Светлолунный сад - Каролина Карловна Павлова

меняясь словом:

«Ты Альфа видел?» – «Видел». – «Где?» –

«У рва, где выдержал он снова,

Стоя с своими впереди,

Напор противников». – «Живого?» –

«Убитого, с копьем в груди». –

«Где Убальд?» – «Пал с своим отрядом».

И смолкла вновь меж ними речь.

Спросивший, со свирепым взглядом,

Рукою стиснул тяжкий меч.

Выл злее ветер, бурным взрывом

Темнее мрак на землю лег.

Сквозь сосны, под крутым обрывом,

Мелькнул вдруг дальний огонек.

«Ого! нам отдых будет скоро:

Там есть ночлег какой-нибудь».

Пошли они туда, средь бора

Мечом прорубливая путь.

Вернулся угольщик. В тревоге

Его давно жена ждала,

Стоя с ребенком на пороге:

«Какие вести из села?»

Придвинулись к огню; мальчишка

Сидит, смотря отцу в глаза.

«Вестей хороших нет излишка,

Подходит снова к нам гроза.

Ущелья наши как ни глухи, –

Нам без беды остаться вряд;

Плохие нынче ходят слухи,

Повсюду люди говорят,

Что был за лесом бой жестокой,

Что герцог Витикинд опять

В одной равнине недалекой

На франков сильно двинул рать;

Что саксы грудами там пали,

Что и народа твердый щит –

Граф Альф – погиб и что едва ли

Сам грозный герцог не убит.

В селеньях горе и забота;

К нам время лютое пришло!..

Чу! что за шелест? словно кто-то

Идет, ступая тяжело.

Вот, слышишь? – подошли к забору;

Пойду взгляну я». – «Что смотреть?

Кому бродить об эту пору

В пустыне? Леший иль медведь».

Зовут. Жена глядит в испуге,

Муж с двери крепкий снял замок;

Ступили, в шлеме и кольчуге,

Два грозных гостя чрез порог.

«Хозяин, дай ночлег. – И сели,

Угрюмые, перед огнем. –

Какие б ни были постели, –

Нет нужды, мы на них заснем».

И шлем, надвинутый над бровью,

Снял старший; вкруг главы вилась

Повязка, смоченная кровью.

Повел он взором диких глаз,

На тяжкий меч склонясь устало,

Вокруг убогого жилья,

Где молча ужин припасала

Пришельцам бедная семья.

И на челе его суровом

Сгущался гневной тучи мрак,

И вспыхнуло в огне багровом

Его лицо: «Скажи, земляк,

К чему там на стене, над входом,

Те две проведены черты,

Которым снова мимоходом

Как будто поклонился ты?»

Смутился угольщик, ответа

Он дать не знает злым гостям:

«Нечаянно случилось это,

Что я нагнулся, идя там».

И, скрыть стараясь дум волненье,

Он взор потупил. «Если так,

Исполни же мое веленье:

Поди и плюнь на этот знак».

Хозяин дрогнул, как стрелою

Пронзенный; бросил на своих

Он взгляд, исполненный тоскою,

С уст вздох сорвался – и утих.

И гостю житель хаты бедный,

Как беспощадному врагу,

Взглянул в лицо и молвил, бледный:

«Хоть убивайте, не могу!»

Встал богатырь с улыбкой ярой

С скамейки. «Видит же Водан!

Пройду я здесь тяжелой карой;

Не пощажу я христиан!

Не позабыть своей привычки

И нынче моему мечу.

Бери топор: тебя без стычки,

Как тварь, зарезать не хочу».

И сталь, зазубренная битвой,

Сверкнула. «Становись к борьбе;

И помолись своей молитвой,

Чтоб посчастливилось тебе.

Нет лучшего тебе совета;

Надежда нас смягчить пуста:

Я герцог Витикинд, а это –

Граф Гуннар, злейший враг Христа».

Стоял хозяин без движенья,

Смерть ожидая; пала в прах

Жена пред знаком искупленья,

С мольбой, замершей на устах.

Схватил ребенок нож, и рядом

С отцом, к сражению готов,

Он стал и молвил, меря взглядом

Обоих яростных бойцов:

«Отец! храбрися; станем смело!

Что нам бояться этих злых?

Еще не кончено ведь дело,

Нас также двое против них».

Остановился вождь сердитый,

Притих, на мальчика смотря;

Ложился отблеск думы скрытой

На грозный лик богатыря.

«Нет! – выговорил он, и звонко

Меч зазвенел, в ножны скользя. –

Нет, Гуннар! этого ребенка

Губить не следует, нельзя».

И оба укрепили снова

Свои доспехи и пошли;

И стих средь пустыря ночного

Звук шага тяжкого вдали.

1858

Москва

Экспромт во время урока стихосложения

Что стали в пень вы, Ольга Алексевна?

Зачем глядеть, с карандашом в руке,

На белый лист так мрачно и плачевно?

Скажите мне, carissima, perché?[40]

Всечасно нам, не только что вседневно,

Стихи низать легко, строку к строке,

Составить песнь, балладу иль эклогу;

Теперь мы все поэты, слава богу!

И дети все начитаны и мудры,

И дамам обойтиться без чернил

Трудней, чем их прабабушкам без пудры:

Столетие величия и сил!

Жаль, третьей русской рифмы нет на удры;

Но что поэта остановит пыл?

Вранье же – признак гордый и похвальный

Натуры, необъятно гениальной.

6 апреля 1859

Дрезден

«Это было блестящее море…»

Это было блестящее море;

Тока синего пели струи,

Пели стройно в безбрежном просторе,

Словно зная про думы мои:

На отрадную весть издалека

Был напев их созвучный похож,

Повторял, прибегая с востока,

Светлый рой их мне то же и то ж;

И вал девятый шел широко,

И бормотал: «Всё