И Маркс молчал у Дарвина в саду - Илона Йергер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дальше опять были колонны, там, где они стояли всегда. Чарльз, страстный охотник, обычно не боявшийся мертвых глаз, не слабевший от окровавленных шкур, научившийся набивать животных, похолодел при виде лошади, оставившей свою жизнь в снежной яме. Он выпрямился, постарался дышать равномерно и решил, что причиной головокружительного ужаса стал разреженный воздух.
Термометр опускался все ниже. С неба наплывали облака, начиненные крошечными ледяными иголками. Он низко надвинул меховую шапку и стал внимательно смотреть, куда ставить ноги.
На следующий день они с трудом поднимались на перевал. Даже терпеливые мулы регулярно останавливались, пару секунд сопели и сами шли дальше. Местные, зная, что чужому не привыкнуть к такой высоте и за год, предлагали от одышки лук.
В сухом ледяном воздухе, в котором перед ним магическим светом светились горы и пестрые камни, Чарльз набрался мужества, решив здесь, в стороне от крутой тропы, тоже снять пробы.
Он показал проводникам на каменную стену и пошел к ней. Сердце билось сильно, после каждого шага он был вынужден останавливаться. Дойдя, Чарльз, открыв рот, прислонился к горе и помахал чилийцам, не выпускавшим его из вида.
Чувствуя за спиной придающую уверенности стену, он поискал глазами камни, которые стоило сколоть. Вдруг в нескольких метрах увидел белый бордюр. Осторожно, придерживаясь за стену, Чарльз двинулся туда. Ему пришлось втянуть голову и согнуться, поскольку в каменной стене был выступ наподобие крыши. Такое положение тела сильно затрудняло дыхание. С широко открытым ртом он боролся за каждый сантиметр и наконец добрался до места, где, обнажая небо, открывалась гора. Когда он понял, что это за бордюр, сердце у него подпрыгнуло. В сверкающем свете мерцала известь окаменевших морских животных.
С изумлением, благоговением он водил пальцами по цепочкам моллюсков, каймой украшавших грубую каменную стену. Стеснение в груди и голове? Да бог с ними! Ему не нужен лук, чтобы свободно дышать; древние моллюски помогли расширить сердце. Чарльз взял молоток и сколол с горы несколько фрагментов с окаменелостями.
Едва он уложил улов в льняной мешочек, у него так сильно застучало во лбу и висках, что Чарльз испугался потерять сознание. На черном фоне вдруг заплясали звездочки. Шатаясь, он добрался до спасительного камня и сел на него, выронив при этом молоток, который с шумом скатился вниз. Проводники заторопились на склон, один, спасая англичанина с его мешочком, другой – молоток.
На длительные передышки не оставалось времени. До вершины перевала и ночлега нужно было добраться до наступления темноты. Так медленно они еще не продвигались. Чарльз смотрел под ноги: один неверный шаг, и он свалится в пропасть. Легкие болели, голова отупела, мышцы ног горели.
Хотя Чарльз полностью сосредоточился на опасной дороге, из головы не выходили моллюски. Если еще нужно подтверждение тому, что горы поднялись из воды, то оно у него в мешочке. А как иначе моллюски могли взобраться на такую высоту? Не было никакого Бога, который, радуясь своему творению, украсил горные склоны орнаментом из моллюсков.
Когда экспедиция дошла до вершины, опустившиеся с неба облака заволокли арку, давшую перевалу его название – Портильо. Бело-серая мгла становилась все более непроницаемой, мулы утратили очертания. Ощупью Чарльз продвигался шаг за шагом и прошел сквозь арку с камнем в кармане и моллюсками в мешочке. Впереди не было видно ничего.
Всего за пару минут туман стал таким плотным, что идти дальше представлялось невозможным. В укрытии за обломками скал они нашли ночлег. Пока чилийцы разводили огонь – непростая задача при такой погоде, – Чарльз как можно скорее разложил лежанку и при помощи всех имевшихся одеял смастерил себе теплое гнездо. Желание уснуть было необоримым. Но как спать, когда не хватает воздуха? Чилийцы настояли на том, чтобы он съел хотя бы одну луковицу, и зажарили ему две.
Тяжело дыша, Чарльз сидел на лежанке и смотрел в огонь. Преодолев отвращение к мерзкому лекарству, он молча принялся грызть почерневшую кожуру поджаренной на палке луковицы и наконец осмелился съесть едкую сердцевину.
Когда он с гадостным чувством глотал последний кусок, на него навалилась тоска по дому, лишь усилившая давление на грудину. Он увидел, как сидит с сестрами у камина; отец, по обыкновению, что-то пишет, готовясь к своим врачебным визитам, а сам он обмакнул кусочек торта с изюмом в рюмку шерри. Сьюзан теплым, проникновенным голосом читает Библию, что она делала часто и что Чарльзу, когда рот наполнился резким вкусом лука, показалось божественным.
Огонь во влажном воздухе слабел. Один из чилийцев только подложил хворост и как следует перемешал жар, как другой потянул его за рукав и указал вверх. Они смотрели на небо и радовались как дети.
Облака отступили. Образовались дыры, скоро появилась луна, постепенно освободились целые созвездия, и вот уже с небосвода на них опустился лютый мороз. Но это лучше, чем снег. Опасности больше нет, ничто не мешает мирной ночи, объяснили чилийцы и уснули.
Безветренную тишину нарушали лишь треск костра, дыхание животных и отдельные шорохи. Чарльз лежал и завидовал местным, которым не нужен был лук и которые при необходимости могли соснуть даже стоя. Испытывая в теле дрожь после напряженного дня, он смотрел на звезды, светившие, как никогда в Англии.
Мыслями Чарльз вернулся на то место, где нашел моллюски. Еще раз почувствовал под пальцами шершавую кайму. Нет, Анды не были в мановение ока сброшены Богом на землю, оставаясь с тех пор недвижимы. Нужно только с открытыми глазами пройтись по местности, и сразу увидишь: ничто не изменчиво так, как земная кора, даже ветер.
Его открытия наверху плотно, без швов легли к впечатлениям на берегу, где после тряски поднялась земля. Или правильнее наоборот: поднимаясь, земля и тряслась?
Чарльз пытался осознать, что эти несколько дней взбирался по обломкам истории Земли, громоздившейся в бесконечном течении времени, как вдруг под ним зашаталась лежанка. Земля, казалось, перекатывалась, как и тогда, когда он свалился на берегу вместе с лошадью. Он вскочил. По-видимому, начиналось новое землетрясение. Чарльз видел первые появившиеся на земле трещины и, кажется, слышал удары камней. Но кобыла, мулы, чилийцы – все мирно спали.
Чарльз подумал, может, он тоже спит. Или тысячи метров у него под ногами постепенно повреждают рассудок. Пытаясь успокоиться, он вспомнил старика Гумбольдта, наблюдавшего в Венесуэле, как крокодилы, обычно лежавшие
