Н 7 (СИ) - Ратманов Денис

Микроб сморщил лоб, и его светлые патлы чуть ли не дыбом встали.

— Надолго?

— С двенадцатого августа до двенадцатого сентября…

Микроб выдохнул и закатил глаза. А вот в голосе Димидко радости не было.

— Тебе повезло, Федор, что пострадавший согласился на мировую. За такое и на год могут отстранить, и вообще навсегда!

Все помолчали немного, и Погосян, который немного воспрянул после Абовяна, сказал:

— Вишь, Федя, ты нас пошел провожать — и судьба тебя отблагодарила! Все, можешь валить…

Не успел он договорить, как объявили регистрацию на наш рейс. Левашов улыбнулся:

— Все, таможня дала добро! Бывай, Хотеев!

23 августа 2024 г. Рига

Вчера Рига встретила нас душной влажностью, но к вечеру небо заволокли тучи, ночью пошел дождь, наступила долгожданная прохлада, и игра проходила в привычное время — в восемнадцать ноль-ноль.

Местные болелы встречали нас свистом и воплями, что «Титан» — кусок дерьма, способный только инвалидов бить. Жека косился на меня, потому что из-за происшествия с Алешей теперь и команде достается, но молчал, чтобы не схлопотать затрещину.

Игра прошла так, как и говорил Димидко на прокачке: мы всласть покатались на рижском «автобусе». «Целтниекс» нас опасался, а потому играл от обороны, но нашим время от времени удавалось прорваться. Первый гол забил Погосян. Второй — Рябов и третий — Гусак. Когда это случилось, он сам не поверил и остолбенел, а потом давай скакать по полю, словно верхом на лошадке, у которой есть только голова, а вместо тела палка.

Под конец игры «Целтниекс» взбесился и ринулся в атаку, им даже удалось закатить мне мяч. А у нас было бы четыре гола, если бы не офсайд.

В общем, хорошо сыграли! 1:3! «Титан» продолжал триумфальное шествие по стране.

После игры Сан Саныч нас собрал и объявил, что на следующей игре на ворота встанет Васенцов — пусть привыкает. С одной стороны, правильное решение, с другой — рискованное. Что ж, посмотрим, что получится.

Дома я связался с Кагановским, он сказал, что выставил встречный иск. К тому же михайловские болелы (интересно, не его ли усилиями?) начали преследовать Аллу Николаевну, и возможно, женщина-жаба скоро пойдет на мировую.

Мне же предстояло довольно сложное и рискованное дело — визит к Кардиналу. Поговорить тет-а-тет у нас не получится: в комнате свиданий много не наболтаешь. Остается попытаться вызвать его в Михайловск типа на допрос при содействии Тирликаса. Надеюсь, у него есть такие полномочия.

И нужно будет обставить этот вызов так, словно не я его инициировал.

Осталось обсудить это со Львом Витаутовичем.

Глава 13

На пороге нового

В Кардинале, лишившемся кудрявой шевелюры, сложно было узнать того самого цыганского барона, тем более на нем не привычная цветастая рубаха, а серая тюремная роба. Казалось бы — всего лишь волосы, незначительная деталь внешности, но теперь передо мной сидел обычный обрюзгший коротко стриженный здоровяк, какого можно встретить в любой подворотне. О таком Гоголь писал — репка хвостиком кверху: маленькая черепная коробка и огромные вислые щеки.

В кабинете никого, кроме нас, не было, но я знал, что старший брат следит, и сказал:

— Привет, Кардинал, ты как?

Он прищурился, сканируя меня взглядом.

— Спасибо за посылку. Чего приперся и как узнал, что я здесь?

— Я ж не знал, где ты чалишься, чтобы сиги отправить. Спросил у знакомой, она в БР работает… И вот теперь она сказала, что тебя привезут сюда, я и захотел повидаться.

Я развернул лист с данными самоубийцы и где было написано, что надо узнать, и положил перед Кардиналом. Написал: «Сколько возьмешь»? Кардинал повертел лист в руках, пожал плечами.

— Повидаться, — он усмехнулся, колыхнувшись всем своим необъятным телом, — дружок выискался! И что? Чего тебе от меня надо? Не понимаю.

Он злился и хотел, чтобы я провалился в ад и меня там черти жарили на медленном огне за то, что сдал его. «Никто не в курсе», — написал я, он презрительно скривился и прошептал одними губами:

— Сука!…с ментами.

— Безопасность Родины… — поправил его я.

— Смородины! Суки те еще! Чтоб ты сдох, Нерушимый! А мы за тебя всей хатой болели! — Он сплюнул на пол и отвернулся.

Я понял, что диалога не получится. Как и понял, что с помощью БР через кума можно Кардинала так прижать, что соловьем запоет. В конце концов, кто он мне? Никто. Можно сказать, классовый враг. А смерть угрожает братьям по разуму, но я понимал: да, Кардинал пообещает помочь, чтобы прекратились пытки, и ничего не сделает, будет тянуть кота за хвост, пока не выйдет из тюрьмы.

Потому что с вымогателями не договариваются. Что ж, на нет и суда нет. Изначально идея гнилая. Если бы он был на свободе — одно дело, а так, если кому-то скажу, на что он способен, я его уничтожу.

— Что, — прошипел он, — ночью ждать гостей? Уговаривать меня придут?

— Зря ты так, — вздохнул я. — Никто не придет. Ступай… то есть сиди себе с миром.

Может, если бы я рассказал о том, что знаю, он и передумал бы, но я обязался держать язык за зубами.

Я развернулся и направился к выходу, надеясь, что он передумает и окликнет меня, но нет. Захлопнувшаяся за спиной дверь, как гильотина, отсекла голову возлагаемым на него надеждам.

По пути в спорткомплекс я пытался структурировать картинку на основе имеющихся сведений и понимал, что их очень и очень мало. Одно было ясно: наши враги не всемогущи, уши и глаза у них не везде. Но как сделать, чтобы они не наращивали могущество? Как предотвратить убийства? Я развернул листок с именем покойного парня. Просто буквы, которые ни о чем мне не говорят. По-хорошему бы отстраниться — пусть этим делом занимаются профи, но почему-то казалось, что именно я смогу провернуть ключ в заевшем замке.

Обед я пропустил, потому перекусил по дороге шаурмой.

Когда я зашел в раздевалку, обнаружил там Погосяна. Он сидел на лавке ссутулившись, опершись руками о колени и уронив лицо в ладони. Первая мысль была — у него кто-то умер. Приставать с вопросами было бестактно, я с шарканьем прошел к своему шкафчику. Мика чуть повернул голову и сказал:

— Я поздравил его с днем рождения, денег перевел. Тридцать тысяч, между прочим! У них сейчас время не самое лучшее. Деньги вернул, ничего не ответил. Ну вот как так? — Он всплеснул руками. — И мать не отвечает. Никто! Вот как?

Я сел рядом с ним.

— Хреново. Вы полтора года назад поссорились, другой на его месте бы уже сто раз остыл.

Мика засопел.

— Может, это потому, что я против «Котайка» играл?

Я мотнул головой.

— Кажется, тут другое. Твой отец умел признавать ошибки?

— Чужие — да, — усмехнулся Мика. — Свои — никогда.

— Вот! Если начнет с тобой общаться, то тем самым признает, что был неправ. Он рассчитывал, что ты помыкаешься и приползешь просить прощения, а ты взял и без его дозволения вон как взлетел! Ты ж звезда! А он умеет ценить только то, к чему сам приложил руку. Понимаешь?

— Да, — кивнул Мика, — но мне от этого не легче. Это ведь не навсегда? Или чем выше я поднимусь, тем сильнее он будет злиться?

Я пожал плечами.

— Хрен его знает. Но не бывает, чтобы родные вдрызг рассорились из-за такой глупости. И сейчас ты ведешь себя, как взрослый, он — как избалованный подросток.

Мика вздохнул и поднялся.

— Ладно, фиг они меня остановят! Ходу на поле!

29 августа 2024 г, г. Михайловск

Лето катилось к закату. Все короче дни, все синее небо. По вечерам тянет прохладой — уже не погуляешь в одной футболке. В конце августа меня всегда одолевала грусть, особенно — в детстве, когда наступал конец свободе, и я носился сорвавшимся с цепи псом, силясь вобрать то, что не успел. Потому что уже через несколько дней — жизнь по графику, уроки, в семь подъем, в десять отбой.

Теперь же грусти не было, потому что сентябрь таил в себе тот самый Эверест, о покорении которого я мечтал всю жизнь. Национальная сборная! Игры с лучшими из лучших! Но главное — я в числе этих лучших.