Очерки жизни и быта нижегородцев в начале XX века. 1900-1916 - Дмитрий Николаевич Смирнов

В дальнейшем цеховым уполномоченным полагалось выделить из своей среды по каждому цеху старшего, то есть старосту цеха. Собравшиеся в здании Сормовской школы «уполномоченные» разработали и предъявили заводоуправлению 49 требований (по толкованию администрации — «пожеланий»). В этих требованиях-пожеланиях, как в зеркале, отразились основные трудовые, общественные и бытовые нужды сормовских рабочих.

На заводском дворе Мещерский дал ответ. Дирекция Сормовского завода частично удовлетворила требования, по некоторым из них вынесла отрицательное решение, но имелись и такие пункты, по которым решение не было принято. Частично была увеличена плата поденным рабочим и повышены расценки для сдельщиков (тем и другим повышение составило 25–50 %). Рабочим обеспечивалась возможность контроля за действиями мастера при увольнении рабочего и деятельности «Конторы по найму». Отменялась плата за проезд на Сормовской ветке. Работы в предпраздничные дни должны были завершаться к двум часам пополудни. Обещано было сохранить оплату за бракованные не по вине рабочего изделия. Отменялись обыски в проходной и штрафы за прогул менее трех дней. Допускалось «невольное» опоздание на работу до 10 минут. При простое, не зависящем от рабочего, обещана была выдача поденного жалованья. Всем рабочим гарантировалось вежливое обращение со стороны мастеров и их подручных… Всех этих совершенно справедливых и разумных условий заводской работы в Сормове до марта 1905 года не существовало.

Не согласилась администрация: производить расчет еженедельно, страховать рабочих за счет завода, выдавать за время болезни полную поденную плату — выдавалось от половины до двух третей; отменить сбор копейки с каждого заработанного рубля в пользу приходского попечительства, платить поступающим на работу ученикам не 40 копеек, а полтинник; выдавать семье умершего рабочего, кроме пособия, еще и месячный полный заработок; выдавать из заводской аптеки лекарства по рецептам сторонних врачей, расширить библиотеку-читальню на заводские средства… Словом, заводоуправление не согласилось ни с чем, что хотя бы на грош уменьшит доходы акционеров.

Обсуждение некоторых вопросов на собрании заводских уполномоченных вызвало жаркие споры, и решения по ним не последовало. Требование общего восьмичасового рабочего дня большинство присутствующих не поддержало: оно было выгодно поденным рабочим, но противоречило интересам сдельщиков. Четыре цеха, работавшие непрерывно круглые сутки, по 8 часов в смену, отнюдь не были предметом зависти остальных рабочих: ведь там нельзя было добровольно задержаться после смены ради добавочного приработка, поскольку станок немедленно занимался рабочим следующей смены.

Июльские события в губернском городе были трагичны для сормовичей. Пролилась кровь. Многочисленные аресты проредили ряды сормовской молодежи, готовой к боевым действиям. Революционеры, оставшиеся на свободе, затаились в подполье, ожидая решительной схватки.

Спокойная работа не наладилась и в июле, а первого августа сормовичи узнали еще один термин из словаря эпохи: беспощадно-грозное слово «локаут» с быстротой молнии разнеслось по сормовским площадям, улицам и переулкам. Во всех цехах, отделах, мастерских, на лесопилке и верфи — словом, повсюду висели объявления о предстоящем полном расчете рабочих.

Завод встал, печи погасли, трубы перестали дымить, приводные ремни прекратили движение. Сормовский поэт Поступаев тотчас откликнулся на это трагическое для рабочих событие:

Всюду тишь и молчанье кругом…

И ни ночью, ни днем

В мастерских незаметно народа…

Ожидая ответа на скорбный вопрос:

Быть ли орудием труда иль застенком страданий

И безмолвным источником слез?

Около трех недель, до 20 августа завод бездействовал. Директор Мещерский уехал в отпуск и более не возвращался. На пост директора правление Акционерного общества «Сормово» поставило старшего механика Н. Н. Приемского. Молодые рабочие радовались, а старые говорили: «Подождем — увидим». Скептики оказались правы: начальником громадного завода сделался сухой и желчный инженер-карьерист с замашками неуемного самодура.

Вступая в должность, знакомясь со служащими предприятия, Н. Н. Приемский заявил, что он в короткий срок «выметет из Сормова все непорядки, мешающие плодотворной производительной работе». Нескольких месяцев хватило, чтобы все рабочие, конторские служащие и добрая половина инженеров возненавидели директора.

17 октября страну взбудоражило сенсационное известие: император Николай II объявил манифест, в котором сообщал о намерении даровать народу свободу совести, слова, печати, собраний и союзов… Ликование в Сормове, как писал «Нижегородский листок», не поддавалось описанию. Рабочие толпами ходили по улицам, приветствуя «свободу». Полиции не было видно, на митинги и сходки собирались, где и когда хотели. Люди свободно обсуждали свои нужды, надеясь на скорые перемены. Церковно-приходские школы в Сормове по требованию рабочих должны были перейти в земство. Библиотеку-читальню решено было передать в ведение выборного правления. Предпринимались шаги для утверждения устава профессионального союза. Начала работу ссудно-сберегательная касса…

Злободневные события ярко отразились в песенном творчестве сормовских девушек:

По Канаве девка шла

Прокламацию нашла:

Не пилось, не елося

Прочитать хотелося!

Что-то сормовски ребята

К девкам не являются,

По дворам, да по углам

В кучки собираются…

Увы! Призрак «свободы» витал над Сормовом всего три недели.

Официальная печать в пространных статьях разъясняла населению: царь-де еще не дал народу пять свобод, а только намеревается их дать. Но поскольку народ еще «не созрел» для «свобод», его нужно исподволь, не спеша подготовлять к ним…

Полиция опять подняла голову, в Сормово на помощь полиции прибыл еще и отряд казаков. Отмененное было в Балахнинском уезде «положение усиленной охраны» вновь начало действовать. Для проведения рабочих собраний требовалось полицейское разрешение. Шествия и манифестации были запрещены.

Рабочие весь ноябрь были заняты решением неотложных проблем заводской жизни. Вопрос о взаимоотношениях рядовых рабочих с заводским начальством и цеховыми организациями все еще не был решен.

Первого ноября в помещении штамповального отдела кузнечного цеха рабочие собрались для общественного суда над мастерами Кулаковым и Бердниковым, обвинявшимися в том, что они требуют от подчиненных взятки и подарки. Собрание открылось речью рабочего-обвинителя, который обрисовал положение и силу мастеров, являющихся в цеху как бы самовластными царьками, а подручные — их сатрапами. «Горе рабочему, который находится под властью нечестного мастера!» — горячо воскликнул обвинитель.

Кулаков и Бердников не признали за собой вины, но на собрании были названы фамилии многих чернорабочих и одного машиниста, заявивших о взятых с них деньгах.

Собрание вынесло решение: обратить на это внимание мастеров, а если позорные поступки Кулакова и Бердникова повторятся, присутствующие на собрании примут более радикальные меры.

Это был первый в истории Сормова суд рабочих, которые отнеслись к делу серьезно, без шуток и зубоскальства. На суд собралось триста шестьдесят человек мастеровых.

Третьего ноября произошло еще более важное «юридическое событие». Рабочие вывезли на тачке из цеха и сбросили в дворовую мусорную яму И. В. Матвеева, заведующего заводским Центральным магазином. Слава Матвеева —