Былое и выдумки - Юлия Винер

– Ничего-о! – сказала подруга Папы. – Голод не тетка, всех заставит поднапрячься.

Встал Толик, коренастый, очень сильный паренек, обычно мало говоривший:

– Что-то это как-то… Лично мне рядом с голодными и есть не захочется.

– А ты не садись рядом, – предложила подруга Папы. – Или отдай свое голодным, если не захочется.

Все, кто поменьше и послабее, угрюмо молчали. Молчала и я, не став еще полноправным членом коллектива. За свой обед я не слишком беспокоилась, будучи от природы порядочного роста и тогда физически довольно сильная. Норму, или близко к ней, я чаще всего могла выработать.

– А что, если сделать так, – полуспросил-полупредложил Мама Коля в своей обычной застенчивой манере. – Все наши заработки, и большие, и маленькие, поступают в общую кассу. Продукты закупаем с учетом всех аппетитов. Выберем повара и помощника, они готовят на всех. И едим все вместе, сколько кому требуется. А в конце, перед отъездом, какие останутся деньги, делим все поровну. А? Народ, вы как? Папа, что скажешь?

Зашумел общий галдеж, каждый говорил свое. Поднялся с места Папа, стало потише.

– Идея в принципе неплохая, – сказал он неохотно. – Но, Мама, мы же с тобой обсуждали. Не очень справедливо получается. Ребята ведь хотели подзаработать. И возможность такая есть. А так – вроде как зазря надсаживаться. Никому, в общем-то, ничего и не достанется. Только чтоб сыты все были. Ради этого? Ну, не знаю, не знаю…

– Чего ты не знаешь? – удивилась Папина подруга. – Просто работящие будут содержать ленивых, вот и все.

– Почему же ленивых? – мягко возразил Мама. – У нас нет ленивых.

– Как же, как же, – саркастически поддакнула подруга.

– А мы за! – выкрикнул кто-то из кучки парней. – Зачем нам девчонки голодные и злые? Они нам нужны сытенькие, пухленькие и добренькие!

Один тут же начал тискать сидевшую поблизости девчонку, та пищала и била его панамкой по голове.

– Вот сейчас! Разлетелись! Будут вам добренькие! – кричали в ответ девушки. – Еще неизвестно, кто кого кормить будет!

– А чо, это идея! Пусть девки нас кормят! Как у львов, баба – добытчица, а мужик – царь зверей!

– Вот тебе, царь, первая порция! – и та, которую тискали, звонко щелкнула парня по лбу.

– Ребята, ребята, кончайте, – взывал Папа, – серьезный вопрос обсуждаем!

– Во! – крикнул кто-то. – Вон сидит серьезная девушка, молчит все. Представительница важнейшего из искусств! Пусть она скажет!

Я не сразу сообразила, что серьезная представительница – это я.

– Ну? Чего молчишь?

Все смотрели на меня.

– Я с полной серьезностью – за! – громко ответила я, радуясь, что меня спросили.

Начинало уже темнеть, но сборище и не думало расходиться.

Кто-то развел небольшой костерок, начали печь нанизанные на палочки грибы, которых, впрочем, никто не ел. Такую драгоценность губили почем зря! Папа призывал к порядку, предлагал поставить вопрос на голосование. Но все почему-то совсем развеселились, начали швырять друг в друга сырыми грибами, в меня тоже попало несколько штук, я была очень довольна – меня принимали в компанию. Затем в темноту полетел целый фейерверк горящих грибов. Они летели красивыми сверкающими траекториями, рассыпая кругом искры. От искр кое-где вспыхнула стерня, все бросились затаптывать огонь. А когда вернулись на места и успокоились, всем было ясно, что Мамино предложение принято.

Неформально, неуставно, без протокола, среди шуток, воплей и писка оно было принято. Несогласные, конечно, были – Папина подруга просто встала и ушла в палатку спать, зовя за собой Папу. Но Папа недаром сделался нашим вождем. Ощутив общее настроение, он быстро применилcя к нему, за подругой не пошел, швырялся грибами, орал песни вместе со всеми. Двое-трое других недовольных мрачно молчали, догадываясь, что дальнейшие возражения будут встречены шутками, и, скорей всего, злыми.

И это соглашение соблюдалось всеми, кроме одного, того самого нытика, который поначалу обособился, покупал, готовил и ел отдельно, но очень скоро не выдержал и попросился в компанию.

Трудно передать, насколько это решение облегчило и упростило нашу совместную жизнь и работу. Освободив нас от заботы о деньгах, от нечистого соревнования за выгодную работу, оно, как ни удивительно, заставило ленивых стараться, а неленивых стараться еще больше. На любой работе. Никто теперь ни от какой не отказывался. Всех – подумать только! – подогревало сознание, что каждый трудится на общую пользу. И меня тоже. Это замечательное, редкостное ощущение. В советское время понятие «общая польза» было попросту привычной пропагандой, неразбавленным враньем. Ощущение это подразумевалось, но знакомо, по-моему, было только самым закостенелым комсомольским работникам младшего состава. А в несоветское время и в несоветских местах о нем могут мечтать только прекраснодушные левые идеалисты да еще, может, в своем извращенном понимании, бритоголовые неонацисты.

Стало нам жить гораздо лучше. И еда наконец появилась. Не бог весть какая, выбор продуктов в сельпо был минимальный. Повара наши, менявшиеся каждые три-четыре дня, не были большими кулинарами. Но есть было можно, а отсутствием аппетита никто не страдал. Про грибы мы забыли (аллергию на грибы, появившуюся у меня в последние годы, я приписываю этому давнему перееданию).

Я по-прежнему работала на комбайне с Батырбаем. Тракторист оказался человеком уравновешенным, немногословным и для меня совершенно закрытым. Таких разговоров, сравнительно свободных, как в первый день после бешбармака, у нас больше не бывало. Почему – я не узнала тогда и не знаю по сей день. Впрочем, Батырбай был вполне дружелюбен и приветлив. Но бешбармака больше не предлагал, а предложенный мной бутерброд с бычком в томате вежливо взял и поблагодарил, а позже я случайно увидела его в стерне, раздавленный и прикрытый соломой, которую сдул ветер. И я тоже перестала предлагать ему свою пищу.

Однажды я пропустила три дня, не работала. А когда прибыла в поле и подошла к трактору поздороваться с Батырбаем, на его месте сидел парнишка лет семнадцати, такой же круглоголовый и черноглазый, сразу видно, что сын.

– А отец где? – спрашиваю.

– Он сегодня не придет, и завтра не придет, а только послезавтра, – отвечает парнишка и улыбается во весь рот. – Я вместо него. Назым! – и тянет руку.

– Юля, – отвечаю я и жму руку, небольшую и мягкую, не заскорузлую, как у отца.

– Я знаю, – говорит он и улыбается еще пуще. – Отец про тебя говорил.

– И что же он говорил? Плохое или хорошее?