Хомские тетради. Записки о сирийской войне - Джонатан Литтел

Бойцы САС снова проезжают по улице, и какой-то старик на мотоцикле весело выпускает вверх целую обойму. В ответ с ближайшего армейского блокпоста тоже начинают стрелять.

По некоторым данным, вчера бойцы САС совершили нападение на армейский блокпост в Захре, откуда пришли люди, вырезавшие целую семью. И сегодня они красуются перед публикой, видимо, для того, чтобы люди чувствовали себя в безопасности. Митинг закончился, а внедорожник с офицерами продолжает ездить взад-вперед. И людям очень приятно на них смотреть, как, впрочем, им приятно смотреть и на нас, и ссылки на паранойю здесь ни при чем. Большинство сирийцев воспринимают наше присутствие здесь как выражение моральной поддержки и обещания того, что мы передадим миру достоверную информацию о происходящем.

Я покупаю в лавочке яблоки и мандарины. Торговец — один из тех двоих, что недавно меня задержали, и теперь он не берет с меня денег. Возвращаемся под дождем. Возле самого дома меня привлек аппетитный запах, и я подошел к торговцу кебабом. За одиннадцать дней, проведенных в Сирии, я еще ни разу не пробовал кебаб. Мы заказываем целый килограмм, чтобы хватило всем ребятам — через час сын хозяина лавки должен доставить его нам домой.

Мы дома; Анжад вернулся из Баб-Сбаа. Там трое раненых, один — тяжелый: ему одной пулей пробило обе ноги. Из крепости снова стреляют. И все же для пятницы сегодня довольно спокойно.

Вчера Свободная армия атаковала в трех местах: блокпосты в Захре, блокпосты на дороге в Дамаск, в начале квартала Мидан, и базу сил безопасности на площади Хаж-Аатеф, тоже в квартале Мидан. Как утверждают, повстанцы проникли в помещение базы, а в жилых кварталах заняли несколько постов, убивали солдат, захватили оружие и боеприпасы и ушли. Удержать занятые позиции они не могли, поскольку у них нет возможности противостоять бронетехнике. В операциях участвовали бойцы из Баба-Амра — kattiba «Аль-Фарук».

Вообще, как считает Анжад, САС старается не убивать солдат из правительственных сил, которые могут перейти на их сторону, и не брать в плен офицеров, включая и mukhabarat. Но это не относится к shabbiha, которых повстанцы систематически истребляют.

Запись манифестации на Баб-Сбаа. Люди сжигают портреты Башара и Путина и топчут их ногами.

Наконец приносят кебаб. Стелем на пол скатерть, и все садятся вокруг, включая и Абу эль-Хакама, мальчика, который постоянно поит нас чаем. Еда восхитительная.

15 часов. Выходим из дома. Солнце пробилось сквозь облака, которые продолжают поливать землю дождем, и освещает стены домов, окрашивая их в необыкновенные цвета. Все спокойно, на улице играют дети. Нам встречается бородатый солдат, бывший полицейский, который перешел на сторону восставших из-за бесчинств властей: «Вчерашняя резня красноречиво объясняет, почему мы начали нашу борьбу». Его одиннадцатилетний сын горделиво несет отцовский калаш.

Очень приятная, неторопливая прогулка по кварталу. Облака скользят по небу, придавая дневному свету различные оттенки. В лужах отражаются небо и фасады домов. Изредка слышатся одиночные выстрелы, иногда взрывы, но в основном тихо. Недалеко от играющих детей мы останавливаемся поболтать с бойцами САС. Один из них ведет нас дальше, к строящемуся зданию, в которое мы проникаем, перелезая через стену. Осторожно поднимаемся на крышу: сквозь проемы в стенах лестницы прекрасно видна крепость, до нее не более двухсот метров. Мы рассматриваем ее из-за угла: разлапистая земляная громадина с фрагментами стены, поросшая блестящей зеленой травой и увенчанная гигантским сирийским флагом, который я, стараясь особо не высовываться, пытаюсь сфотографировать. Довольно глупо схлопотать пулю за знамя Асада, смеется Райед. Прогулка продолжается, мимо нас проходят местные жители, бойцы Свободной армии. Когда идешь по нему вот так спокойно, квартал кажется совсем крошечным: пройдешь метров пятьсот и упрешься в прекрасно простреливаемый проспект с неизбежным армейским блокпостом.

Выходим на улицу, ведущую к Баб-Сбаа, ту, в конце которой развешаны автомобильные покрышки: в один из вечеров мы неслись по ней как угорелые. Несколько машин на полной скорости проскакивают проспект в направлении Баб-Сбаа, обстрела удается избежать. Но улица, перпендикулярная проспекту, располагается как раз на линии огня, ведущегося из крепости, здесь надо быть предельно аккуратным: передвигаться можно только вдоль стен домов. Возвращаемся домой, все прошло спокойно.

«Le Monde» напечатала наше вчерашнее сообщение на третьей полосе с выносом на первую и с фотографией, снятой Райедом. Из редакции у него запросили подробную информацию, чтобы дать в завтрашний номер более обстоятельную статью о произошедшей резне.

Поздно вечером Райед сядет писать большой материал о своей вчерашней ночной прогулке по городу. Текст будет опубликован в двух номерах «Le Monde»: в воскресенье 29 и понедельник 30 января с фотографией одиннадцати трупов вырезанной семьи. В понедельник 28-го газета уже напечатала первый из снимков этой серии вместе с материалом без подписи, написанном в Париже на основании той информации, которую я передал в редакцию по электронной почте.

Большая свара между активистами. Анжад в ярости швыряет на стол фотоаппарат и мобильник. Омар Телауи раскритиковал его подписи к видео, размещенном в YouTube накануне. Судя по всему, там была какая-то двусмысленная фраза, из которой следовало, что Омар убит.

Принимаем душ в квартире у Анжада. Солидное и ухоженное здание как раз рядом с тем, в котором обитаем мы (гораздо менее ухоженном, должен вам сказать). В доме мраморные лестницы и растения на площадках; квартира вполне буржуазная: красивая мебель, дорогие ковры, безупречная чистота. В гостиной меня встречает его отец, он сидит возле обогревателя (батареи — вещь здесь редкая; в квартире они есть, но их отключили, потому что они потребляют слишком много солярки). Отец Анжада долго жил в Брюсселе, но по-английски помнит лишь несколько слов. Душ, первый после выезда из Баба-Амра, — момент истинного наслаждения. Потом приходит Райед и тоже моется. Все вместе пьем чай. Когда мы уходим, Анжад легонько стучит в дверь гостиной, чтобы предупредить женщин: ни одной из них мы так и не увидели. Традиция паранджи соблюдается даже в буржуазных семьях.

Отец дарит мне очень красивые четки из белого камня. По-арабски они называются misbaha, от слова subhan, которое они повторяют, когда их перебирают, Subhan allah, «хвала Господу». Персидское слово, которое я обычно употреблял — tasbeh, — происходит от того же корня.

2.30 утра. До сих пор не могу заснуть. В большой передней комнате, той, где размещаются бойцы САС, поют не переставая уже несколько часов. Я встаю и иду туда. Человек двадцать мужчин сидят вдоль стен, курят и пьют — кто чай, кто мате — и по очереди поют a capella. Слов я, конечно, не понимаю, но мне кажется, что они поют о любви. Может, еще какие-то городские романсы. Голоса вибрируют, стонут, вздыхают, один заканчивает — следующий подхватывает. Дирижирует пением рыжеватый мужчина лет сорока: борода, узкое лицо, хитрые глаза и абсолютно беззубый рот, если не считать одного-единственного резца на нижней челюсти. Сам он поет истово, со страстью и, кажется, знает все песни, которые ему заказывают. Одна заканчивается, и тут же начинается другая. Остальные слушают, отстукивая ритм, иногда хлопая в ладоши. Никто никого не прерывает, никто ни с кем не соперничает, каждый поет в свое удовольствие и с таким же удовольствием слушает других.

Суббота 28 января. Сафсафи — Баба-Амр — Халдия — Баяда

Мы с дирекцией «Le Monde» решили, что этих десяти дней в Хомсе будет достаточно для нашего репортажа и, следовательно, настало время мне возвращаться в Ливан, а Райед, как было предусмотрено сначала, останется еще на некоторое время. Накануне он звонил в подразделение САС в Баба-Амре и договорился, что мы приедем сегодня утром, и Ибн-Педро переправит меня через границу. По различным причинам, как выяснится позже, сделать это ни сегодня, ни в последующие дни будет невозможно, и уехать я смогу лишь в четверг 2 февраля.

Утро. Ранний подъем и отъезд в Баба-Амр и, inch’Allah, дальше — вместе с Ибн-Педро. Во дворе сидит и курит сигарету грустный, задумчивый солдатик. К нему подходят двое товарищей. Слышно клацанье разбираемого оружия и отголоски чьего-то пения. Пока готовят чай, появляется еще один боец с велосипедом на электроприводе. Он показывает нам длинную исковерканную металлическую трубу — кусок реактивного снаряда, упавшего сегодня утром в Карам-аль-Зайтуне. Двое убитых.

8.30. За нами приходит молодой таксист, присланный Абу А дна ном. Сначала мы пробираемся по узким улочкам Сафсафи, а потом, вместо того, чтобы проехать через рынок, как это было по дороге сюда, вдруг, к моему великому удивлению, выезжаем на широкую улицу, огибающую крепость как раз у подножия горы. Взглянув вверх, я отчетливо вижу — прямо над нами — снайперские гнезда, обложенные мешками с песком. Но водителя это, похоже, не смущает, он спокойно выруливает на проспект, ведущий к центру. Машин мало, кругом все тихо. Мы едем мимо базы сил безопасности, пересекаем квартал, выезжаем на другой проспект; на перекрестке, у Министерства образования, шофер делает разворот перед носом у трех солдат, стоящих на посту, но те не обращают на нас ни малейшего внимания. Дальше Инша’ат, переезд через улицу Бразиль и первые посты Свободной армии: тут нас и останавливают. «Кто такие?» — «Французские журналисты». Они немного удивлены, но не цепляются: мы следуем дальше.