Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах - Дмитрий Владимирович Бавильский

Причем арки и контрфорсы, поддерживающие святыни, издали, пока долго-долго подъезжаешь, можно принять за ряд колес «передвижного состава», ну и сам монастырь «Сакро конвенто» («монастырь монастырей»), плавно переходящий в храмовый комплекс с полосатой площадью у Нижней церкви, выглядит совершенно центростремительным, едва ли не бегущим по холмам.

Ассизи – из интуитивно понятных мест, разобраться с которыми можно на месте. Есть такие запутанные, навороченные оперные либретто на нескольких языках сразу или же неумело составленные афиши, способные ввести в заблуждение, мгновенно снимающееся, стоит только представлению начаться.

Так и здесь – город с самого начала подстраивался под паломничество, развиваясь приложением к набору святых точек, из-за чего и вышел таким центростремительным и крайне целеустремленным. Даже на «станциях» смотровых площадок, выполняющих в синтаксисе Ассизи важную роль передыхов, поворачиваясь к раздолью за резким обрывом, спиной чувствуешь тяжелое дыхание разогретого белого камня.

Не перестаю удивляться логике итальянских городов, веками менявшихся под нуждами поточного туризма, из-за чего во многих из них «ноги сами ведут»: можно даже не задумываться над направлением движения, заблудиться невозможно. Как в метро. Хотя при этом никто, кажется, обилием указателей не заморачивается. Все и так знают, что рано или поздно обязательно придешь туда, куда надо. Меня этим еще Венеция удивила, а позже я осознал, что таково свойство большинства туристических центров, широко раскрывающих объятия всем желающим.

Причем чем шире эти объятия раскрываются в зонах повышенной посещаемости, тем глуше обстоит со всем остальным: муравьиные тропы разношены старой колеей, но текут-то они мимо глухо закрытых (если, конечно, это не магазины и не общепит) стен с забитыми дверями.

В Ассизи этот контраст открытости и закрытости выглядит особенно ярким: ни в одном из средневековых поселений я не видел таких мощных и высоких стен; шероховатой, невыразительной архитектуры, провоцирующей пройти мимо и как бы подталкивающей дальше.

Но здесь этот каменный солипсизм выглядит единственно возможной нормой, так как город вроде как не совсем нормален, а кажется цепочкой храмов и монастырей, почище Иерусалима, облик которого вообще-то не такой древний, как у Ассизи.

Нижняя площадь и Нижняя церковь

А потом попадаешь в храмовый комплекс Сан-Франческо и органы чувств вышибает напрочь – как электропробки, реагирующие на любую перегруженность.

Чаще всего зависание воспринималки выражается в том, что изображения вокруг начинают терять ауру и становятся «плоскими», взгляд скользит по сюжетам автономных новелл, как по арабескам, не прекращающим виться и переливаться. Внимание перестает считывать детали, выхватывая лишь наиболее «яркие» куски. Но главное даже не этот «скользящий зрачок», а искажение самоощущения, начинающего забывать самого себя. После, выйдя на воздух, спохватишься: что это было? И настройки эквалайзера медленно вернутся к равновесию, но там, внутри, на изысканные богатства пластических виртуозов смотрит словно бы немного другой человек, причем тебе почти незнакомый.

Это не мгновенное пресыщение наступает, но вся геометрия внутреннего пространства перетягивается, становясь чем-то иным. Загляните в Гете или Муратова, оба описывают Ассизи невнятно – так, Гете почему-то более всего западает на древний храм Минервы, перестроенный в католическую церковь Санта-Мария-сопра-Минерва55, а Муратов практически весь очерк об этом городе посвящает размышлениям о сути францисканства.

***

Город постепенно скатывается к главным базиликам, Нижней и Верхней, открывая большую замкнутую площадь, через которую и попадаешь внутрь комплекса. Площадь перекрыта и перегорожена, всех досматривают, исследуя металлоискателями содержимое сумок. Раньше паломники сразу же устремлялись через готический фасад Верхнего храма к фресковым циклам Джотто и его помощников, теперь же, во времена террористических страхов, вход к святыням – через боковой портал Нижнего храма, бывший нартекс. Входишь в полумрак и словно попадаешь в тесноту кремлевского терема, расписанного от пола до потолка, своды которого украшены каллиграфическими узорами и прочей цветущей сложностью. Здесь красиво и странно: хотя это еще не сам однонефный Нижний храм, но вестибюль с капеллой Екатерины Александрийской, где можно оставить весь запас своей туристической прочности. Сам храм начинается сбоку, следует завернуть налево, где и раскидывается первый приступ энциклопедии проторенессансной живописи, – то, что мы по крохам собираем в главных мировых музеях, здесь растянуто на метры гнутых стен, сцепленных хрящами сводов.

Чимабуэ, Симоне Мартини, Джотто со товарищи56, Пьетро Лоренцетти, Чезаре Сермеи ди Орвьето, братья Каваллини, Доно Дони, Паче ди Бартоло Ассизский, Джироламо Марчелло, Джакомо Джоржетти, ну и масса первоклассных художников, не оставивших имен, но от этого не менее настоящих, – Северный мастер, Римский мастер, Мастер сводов, Мастер Андреа, Мастер Св. Франциска, Мастер св. Николая, Мастер Исаака…

И это не говоря об учениках и подмастерьях, с которыми живописцы приходили в Ассизи, не говоря уже о «школах», артелях и мастерских.

Впереди расплывающимся видением маячит яркий алтарь со «Страшным судом», которого хозяева Ассизи, кажется, немного побаиваются57 – раньше центральную апсиду украшало «Распятие» Стефано Фьорентино, сбитое в 1622 году, теперь на его месте панорамная фантасмагория Чезаре Сермеи, врезающаяся в расширяющийся зрачок обилием голых тел. Напоминая тем самым фрески Луки Синьорелли в соборе Орвьето, хотя, конечно, пожиже классом и гораздо барочнее – правило «дороги в один конец», когда спиритуальность резко снижается, а суггестия съеживается по мере приближения к «нашим» временам, подменяясь живописным нагромождением цветовых пятен, исключений почти не знает.

Но до центральной апсиды ж еще дойти надо, постоянно замедляясь у расписных стен и заглядывая по дороге в капеллы. Капелла Святого Мартина

Один из самых важных живописных циклов как раз и заполняет готическую, весьма темную капеллу Св. Мартина. Расписывал ее Симоне Мартини, мастер плавных линий, изысканных силуэтов, светской утонченности и почти всегда миндалевидных глаз.

Нигде нет столь масштабных шедевров сиенской школы, как в Ассизи и в самой Сиене, где она стала частью городской жизни, многократно музеефицированной, но при этом совершенно живой. Здесь же, несмотря на то что к фрескам можно приблизиться почти вплотную, ощутив прохладу шероховатых, слегка сырых поверхностей, картины Симоне Мартини кажутся окончательно интровертными, вечно спящими. Возможно, из-за непривычно большого формата клейм, раскадровкой рассказывающих историю святого Мартина на «несущих стенах», а также фигур святых на входной арке и в простенках, в ребра которых вмонтированы темные витражи, но, скорее всего, из-за привычки смотреть на изображения Симоне Мартини при правильном музейном свете, где любая мелочь (а он был еще и мастером книжной миниатюры) подается как на большом подносе.

Мы любим его разглядывать, полностью владея ситуацией, тогда как в капелле Св. Мартина (если поискать, то в Сан-Франческо можно найти его и в других местах – например, полиптих под фреской о чуде с отроком из Суэссы в нижней части капеллы Св. Николая Чудотворца) он