Единство и многообразие в Новом Завете Исследование природы первоначального христианства - Джеймс Данн

17.4. Предание в Пасторских посланиях. Совсем иное отношение к преданию мы наблюдаем в последних посланиях Павлова корпуса. Видимо, ко времени написания посланий к Тимофею и Титу (конец I в.?), уже упрочился некий когерентный свод традиции, который служил критерием ортодоксии. Он именуется "учением" (1 Тим 4:16; 6:1; 2 Тим 3:10; Тит 2:7,10) или, более конкретно, — "здравым учением" (1 Тим 1:10; 2 Тим 4:3; Тит 1:9; 2:1), "добрым учением" (1 Тим 4:6), "учением, согласным с благочестием" (1 Тим 6:3). Другие названия — "вера" (11 раз), "здравые слова" (1 Тим 6:3; 2 Тим 1:13), "переданное тебе" (1 Тим 6:20; 2 Тим 1:12,14). Содержание этой традиции не вполне ясно, но, судя по "верным словам", оно включало все три вышерассмотренные категории: керигматическое предание (1 Тим 1:15; 2 Тим 2:11; Тит 3:5–8), церковное предание (1 Тим 3:1; ср. Тит 1:9), этическое предание (1 Тим 4:8сл.; 2 Тим 2:11–13), — и, видимо, предания об Иисусе (?). Отношение к традиции глубоко консервативно: ее надлежит блюсти (1 Тим 6:14; 2 Тим 4:7), держаться (Тит 1:9), хранить (1 Тим 6:20; 2 Тим 1:12,14), защищать (1 Тим 6:1) и передавать неповрежденной от одного поколения другому (2 Тим 2:2). Очень типичен отрывок 2 Тим 1:12–14:

…Я уверен, что он силен сохранить вверенное мне до того дня. Держись образца здравого учения, которое ты слышал от меня… Храни истину, вверенную тебе Духом Святым, живущим в нас[185].

Отметим, в частности, что даже сам Павел изображается больше как хранитель предания, нежели как автор предания; а Дух — не как интерпретатор или воссоздатель предания, но просто как сила беречь наследие прошлого[186]. С Пасторскими посланиями мы возвращаемся почти к тому, с чего начали: здесь мы, по–видимому, ближе к фарисейскому подходу куст–ному закону, чем к отношению Иисуса и Павла к традиции своего времени.

§ 18 Предания об Иисусе

Итак, керигматические предания и предания об Иисусе были своего рода объединяющей нитью, которая связывала различные раннехристианские церкви. Эти предания могли иметь довольно разные функции и разный авторитет (ср. Павел и его более консервативный ученик в Пасторских посланиях). Что касается содержания преданий, мы уже достаточно показали многообразие форм, которые могли принимать керигматические и вероисповедные предания (см. главы II и III). Теперь необходимо подробнее остановиться на содержании и форме преданий об Иисусе. В какой мере существовал общепринятый корпус такого рода традиций, передаваемых от христианина к христианину, и обеспечивал ли он своего рода общий апелляционный суд? Существовала ли некая фиксированная традиция, которую с самого начала тщательно оберегали и с помощью которой впоследствии устанавливали учение и улаживали споры (как можно подумать из Пастырских посланий)?

18.1. Насколько можно судить, собирание преданий об Иисусе могло осуществляться по–разному. Рассказ о Страстях — очевидно, единственный крупный блок материала, оформившийся в связное повествование в ранний период. В нем первоначальной общине оказалось важно осмыслить Иисуса как страдающего Мессию (см. выше § 10.2). Существование синоптического источника Q, содержавшего только речения Иисуса, иногда оспаривается. Однако сильные указания в самих синоптиках получили еще большее подкрепление с открытием Евангелия от Фомы, которое представляет собой именно такой документ. Важно, что в Q, несомненно, отсутствует рассказ о Страстях. Таким образом, у нас есть свидетельства раннехристианской заинтересованности высказываниями Иисуса как таковыми, а не только его делами или его смертью и воскресением (см. далее § 62). Естественно предположить, что традиции Q во многом совпадали с этическим преданием, на которое ссылается Павел (см. выше § 17.3).

В последнее время все больше ученых считают, что Марк и Иоанн опирались на некий "источник чудес", — цикл рассказов о чудесах, использовавшийся некоторыми раннехристианскими проповедниками для создания образа Иисуса как великого чудотворца, засвидетельствовавшего себя перед Богом и людьми могучими деяниями. Павел, надо думать, выступает именно против такого образа Иисуса во 2–м Послании к Коринфянам, — если исходить из корреляции между проповедью лже–апостолов о "другом Иисусе" (2 Кор 11:4) и их переоценкой чудес, видений и необычной речи (10:10; 11:16–20; 12:1,12 — см. ниже § 44.2). Отсюда Павлов упор на то, что сила Божья полностью проявляется лишь в немощи (2 Кор 4:7–12; 12:9; 13:3сл.), сообщающий большую глубину предыдущему акценту на "Христа распятого" (1 Кор 1:23; 2:2). Аналогичным образом, по–видимому, отвечал и Марк на похожий образ Иисуса как великого чудотворца: неслучайно он подчеркивает, что Сын Человеческий пришел пострадать и умереть (Мк 8:29–33; 9:31 и т. д.), — корректируя осмысление Иисуса исключительно в категориях рассказов о чудесах, использованных Марком в первой половине своего Евангелия (например, 4:35–5:43; 6:31–56)[187]. Наиболее сильные свидетельства в пользу существования источника чудес мы находим в четвертом Евангелии, где есть указания и на "Источник знамений" (особенно Ин 2:11; 4:54) и на исправление евангелистом его акцентов даже там, где он заимствовал его материал (4:48)[188]. Все это указывает еще на одно использование преданий об Иисусе в первохристианстве, опять без всякой прямой связи со смертью и воскресением Иисуса: для некоторых ранних верующих Иисус был особенно важен как чудотворец.

Одна из самых удивительных черт древнейших новозаветных текстов — отсутствие у Павла видимого интереса к преданиям об Иисусе. Как мы уже видели, он, очевидно, знаком с таким материалом и часто на него намекает (см. выше § 17.3). Однако прямо он указывает только на один эпизод из служения Иисуса (1 Кор 11:23–25 — предательство и Тайная вечеря); кроме этого он прямо цитирует только два речения, полученных им из предания (1 Кор 7:10; 9:14). Не вполне ясно, какие выводы надо из этого делать, но с учетом вышесказанного, можно констатировать многообразие в использовании и неиспользовании преданий об Иисусе среди первохристиан.

18.2. Что происходило с конкретными преданиями в процессе передачи и использования? Есть ли свидетельства, что предания об Иисусе с самого раннего периода получили фиксированную форму и передавались без существенных изменений от одной общины к другой? Подобно многим другим рассматриваемым здесь вопросам, этот вопрос требует гораздо большего внимания, чем то, которое мы можем себе позволить. Мы поговорим в основном о той стадии Traditionsgeschichte, которую анализировать легче всего, — от Q и Марка до Матфея и Луки[189].

Возьмем для начала повествовательные предания.

1. Некоторые повествования, очевидно, передавались практически без изменений, за исключением стилистических и сделанных для удобства (напр., Мк 1:16–28; 2:1–12; 5:21–43; 8:1–9).

2. В других случаях мы видим некоторое развитие или многообразие традиции, которое не представляет особого значения: например, опыт Иисуса при Иордане ("Ты сын мой…" — Мк 1:11; "Это сын мой…" — Мф 3:17; но также расширение в Мф 3:14сл.); исцеление слуги центуриона (пришел ли центурион к Иисусу лично — Мф 8:5сл.? или послал друзей — Лк 7:6сл.?); исцеление Вартимея (или двух слепых?) при выходе из Иерихона (или входе в Иерихон?) (Мк 10:46–52пар.).

3. На большую свободу в обращении с преданием об Иисусе указывают хронологические нестыковки между контекстами некоторых повествований: Марк помещает проклятие смоковницы перед "очищением Храма", а Матфей — днем позже (Мк 11:12–25; Мф 21:12–22); согласно Иоанну, очищение Храма произошло в начале служения Иисуса, а согласно синоптикам — в конце (Ин 2:13–22). Хорошо известно, сколь трудно согласовать хронологию Иоанна с синоптическим рассказом о Тайной вечере и распятии.

4. По мнению многих ученых, двойной марковский рассказ о чуде насыщения (Мк 6:30–44; 8:1–9) и упоминание Луки о двух миссиях, посланных Иисусом (Лк 9:1–6; 10:1–12), вызваны двумя разнящимися преданиями об одних и тех же эпизодах, полученных Марком и Лукой из отдельных источников (ср. эти две версии и их синоптические параллели).

5. В ряде случаев мы видим более богословски обусловленное развитие предания, когда евангелист явно исправлял или поправлял источник. Например, Марк сообщает: "И не мог совершить там никакого чуда" (Мк 6:5). Матфей исправляет: "И не совершил там многих чудес" (Мф 13:58). Или, скажем, марковская концовка в эпизоде с хождением по воде: "И они чрезвычайно удивлялись, ибо не вразумились чудом над хлебами, потому что сердце их было окаменено" (Мк 6:51–52). Как мы уже говорили (§ 11.3), Матфей сделал из этого следующее: "Бывшие в лодке поклонились ему и сказали: «Истинно ты Сын Божий»" (Мф 14:33).