Танец мотыльков над сухой землей - Марина Москвина

— Ну и хорошо, — сказал Лев, приехав и оглядев учиненный кавардак. — Хоть чайку попьет с вареньицем, а не водку!..

Телефонный звонок, я взяла трубку, и чей-то ужасно знакомый мужской голос попросил Леню.

— Он в Уваровке.

— А можно ему туда позвонить?

— А кто его спрашивает?

— Слава Полунин.

— …Выдумываете! — говорю я.

— Нет, правда.

— Вы что — настоящий Слава Полунин?

— Да, — говорит он. — Я ему звоню по мобильному, мне дал Юрочка Рост, а никто не подходит.

— Наверное, он вышел в сад… — сказала я.

Слава Полунин звонил из Франции, приглашал Леню к себе на день рождения — с Луной. И прислал ему «Приглашение к Славе»:

«Дорогой Леонид!

Мы давно знаем о Вас и Вашем проекте, в который мы просто влюблены!

И книжка у нас есть ваша „Черный юмор для белых и цветных“.

Вот Вам приглашение на праздник 720ЛУН, и если Вы сможете принять в нем участие вместе с Вашей Луной — мы будем очень рады!»

«Добрый день, Слава! — отвечал ему Леня. — Очень Вы зажгли меня своим приглашением на лунный праздник, и я прямо сразу рассказал моей Луне о таком удивительном приглашении. Она, конечно, загорелась еще ярче, чем я! Но так вот бывает в жизни, что наши возможности не совпадают с нашими желаниями… Именно в это время у меня очередная гастроль — Луна и водолазы готовятся к поездке в Балаклаву. А уж очень бы хотелось побывать у Вас в гостях. Но в следующий раз! Пришлите Ваш почтовый адрес, я отправлю Вам щепотку лунного света в спичечном коробке.

Обнимаю!

Леонид».

Моя свекровь Раиса Александровна, приехавшая с Урала, кочующая в Москве от одного сына к другому, от второго к третьему, уезжая от младшего, Лени, к старшему Валере:

— Вот я вам борщ наварила на пять дней — до моего возвращения.

— А поедешь домой на Урал, — сказал Сережка, — свари нам борща — на год…

В 90-х годах мы как-то особенно сблизились и подружились с Юрием Вячеславовичем Сотником. Я сделала о нем радиопередачу, в которой он поведал мне о своей судьбе, как был фотографом и журналистом, сплавлялся по северным рекам, служил кочегаром в бане и даже золотоискателем…

В то время он был уже стар, почти не выходил из дома, жаловался на плохое самочувствие, но все-таки потихоньку выпивал. Вот я ему рассказала, что познакомилась с армянской ясновидящей и целительницей Алмаст, он заинтересовался, и я привела ее к Сотникам.

Мы устроились на кухне. Алмаст в полной тишине пронизывает Юрия Вячеславовича гипнотическим взглядом. И через некоторое, довольно долгое время произносит одну-единственную фразу, ужасно насмешившую Сотника.

Она сказала нараспев, войдя в глубочайший контакт с высшими силами:

— Дедушка, не пей!

Радиопередачу о Юрии Сотнике я записала на кассету и собиралась отвезти ее, подарить Юрию Вячеславовичу.

— Да зачем ему это нужно? — недоумевал Седов. — Восемьдесят три года — не надо ему!

— Посмотрим, — говорю, — когда тебе будет восемьдесят три года…

— Я тебе так скажу, Марина, — серьезно произносит Седов, — может, тебе это не понравится, но если я в восемьдесят три года попрошу послушать передачу о самом себе — значит, я зря прожил свою жизнь.

Седов:

— На твоем выступлении в эзотерическом магазине «Белые облака» было много сумасшедших. Особенно меня удивил продавец. Мне казалось: ну, продавцы-то тут хотя бы нормальные. Ничего подобного. Когда ты читала про звук хлопка одной ладонью, он подошел ко мне и спросил: «А правда: что такое „звук хлопка одной ладонью“? Какой ответ?» «Ну, понимаешь, — сказал Седов, — тут в принципе нет ответа. Этот вопрос только создает ситуацию для ума, который не может ответить привычным способом…» «Нет, а все-таки?» — тот спросил.

8 декабря 1997 года в Доме детской книги на Тверской мы прощались с Юрием Вячеславовичем Сотником.

— Юра мне рассказывал, — говорил поэт Роман Сеф, — как в 30-е годы выселяли с обжитых земель адыгейцев. А они по профессиям жили в аулах. Эти были канатоходцы. Тогда они протянули через ущелье канат и говорят: «Вот пройдите — и мы уйдем!..» Так те и вернулись ни с чем… Юрий Вячеславович прошел по канату свою жизнь, — подвел итог Роман Сеф. — Этот путь закончен. Царствие небесное.

— Он был аристократ, — сказал Яков Аким. — А с общественной точки зрения, Юра никогда не пропускал бюро.

Тут вышел какой-то старый художник-неформал.

— Ир, — обратился он к жене Сотника, — тебе будет неприятно вспомнить, мы с Юрой погуляли и выпили немало, много было приключений, но я не могу здесь сейчас о них рассказывать…

Познакомила Романа Сефа с журналисткой и писательницей Аллой Боссарт. Сеф поцеловал Алке руку, а его жена поднялась и сказала:

— Ариэлла.

— Ариэлла!.. — мечтательно произнесла Боссарт. — Боже мой! Если бы меня звали Ариэлла — вся жизнь у меня была бы другой…

— Со мной за столом в Переделкине знаешь, кто сидит? — я с гордостью говорю Седову. — Курляндский! «Ну, погоди!» который написал!

— Как? — удивился Седов. — Он член Союза писателей?

— А что? — говорю.

— Как «что»? В этом «Ну, погоди!» есть только одна реплика: «Ну, заяц, погоди!..»

Поэт Володя Друк:

— Я иду по Манхэттену и думаю: как хорошо, что меня уже нет.

На приеме у австралийского посла, симпатяги Лесли Роу, мы с Леней встретили Иртеньева и Аллу Боссарт. Игорь обратил внимание на мои ботинки на страшной толстой подошве.

— «Ботинки Ван Гога», — говорю. — Восемь лет ношу. Как подошва сносится, куплю новые, такие же.

— Вот это принципиально неверный подход! — сказал Игорь. — Есть такие ботинки — несносимые! Они еще тебя переживут, тебя в них в гроб положат! С ботинками надо так: три года поносил — и выбросил! Кстати, мы с Алкой нашли «second hand» из Лос-Анджелеса на улице Правды. То, что в бутиках — несколько тысяч, там за двести рублей можно отовариться. Видите на Алке золотой пиджак? Триста рублей! Туфли все в бриллиантах — за четыреста… Мы вам с Ленькой скажем, как туда доехать, вы хоть приоденетесь…

Дина Рубина с Иртеньевым зашли пообедать в ресторан «Петрович». Они подозвали официанта и попросили им принести что-нибудь в пределах шестисот рублей…

— А мы один раз с Леней, — говорю, — обедали в «Петровиче», у нас было сто пятьдесят рублей…

— Я не понимаю, — сказала Дина, — зачем вы тогда туда пошли?

— Душой отдохнуть!

— С такой суммой, — царственно сказала Дина, — надо не душой отдыхать, а работать в поте лица!

Седов подарил Володе Друку мою книгу «Изголовье из травы» и сделал такую надпись: «Дорогой Володя! Это книга Маринки с прекрасными рисунками Лени. Единственного, кого здесь нет, это меня. Вот это „нет“ я тебе и дарю».

Дина Рубина показала мне писателя, эмигранта, довольно пожилого человека, сказала, что он с ней был в переписке и вдруг заявил: «Я нашу переписку когда-нибудь опубликую».

— Я тут же прекратила ему отвечать, — сказала Дина. — Мало того, что он уверен, что он меня переживет, поскольку свою переписку с Довлатовым он уже опубликовал, причем из этой переписки ясно видно, что Довлатов — хороший человек, а он — нет. Хотя я слышала от одной женщины, что два брата Довлатовы были оба негодяи. Раз как-то ее знакомая ехала в лифте и в руках держала открытый торт. Так эти два Довлатова зашли в лифт, заклинили двери и ездили вверх и вниз до тех пор, пока не съели весь торт.

Идем с маленьким Илюшей по улице, хотели на лавочке отдохнуть, но не стали торопиться: там сидела женщина и разговаривала по мобильному телефону очень громко.

— Зачем мне эти жалкие извинения, если каждое говно, которое ты считаешь своим близким другом, считает для себя возможным меня оскорблять… — услышали мы и, не сговариваясь, пошли дальше.

В середине 70-х Леня Тишков чуть ли не первый раз пришел в Большой театр — Лев нам достал билеты на «Кармен» с Майей Плисецкой и Александром Годуновым. Вдруг Леня говорит:

— Ой, не нравится мне Годунов, что-то он плохо танцует, видно, неважно себя чувствует.

Я стала над ним насмехаться, тоже мне, знаток балета…

А в перерыве вышла какая-то женщина.

— Просим извинения, — сказала она, — Александр Годунов заболел, поэтому роль Хозе будет исполнять другой артист.

Писатель и редактор журнала «Веселые картинки» со дня их основания Феликс Шапиро:

— Однажды в детстве я нечаянно опустил ноги в стоящую на полу кастрюлю с супом. И передо мной стояла дилемма: сказать или не сказать маме. Мама была медработником, я подумал, что она его выльет, и не сказал, и все остались живы. Но спустя много лет я признался. А она ответила: «Нет, мы бы его не вылили. Время было голодное. Война…»