«Пёсий двор», собачий холод. Том III (СИ) - Альфина

— Делегаты наши, однако же, спешить не изволят, — посетовал граф Набедренных, одним своим присутствием придававший казармам светскости и респектабельности. Как бы хэр Ройш ни относился к данным свойствам действительности, сейчас Петербергу требовался именно граф.

— Да они, может, вообще не приедут, — хмыкнул Хикеракли. — Они, может, передумали. Чай не лето на дворе, выбираться в наши дали накладно, а дороги — сами знаете…

— Они прислали извещение, — сухо напомнил хэр Ройш, — несмотря на то, что формально их к подобному ничто не обязывает. Я не вижу причин ожидать, что решение сменится.

Извещение действительно прозвенело на генеральском телеграфе, когда пошёл седьмой день с отъезда Гныщевича и, по всей видимости, четвёртый день его пребывания в Патриарших палатах. Не нужно быть осьми пядей во лбу, чтобы понимать: каждый лишний час в роли мсье Армавю для Гныщевича опаснее предыдущего, и затянувшиеся совещания Четвёртого Патриархата нервировали хэра Ройша. Впрочем, сомневаться в актёрских талантах посланника не приходилось, а его неподдельная манера бросаться французскими словечками должна была сыграть на руку в том случае, если кто-нибудь попытается подловить мсье Армавю со сна или в ином неподготовленном состоянии.

Возможность довериться глуповатому и наглому, но, без сомнения, талантливому актёру Гныщевичу тоже давала чувство свободы. В конце концов, для того революция и затевалась, чтобы каждый мог заняться именно тем, к чему имеет наибольшую предрасположенность, а не тем, что продиктовано его статусом и происхождением. И потому хэр Ройш не стал составлять перечень людей, которые встретят делегатов, самолично, а позволил оному сформироваться естественным образом.

Совершенно естественно, что здесь был нужен граф, способный показать, что в Петерберге не чинится кровавых расправ над всеми подряд. Всю последнюю неделю хэр Ройш провёл в библиотеке отца, да и ранее больше общался с голубями, чем с людьми; он давно уже перестал чувствовать себя аристократом. Но представители Четвёртого Патриархата аристократизма требовали, иначе уровень перемен попросту бы их шокировал, и это испортило бы перспективы переговоров. А Хикеракли не только умел складно болтать, но и имел внятное, из первых рук представление о жизни широких слоёв горожан. Именно его устами, а не устами графа или самого хэра Ройша, обычно говорили наиболее здравые компромиссы.

— Делегацию на подъезде ждут, — с нажимом напомнил Твирин. — Утром её видели километрах в двадцати от Перержавки. У вас есть основания не доверять словам постовых?

И был ещё Твирин. Когда Хикеракли его увидел, он ухохатывался так долго и заливисто, что хэру Ройшу пришлось оттащить весельчака в сторону и выспросить, в чём состоит причина веселья. «Твирин! — утёр слёзы Хикеракли. — Временный Расстрельный Комитет у тебя представляет Твирин! Не Мальвин, не Золотце — а ведь теперь мог бы и Золотце, — но нет, Твирин! Тот, кто и должен по уму, и никаких интриг, никаких тут интрижек!»

«Слово «интрижка» имеет несколько иное значение», — буркнул хэр Ройш, но кривить душой не следовало: он понимал, что имеет в виду Хикеракли. Разумеется, ему было бы спокойнее в присутствии Мальвина или Золотца. Но Временный Расстрельный Комитет являлся отдельной сущностью; Временный Расстрельный Комитет по тем или иным причинам выдвинул своим представителем Твирина; и если хэр Ройш хотел сохранить ту свободу, что давала Комитету Революционному изрядную эффективность, это следовало просто принять.

В конце концов, Твирин производил определённое впечатление, а всё необходимое хэр Ройш мог сказать и сам.

— С утра времени утекло немало… — покосился на часы граф. — Неужели многоуважаемые делегаты там, в Перержавке, и бросили свой роскошный патриарший поезд? Пробираются до казарм по грудь в снегу?

— Никакого поезда замечено не было, — Твирин единственный из присутствующих стоял, подпирая оконную раму; остальные обживали переговорные места. — Пять карет, включая наместническую, две дюжины подвод и одна «Метель».

— Вы хотите сказать, что они едут от Столицы конным ходом? — неприятно изумился хэр Ройш. — Тогда мы можем прождать их ещё полдня. Должен заметить, я удивлён таким выбором. Даже если их смутили сведения о том, что город закрыт, нужно ведь понимать, что до Перержавки состав способен добраться без сомнения.

— Да брось, — лениво потянулся Хикеракли. — Им, может, прокатиться по морозцу надумалось, ух! Тебе всё дело да дело, а у них печалей нет — одна только росская зима! И потом, ты почто, хэр мой Ройш, жалуешься? Хорошо ведь сидим, благочинно. Сюда бы только бальзамчику…

— Не надо тебе бальзамчику, — осадил его хэр Ройш, — хватит постоянно хвататься за бальзамчик.

— А и то верно, мало нас, — согласился Хикеракли, — не разгуляешься. Размаху нет, народу нет. Сидим тут вчетвером, как фиги турко-греческие.

Приходилось, опять же, признать, что он прав. Хэра Ройша самого удивило, что другие члены Революционного Комитета вовсе на эти переговоры не рвались — в отличие от, скажем, давешних переговоров с генералами. По всей видимости, они по-прежнему мыслили в рамках Петерберга, а может, рассматривали делегацию из Четвёртого Патриархата как пустую формальность, неспособную принести плоды. Рвался один только Коленвал, но Хикеракли сообщил ему, что с глухими не слишком удобно поддерживать диалог. А хэр Ройш и правда очень хотел бы видеть Золотце, но тот заявил, что не желает опять любоваться на морды, ради любования которыми бросил то, чего теперь уже не вернёшь.

Быть может, на равнодушие Революционного Комитета как-то повлияли самозванцы? Самозванцы хэра Ройша смущали чрезвычайно — кажется, сильнее, чем кого бы то ни было. Ему не нравилось, что образ тех, кто стоит во главе текущих петербержских процессов, размывается.

Хэр Ройш был скрытным человеком — не только по природе своей, но и по убеждениям, однако же мысль о том, что кто-то в этом городе присваивает себе заслуги Революционного Комитета, почти искушала его показаться на публике лично. Почти. Он надеялся пережить это искушение и лишь поддерживал решительные меры Мальвина, беспощадно самозванцев ловившего.

Пока же хэр Ройш предпочитал ожидать столичных делегатов в недрах казарм, подальше от площадей и открытых пространств.

— Во-первых, — улыбнулся тем временем граф, — мы блюдем сакральное число. Откуда, господин Хикеракли, напрямую следует «во-вторых»: вчетвером собираются отнюдь не турко-греческие фиги — выдумали тоже! — а, прошу прощения за чрезмерность, росские патриархи. Не эти, теперешние, а подлинные. Древние и летописные.

Граф был в своём репертуаре и забыл упомянуть, что летопись древних патриархов закончилась тем, как они друг друга переубивали, и на смену им пришёл Четвёртый Патриархат. Кроме того, вот уж кто не мог похвастаться свободой. Хэр Ройш не поручился бы за подлинность этой легенды, но имелись ведь более или менее убедительные свидетельства того, что исконные патриархи были скованы друг с другом единой цепью.

Во избежание размытия образа.

— Едут, — неожиданно прервал ход его мыслей стоявший у окна Твирин, после чего распахнул наружную дверь и отдал распоряжения.

Твирин, Хикеракли, граф и хэр Ройш ожидали делегацию в одном из проходных казарменных строений Западной части. В большинстве своём те предназначались для досмотра и не слишком располагали к беседам, больше напоминая стойла, но недели более чем хватило на терпимое переоборудование. Помещение вычистили от соломы и всяческой дряни, отмыли и снабдили длинным столом. Выяснилось, что здесь даже есть камин, который удалось растопить.

Хэр Ройш ещё раз окинул глазами собравшихся. Присыпанный бриллиантами граф; Хикеракли, в последнее время несколько пополневший и отказавшийся снять свой тулуп, подбитый мехом какого-то куцего животного; Твирин в шинели рядового и с нервными, голодными глазами. Они выглядели именно так, как нужно было выглядеть, чтобы суть революции прояснялась немедленно.

Разношёрстно.

Делегаты причаливали долго, как корабль, посмеивались и охлопывались от немедленно налетевшего снега. Твирин с видимым трудом сел. Когда дверь наконец раскрылась, первыми внутрь шагнули Плеть с Гныщевичем — или, вернее, с цветущим и улыбчивым мсье Армавю. Делегаты проследовали за ним стыдливой, почти детской вереницей.

— Добрый день, — учтиво поклонился тот из них, что оказался во главе, средних лет мужчина с фигурной бородкой. — Мсье Армавю, я верно понимаю, что это встречающие? Хотелось бы не тратить времени впустую, а как можно скорее перейти к диалогу с новым Городским советом.

Последнее наименование он выплюнул с заметным сарказмом.

— Да вы с дорожки небось устали, вы присядьте на минутку! — подскочил Хикеракли. — Куда бежите-то? А говорят, молодёжь жить спешит! Чушь, чушь свинячья. Садитесь, располагайтесь, щас мы вам водки-соли…