Былое и выдумки - Юлия Винер

Поселок издали выглядел как сыпь на ровной поверхности степи. Несколько коричневатых круглых прыщей побольше, а рядом с ними квадратные, серые. Вблизи это превратилось в десяток конусообразных юрт из конских шкур, растянутых на гибких палках. Концы этих палок, связанные в пучок, торчали хохлом на макушке юрты. Рядом с каждой юртой стоял небольшой стандартный дом из голых, ничем не покрытых бетонных блоков. Я решила, что дома еще не достроены, а когда достроят, казахи будут в них жить вместо допотопных юрт.

Все оказалось совсем не так. Домик считался достроенным, и в нем у них была парадная комната, как бы салон. Там лежал ковер, стоял стол со стульями и, главное, телевизор. И больше там ничего не было. Здесь не жили, а только ходили смотреть телевизор и один раз принимали экстраважных гостей из района.

А жили по-прежнему в юрте. Я экстраважной не была, и меня принимали в ней. Свои приношения я сунула в руки Назыму, который выбежал меня встречать, и они сразу куда-то исчезли. Батырбай на них даже не глянул.

Бешбармак был такой же вкусный, как и в первый раз, только здесь мне дали отдельную миску и ложку. Я прилежно ела и чувствовала себя очень неловко. Ели молча, но при этом все взгляды были направлены на меня. Один только Батырбай на меня не смотрел, но и жена его, моложавая и очень смуглая маленькая женщина, и двое младших мальчишек, лет десяти – двенадцати, и даже Назым, от которого я ожидала лучшего ко мне отношения, просто не сводили с меня глаз. Я чувствовала себя, как под обстрелом, а укрыться было некуда. Вероятно, надо было заговорить, но мне ничего не приходило в голову. Кроме того, я уже знала, что жена Батырбая очень плохо понимает по-русски, а мальчишек что спрашивать? В каком ты классе, как учишься? Хотелось задать какой-нибудь вопрос жене, но как с ней объясняться? Выйдет только еще большая неловкость. Я уже вполне наелась, но в миске у меня оставалось порядочно, а тут жена Батырбая вдруг взяла да подложила мне еще!

– Спасибо, – умоляла я, – хватит, не надо больше, хватит!

– Кушай, кушай больше, – успокаивала меня женщина с широкой улыбкой, – больше хорошо!

Все уже поели и сидели молча, смотрели, пока я с отчаянием в душе давилась вкусным бешбармаком. Оставлять ведь наверняка неприлично. Выручил меня Назым. Он что-то шепнул отцу, тот коротко приказал жене на своем языке, и она резким движением забрала мою недоеденную миску. Подозреваю, что она издевалась надо мной, потому что Батырбай сказал ей несколько сердитых слов. Она на это только дернула плечом.

Затем мы пили чай из самовара. Вернее, из двух самоваров, которые внесли в юрту младшие сыновья. Самоваров на задворках каждой юрты непременно стояло как минимум два, а то и три. Пиалу я держать правильно не умела, она обжигала мне пальцы. Все посмеивались и показывали мне, как надо. Это немного разрядило атмосферу, и я начала даже поглядывать по сторонам – до этого меня так давила неловкость, что я ничего вокруг не видела. Но успела разглядеть только сложенные горкой у стены кошмы, портрет товарища Хрущева над ними да подушки на полу. Неловкость накатила опять: Назым распечатал принесенную мной пачку печенья. Оно так высохло, что крошилось у него в пальцах. Я пробормотала какое-то извинение. Назым подмигнул мне и отправил в рот горсть крошек. «Вкусное!» – сказал он и насыпал крошек в подставленные горсти братьев. Жена Батырбая ковырнула в крошках пальцем и брезгливо отдернула руку. Сам Батырбай с величайшей осторожностью выловил двумя пальцами целое печенье, бережно поднес его ко рту, открыл рот – и в этот момент оно распалось на куски. Батырбай засмеялся, подобрал эти куски и съел. И все смеялись, даже я, только его жена снова дернула плечом, по-прежнему не сводя с меня глаз.

Обратно Батырбай отвез-таки меня на тракторе.

– Тебе не было у нас хорошо, – сказал он мне на прощанье.

– Да нет, почему же, – отнекивалась я, – хорошо. У вас очень симпатичная семья, чудесные мальчишки. И бешбармак замечательно вкусный…

– Бешбармак… – он мимолетно улыбнулся. – Жена у меня хорошая, понимаешь? Очень хорошая женщина. Потому и мальчишки, и все. Я ее очень уважаю. А она меня.

– И правильно, так и надо, – согласилась я, догадываясь, что он слегка за нее извиняется.

– И ты… это… ты не думай. Мы ведь… не то, что… а просто… Если бы я в Москве пришел к тебе в гости, мне бы тоже не было хорошо. Разве не так?

– Скорее всего, так, – честно признала я.

На этом мы пожали друг другу руки и расстались. Умный человек Батырбай. И добрый. И жена его наверняка хорошая женщина.

Как уже упоминалось, во время работы на комбайне я три дня отсутствовала, меня заменяла там девушка по имени Галя, с которой мы подружились. А сама я ездила в Кустанай, в областную газету. Еще в самом начале, когда мы были в Кустанае проездом, я встречалась с редактором этой газеты, и мы договорились, что я напишу ему очерк о работе нашей бригады. «Пишите обо всем, что видите, что думаете, что чувствуете. Хорошо напишете – дам вам целую полосу», – сказал он мне. Ну, я и разогналась, отвела душеньку. Обо всем написала, что видела и чувствовала. И о тощем урожае, и о тлеющем токе, и о завалах зерна на дорогах. А также о трудовом энтузиазме наших ребят и о том, как наша бригада замечательно организовала финансово-бытовую сторону своей жизни, и как мучаются с этим другие. Писала по ночам, лежа на своем матрасе, при свете фонарика. Карандашом в тетрадке. И отвезла в Кустанай.

Редактор первым делом усадил меня перепечатывать мой труд на машинке. Затем прочел. Сказал: «Свежо. Наблюдательно. Молодо. Правим вот здесь, здесь, здесь и здесь – и в номер!»

Я посмотрела, где надо править. Мне показалось, что написано вполне прилично, но раз опытный редактор сказал «править», значит, надо править. Я начала оттачивать стиль. Прежде всего слегка ужала все повествование, сделала его более энергичным. Убрала все лишние «что» и «чтобы», разбила на части слишком сложно-сочиненные фразы, вычеркнула кое-какие повторы, изменила слишком близко стоящие одинаковые выражения. Опытный редактор знал, что говорил, – править было надо! Я трудилась над своим репортажем чуть не весь второй день в Кустанае, перепечатала все начисто и, наконец, довольная, отнесла его редактору. Тот просмотрел текст и поднял на меня недоуменный взгляд:

– А когда править будете? Вы же завтра с утра обратно?

Теперь была моя очередь недоумевать:

– Я поправила все, что вы отметили, и даже больше! Разве плохо?

Видимо, мы неодинаково понимали слово «править». Но он ничего объяснять мне не стал, махнул рукой и сказал: