорий Аркадьевич Завельский был великолепным адвокатом, умевшим с блеском проанализировать весь доказательственный материал и наглядно показать суду все слабые места обвинения. Степанова привыкла делить адвокатов на две категории: "логиков" и тех, кто воздействует на эмоции слушателей. Но в Завельском идеально сочеталось и то и другое. Он всегда был грозным противником государственного обвинителя и на судебном следствии, и во время прения сторон. Его позиция обычно отличалась не только обоснованностью, но и оригинальностью, а в деле Шаблина было более чем достаточно материала и для обвинения, и для защиты. Да, контраргументы Завельского заслуживали самой внимательной и тщательной оценки.

- Итак, ваше мнение, Борис Прокофьевич?

- Мое мнение... - сказал Сахнин, постепенно выходя из состояния задумчивости, - мое мнение... Мне кажется, что Нина Александровна не ошибается. Процентов на восемьдесят я тоже уверен, что Шаблин убил жену.

- На восемьдесят?

- Ну, может быть, на восемьдесят пять...

- Так что заседатели за обвинительный приговор, - с удовлетворением подвела черту Глоба.

- Нет, этого считать нельзя, - возразила Анна Ивановна, и Глоба с удивлением посмотрела на нее. - Один из заседателей, Нина Александровна Глоба, - за обвинение, а другой заседатель, - Степанова кивнула в сторону Сахнина, - насколько я поняла, за оправдание.

- Но ведь Борис Прокофьевич тоже считает, что подсудимый виновен.

- На восемьдесят процентов...

- А этого разве мало?

- Конечно, - сказала Степанова. - Уж если пользоваться "процентным языком", то судья, подписывающий обвинительный приговор, должен быть убежден не на восемьдесят и даже не на девяносто девять, а на все сто процентов. Вам обоим хорошо известно старое правило: каждое сомнение толкуется в пользу обвиняемого.

Глоба пожала плечами, а Сахнин крякнул и потер ладонью подбородок. Он был одновременно и согласен, и не согласен с тем, что сказала Степанова.

- Видите ли, Анна Ивановна... Оно, конечно, верно: с чистой совестью обвинительный приговор я подписать не могу, сомнения что там не говори, а имеются. Но ведь и оправдательный, если по справедливости разобраться и прикинуть, я тоже с незапятнанной совестью не могу подписывать...

- Почему?

- А если он виноватый? Как же оправдать-то? "Оправдательный приговор тогда вроде пропуска убийце... Иди, дескать, друг ситцевый, и дальше убивай, только уж на будущее старайся поменьше следов оставлять. Тут что-то не так, Анна Ивановна!

- А если он не виноват?

- Вот то-то и оно. Куда не кинь, везде клин. И так плохо, и эдак нехорошо... - Он помолчал. - Видно, не по мне заседательские обязанности. Плохой я судья.

- Почему же плохой? - возразила Степанова. - По-моему, хороший.

- Да уж чего тут хорошего.

- Судья должен уметь сомневаться, а вы вот умеете.

Сахнин усмехнулся.

- Разве что только это.

- Так вы за оправдание Шаблина? - спросила Глоба у Степановой.

- Нет.

- За обвинение?

- Тоже нет.

- Я вас не понимаю, Анна Ивановна...

- Я - за сомнение, - сказала Степанова. Она слегка улыбнулась. Только за сомнение.

- Но ведь приговор должен исключать все сомнения?

- Совершенно верно.

- Что же вы предлагаете?

- Перед тем как выносить приговор, еще раз посоветоваться с прокурором и адвокатом.

Глоба поняла это слишком буквально и спросила:

- А тайна совещательной комнаты?

- Мы ее не нарушим. Для того, чтобы посоветоваться со сторонами, не обязательно приглашать их сюда. Нас интересуют не они сами, а их спор на суде, их аргументация, оценка улик. Разберемся поподробнее в их доводах. В споре, как известно, рождается истина... - Степанова посмотрела на Сахнина. - Истина и "стопроцентная убежденность"... Ну как, попробуем?

- Давайте попробуем, - сказала Глоба.

- Я - за, - присоединился к ней Сахнин.

И в совещательной комнате незримо появились еще двое: прокурор и адвокат - тот, кто поддерживал обвинение, и тот кто осуществлял на процессе защиту.

* * *

Речь прокурора, а затем - речь адвоката. Таков строго установленный порядок, которого судьи обязаны придерживаться в зале заседаний. Но в совещательной комнате они могут действовать по своему собственному усмотрению, здесь закон их не регламентирует. И тогда, в совещательной комнате, обвинитель и защитник не повторяли своих речей. На каждый аргумент прокурора тут же следовал ответ его процессуального противника. В этой полемике принимали участие судьи. Все трое: Анна Ивановна Степанова, Нина Александровна Глоба, Борис Прокофьевич Сахнин. Иногда они недоуменно пожимали плечами, иногда спорили, иногда соглашались.