Тайна римского саркофага - Афанасий Кузнецов

Капитан, выслушав рассказ Алексея, пожал плечами и сказал:

— Наше командование предлагает вам поступить на службу в американский флот. Вам будут хорошо платить, а после войны будете жить в любом городе Америки...

— Нет! — отрезал Алексей.

Капитан неторопливо прошелся по кабинету и, наконец, не выпуская изо рта потухшей сигареты, сказал:

— Вы будете об этом жалеть...

Напрасно Алексей твердил: «Я русский партизан, воевал против фашистов, отправьте на родину».

В комнату вошли два солдата в новом обмундировании. Они лениво жевали резинку. Один из них подал капитану бутылку виски.

— Отведите! — приказал капитан.

Сначала Алексей не хотел верить случившемуся. Но, когда его отвели в казарму и поместили... с пленными немцами, он чуть не застонал. Неужели этот американский капитан, всячески подчеркивающий свою человечность (услужливо подставил Алексею стул, угощал сигаретами), неужели он не мог разглядеть в нем настоящего русского парня!

По Аппиевой дороге

6 июня 1944 года на пяти «студебеккерах», окрашенных в зеленый цвет, всех военнопленных немцев (а с ними и Кубышкина!) отправили в Рим, а оттуда в Неаполь.

Было раннее утро. Багровый диск солнца поднимался над городом. Небо было синее, чистое. Высоко взлетая ввысь, повисали в воздухе жаворонки. Под восходящим солнцем нежились вечнозеленые пинии, туи, оливковые рощи, миндаль. По обеим сторонам дороги виднелись поля, на которых крестьяне широкими мотыгами взрыхляли подсыхающую землю. С севера возвращались «летающие крепости», посеявшие бомбовой шквал над Миланом.

Машина, в которой ехал Кубышкин, замыкала колонну. За рулем сидел здоровый, высокий негр, до этого служивший, как узнал Кубышкин, шофером в штабе 5-й американской армии.

Американские солдаты, которым было поручено охранять военнопленных, ехали на мотоциклах.

«Студебеккеры» то и дело обгоняли идущих по улицам Рима пешеходов, одетых в траур. Шли молча, целыми семьями: мужчины, женщины, дети и старики. Это были родственники жертв нацистского террора. Они шли на раскопки пещер, в которых несколько месяцев назад были расстреляны сотни жителей Рима. Шли, чтобы отыскать среди погибших останки дорогих и близких им людей.

В руках они бережно несли портреты патриотов, убитых немцами, венки из живых роз, траурные ленты с надписями. Оли шли, чтобы почтить тех, кто во имя свободы Италии отдал самое дорогое — свою жизнь.

В Ардеатинских пещерах, где лежали трупы патриотов, до взрыва, произведенного немцами, сохранились надписи, барельефы и живопись древних христиан. В гротах можно было увидеть пальмовую ветвь — знак торжества над земными искушениями, в другом месте был нарисован голубь — символ невинности и чистоты сердца, в третьем — изображение Феникса, эмблемы воскресения из мертвых. Но людям не дано воскресать из мертвых. Все, кто погиб от пуль фашистов, больше никогда не встанут...

Алексей глядел на людей, идущих в трауре, и тяжелое, давящее чувство все сильнее овладевало им. Он понял, куда и зачем идут они. Он помнил ту страшную ночь, когда из камер Реджина Чёли одного за другим выволакивали заключенных, чтобы везти их сюда, в Ардеатинские пещеры.

А он, Алексей Кубышкин, который сражался бок о бок с патриотами, делил с ними и радость успеха, и горечь поражения, — он едет теперь в одной машине с теми, кто расстреливал его друзей!

Машина рванулась вперед, обгоняя печальную процессию. Вот «студебеккер» приблизился к головной колонне. И вдруг Алексей увидел жену Галафати. Она несла его, Алексея Кубышкина, портрет! Рядом с женой Галафати, Идой Ломбарде, шла его сестра и несла портрет брата.

У Алексея перехватило дыхание. Он перевел взгляд со своего портрета на портрет Галафати, потом на Иду, провел рукой по глазам. Мелькнула мысль: узнала ли его эта женщина?.. Нет, она не могла его узнать! Она не поверила бы тому, что могла увидеть сейчас своими глазами. Она не могла бы заставить себя подумать, что тот русский, который скрывался у них на квартире в роковую для ее мужа ночь, который нашел в их доме пристанище, оказался вдруг среди убийц мужа! Это было бы слишком жестоко!

Горячей ладонью Алексей вытер пот, выступивший на лице.

Траурная процессия осталась позади. В душе Алексея продолжал бушевать вихрь самых противоречивых чувств, и к горлу все время подкатывался горький колючий комок. Перед глазами стояла жена Галафати и эти портреты... Почему же его портрет несут вместе с портретами тех, кто погиб в Ардеатинских пещерах? Ведь он остался жив!

Алексей еще раз оглянулся и вспомнил того русского товарища, которого повели тогда на расстрел вместе с Галафати. Значит, жена Галафати считает, что вместе с ее мужем погиб в ту страшную ночь и Кубышкин...

Городские улицы заметно расширились, и движение ускорилось. Навстречу одна за другой мчались машины. Все они до отказа были набиты американскими солдатами в кожаных куртках и комбинезонах. Солдаты вели себя шумно, оживленно, словно ехали на праздник. Они смеялись, горланили песни, а проезжая мимо пленных, кричали: «Гитлер капут!» Да, они вели себя, как победители.

«Студебеккеры» шли в Неаполь по новой Аппиевой дороге, вдоль побережья, через Альбано, Велетри, Чистерну, Террачину. Временами узкая полоска шоссе идет прямо как стрела, временами вьется по горным склонам. Кое-где виднеются высокие пирамиды вырубленного камня, небольшие белые плиты строительного материала. Это дорога — свидетельница боев. Именно здесь, недалеко от нее, происходили недолгие стычки на плацдарме у Анцио. Эти-то стычки союзники и пытались выдать за «решающие», «имеющие большое стратегическое значение».

В районе города Террачина дорога подходит к широкому простору бирюзового моря. Берег покрыт сыпучим, чистым песком. Бесшумные волны постоянно промывают его, образуя белую полосу прибоя. Виднеются рыбачьи лодки и расставленные в море сети.

Километров за тридцать до Неаполя у автомашины, на которой ехал Кубышкин, заглох мотор. Пришлось остановиться на окраине какой-то деревушки. Остальные машины ушли вперед. Была уже глубокая ночь. Бледный молочный свет луны омывал серые стены низких домов и сливался с огнями деревенской траттории, к дверям которой была прибита увядшая ветка сливы — примета итальянского кабачка, таверны.

Военнопленным разрешили сойти с машины. Кубышкин стал наблюдать за негром, копошившимся в моторе. Американец, ехавший в кабине, перехватил этот взгляд. Он подошел к Алексею, небрежно похлопал его по спине и спросил на ломаном итальянском языке:

— Ты что, разбираешься в моторе?

— Немного, — ответил Алексей.

Американец отошел от Кубышкина и заговорил с немцами. Это был человек мощного телосложения, уже немолодой — в висках густо серебрилась седина. У него было крупное лицо с прямым носом.

Поговорив с немцами, американец снова подошел к Алексею и коротко спросил:

— Немец?

— Русский, — ответил Алексей.

Брови американца полезли вверх.

— О-о, земляк! — восторженно воскликнул он на чистом русском языке и обнял Кубышкина за плечи. — Черт побери! Вот так встреча!

— Вы тоже русский?

— Ну да! — американец вынул пачку сигарет и протянул ее Алексею. — Мой отец жил в России, а теперь мы в Америке...

— Урал! Урал!.. — глубоко затягиваясь и выпуская клубы дыма, говорил он. — Черт побери! Как бы я хотел увидеть сейчас русскую природу... Но! Конечно, одними русскими березами сыт не будешь, это ясно... Что-то надо еще... Н-да-а!

Алексей промолчал.

А «земляк» продолжал:

— Оно, конечно, родная земля, милые сердцу поля, долины, горы... Но жить все-таки надо по-человечески, земляк! Жить надо так, как живут в Америке. Не бывал ни разу? Не приходилось? Э-э, напрасно! Много, много теряешь!

За колючей проволокой

Вскоре Алексея вместе с пленными немцами перевели в окрестности Неаполя. Здесь, в районе монастыря Камальбулов, он снова оказался за колючей проволокой. Только на этот раз — у союзников.

Взяли отпечатки пальцев правой руки, несколько раз фотографировали, заставляли заполнить подробную анкету, на которой сверху была оттиснута надпись: «Вашингтон».

Улицы Неаполя были полны американских солдат и матросов, ко многим из них уже приехали семьи. Американцы заняли лучшие гостиницы и жилые дома. По улицам с бешеной скоростью проносились их военные машины с белой звездочкой на борту. Повсюду виднелись надписи на английском языке. По набережной небольшими группами шатались пьяные «джи» (так называли итальянцы американских солдат). Здесь они охотно встречались с проститутками и спекулянтами. На дверях некоторых кино и театров появились надписи: «Вход только для военнослужащих союзных войск». В городе начались аресты патриотов, которые вопреки приказам англо-американского командования взяли в дни оккупации в руки оружие, чтобы расправиться с фашистами.