Княжич, князь - Глеб Корин

воле тот, кто тайно подбросил ее писарю Избору. Даю свое княжье обещание, что по дознании отпущу тебя с миром, будто и не было ничего.

Головы стали молча опускаться одна за другой в полной тишине.

— Добро. Тогда поведаю вам нечто о князе Ягдаре — возможно, не все слыхали о нем сие. А имеет он дар дивный помыслы наши потаенные зреть. И сейчас каждый из вас к нему на испытание подойдет. Каждый! Я же еще раз повторю сугубо: кто по доброй воле повинится, на том свое княжье слово сдержу.

Он сложил руки на груди и отвернулся к окну.

Тонкий вой внезапно вонзился в уши — Кирилл вздрогнул от неожиданности.

Дебелая девица, оттолкнув своих сотоварок, взмахнула руками и ничком обрушилась на пол. Изнутри высоких поставов в межоконных проемах стеклянными и фарфоровыми голосами отозвалась посуда.

— Князюшко-батюшко ты мой родненьки-и-ий! Прости меня, дуру полную, гадину подлую-у-у!

Князь Стерх порывисто шагнул ей навстречу. Девка, подвывая, резво подобралась к нему на четвереньках, обеими руками ухватилась за алый сапог козловой кожи и прижала его к своей объемистой груди.

— Эй, эй! А ну оставь! Немедля!

Князь пошатнулся, неуклюже запрыгал на одной ноге.

— Малуша, отпусти! — воскликнула княгиня, бросаясь на помощь мужу.

— Встань. Живо. Да скулить перестань, — он отступил на шаг, оправляя сапог сердитым притопыванием. — Ты кто такова? Радимила, из твоих она, что ль?

— Да, белошвея моя.

— Припомнил я, княже, — подал голос писарь. — Когда вчера в девичьей близ дверей стоял да песни слушал, она мимо меня проскользнула, она самая.

— Вот как. Сказывай, девица: от кого грамотка получена?

— Ы-ы-ы… От мастера Фрола, гончара… Который из нижней слободы-ы-ы…

— Гордей! Сей же час послать за ним. Стой! Сотнику Василию скажи: двух ратников конных.

— Погоди, княже, — попросил отец Варнава.

Он приблизился, в упор взглянул на Малушу:

— Правду ли говоришь, девица?

— Правду, отче, правду, — то Фрол был, Фрол! У-у-у, змей подколодный!

— Вполне возможно, — кивнул игумен. Повернувшись и понизив голос, показал глазами: — Людей-то, пожалуй, уже можно отпускать, княже, — в любом случае это всё.

Князь Стерх встрепенулся:

— А ты, жено моя, домочадцы и все прочие люди добрые, с миром изыдите и простите князя своего, от него претерпевши!

Настоятель поклонился вместе с Кириллом. Когда гридница опустела, он привлек его внимание и обратился к белошвее:

— Ты сейчас, милая, глаза закрой да вспомни ясно, когда да каким образом этот мастер Фрол грамотку тебе передавал. Добро?

— Ага, батюшко, ага…

Девица старательно зажмурилась, задвигала большими, подрисованными углем бровями. Отец Варнава посторонился.

Кирилл протянул навстречу ей раскрытую ладонь, одновременно опуская веки.

Широкое румяное лицо с кудреватой бородкой и самоуверенной ухмылкой на нем выступило из тумана — дергаясь, расплываясь, будто бы норовя обратиться в какое-то другое. Щегольская шелковая рубаха меняла цвет с алого на зеленый, временами превращаясь в подобие веретища. Смутное пространство вокруг исторгало из себя пляшущие силуэты домов, тщетно пытающихся определиться в своем внешнем виде.

— Лжет, — сказал Кирилл, открывая глаза. — Не Фрол то был, иной кто-то.

— Ну, Малуша-белошвея, воля твоя, — сказал князь Стерх ровным голосом. — Гордей!

— Ой, не надо, князюшко! Ой, не надо, родненький! — опять то ли завыла, то ли заскулила девка, со страхом косясь на Кирилла. — Вот теперь чистую правду скажу, правду истинную! То калика был, калика перехожий — он грамотку мне дал, он! И брать-то не хотела, князюшко, так вот и чувствовала душенька моя, что не надобно, да только вот…

— Этот калика тебе некую мзду посулил — верно?

Малуша затрясла головой и захлюпала носом:

— Как и клялся, ровно полдюжины чеканчиков отсыпал, не соврал.

— И коим образом да кому подбросить тоже он надоумил?

— Выспрашивал долго — что да где, да как у князя, а я ему сама и присоветовала. Знала, что Избор вечерами в девичью повадлив.

— А вот теперь не знаю, правду ли говорит, — вставил Кирилл. — Может, мне опять…

— Думаю, это излишне, княже, — остановил его отец Варнава. — Я к своим годам тоже малую толику дара обрел ложь от истины отличать. А ты, девица, мастера Фрола почему или зачем оговорить хотела?

Белошвея опять бросила испуганный взгляд на Кирилла, выдавила тихонько:

— Так ведь это… Ладо он мой когдатошний… Прошлым летом за жену взять обещался, а после вроде как забыл о том. Бают, на красильщикову Ружицу глаз положил.

— Вот как… — покачал головой князь Стерх. — Отомстить решила, под суд человека невинного подвести. Ну и гнусная же ты девка, Малуша. Плюнул бы, но только негоже в доме-то. Расчета не будет, тебе довольно Иудиных сребреников. Все твои. Час даю на сборы с прощаниями — и скатертью дорога. Поди прочь. Избор, притвори за нею да засов заложи.

Он тяжело опустился на лавку у стены и задумался.

— А как быть теперь с тем каликою перехожим? — с осторожностью спросил Кирилл. — Я же мог бы рассмотреть дотошно, каков он из себя. Да голос, да повадки.

— И что? — безразлично проговорил князь Стерх. — Если он и вправду странник, то давно уж неведомо где. Как по мне — ряженый, да и то не суть важно. Где искать? Кому? Тебя на все четыре стороны враз отправить? И вовсе не посланник нам нужен, а тот, кто посылал его. Так не ищут, княже.

— А как ищут?

— Да малость по-другому… — как будто с неохотой ответил князь Стерх и попросил негромко:

— Гордей, Избор, оставьте-ка нас с отцом Варнавою.

Заметно поколебавшись, добавил мягко:

— И тебя попрошу, княже Кирилле. По-отечески попрошу.

* * *

У основания старой разлапистой липы за спинкою скамейки что-то зашуршало, заскреблось по коре. Они обернулись, вглядываясь в темноту.

— Ёж, должно быть. Либо кто-то из котеек наших, — Держан махнул рукой, уселся поудобнее и спросил с откровенным любопытством:

— Вот скажи, а каково оно: в душах чужих читать?

Кирилл пожал плечами:

— Не знаю. Я в душах не читаю. Это где-то здесь… — он неопределенно покрутил указательным пальцем над своей макушкой.

— Всё равно здорово. Завидую я тебе, княже.

Кирилл опять пожал плечами:

— Чему тут завидовать? Неужто не ведаешь, что обретается временами в помыслах человечьих?

— Ведаю, конечно. О других говорить не стану — не знаю, а о себе-то — да… Наверное, иногда обычным золотарем себя чувствуешь.

— Обычным? Хе! Унижаешь достоинство княжеское, обидно. Куда выше бери — самим что ни на есть мастером-черпальщиком, во как!

Держан гыгыкнул и прищурился:

— А мои мысли видеть можешь?

— Только если согласишься на это. Или, по крайности, затворяться не станешь. Да ты не бойся — я сам по себе ничего