Безумие на двоих (СИ) - Гранд Алекса

– Лиля твоя?

– Ага. Не сказала, что залетела. Не посоветовалась. И про больницу тоже ни слова, естественно.

Судорожно цедит сквозь зубы друг и впервые за долгое время выглядит таким подавленным и удрученным. Как будто из него извлекли какие-то жизненно важные пружины и винтики, которые отвечали за широкую искреннюю улыбку, задорный заливистый смех, умение подколоть ближнего своего и развеселить любую толпу.

– А ты откуда узнал вообще?

– Да, батя позвонил, а она ему. Со мной даже разговаривать не стала. Браслет через него передала, который я ей на днюху дарил, вещи в чемодан покидала и улетела в Питер. Нормально, да?!

С надрывом делится своей драмой Крестовский и устало сползает по металлическому боку Марковника, усаживаясь прямо на грязный асфальт. Я же опускаюсь на корточки рядом с ним и упорно ищу намеки на то, планирует он вытворить еще какую-нибудь дичь или нет.

– Теперь что? Помчишься за ней?

– Нет. А смысл?

На удивление здравомысляще рассуждает друг и замолкает, внимательно наблюдая за тем, как к нам приближается Сашка, чье перемещение я чувствую кожей. Подходит ко мне в плотную, лохматит тонкими изящными пальцами волосы и неторопливо разминает закаменевшую шею.

– А вы теперь…?

– Вместе. Да.

Глава 29

Саша

Вместе.

Слово-то какое вдохновляющее.

От него пленительная истома опутывает с головы до ног, массивные золотистые крылья вырастают за спиной и норовят поднять высоко в небо. Хочется петь, хоть вокал – это совсем не мое. И танцевать. Кружиться в каком-нибудь вальсе, или скакать в сумасшедшем канкане, или жечь под ритмы хмельной сальсы.

Но вместо этого я наклоняюсь к Матвею, доверчиво жмусь щекой к его затылку и устраиваю ладони у него на предплечьях, даже сквозь ткань впитывая его жар, как какой-то теплоприемник. Витаю в облаках и складываю драгоценные моменты в изрядно увеличившуюся в объемах коробку с воспоминаниями. Чтобы доставать их в дождливый вечер, когда мне будет немного тоскливо.

– А родители?

Злободневный, но такой ненужный сейчас вопрос Крестовского вламывается в мою реальность подобно набравшему скорость товарняку. Рушит великолепно выстроенный замок иллюзий. Заляпывает уродливыми кляксами идеальную картину.

– Не в курсах пока.

Невозмутимо роняет Матвей, в очередной раз удивляя меня своей непрошибаемостью. Интересно, его хоть что-то может выбить из колеи? Экспансия инопланетян? Нашествие роботов-убийц? Метеорит, минующий слои атмосферы?

Навряд ли.

– И что делать будете?

– Приедут – поговорим.

Безапелляционно заявляет Зимин, снимая приличный груз с моей души и встает на ноги, отчего мои руки сами скользят вниз и обвиваются вокруг его талии. Пальцы рисуют замысловатые узоры на его толстовке, нос утыкается между лопаток, частит пульс, и только мозг запаздывает с сигналами.

В крови снова творится какая-то химия, по венам течет адреналин, перемешанный с плазмой, гормоны бурлят так, что я с трудом отстраняюсь от Мота, когда мы все направляемся к машине.

Несколько колких пропитанных скепсисом взглядов моментально приклеиваются ко мне, но я от этой враждебной зависти испытываю лишь садистское удовлетворение. Отыгрываюсь за тотальный игнор в первые дни, мщу за подставу на вечеринке, наращиваю броню. И высоко вздергиваю подбородок, потому что быть уверенной в компании сводного брата совсем не сложно.

– Пообещай, что никуда не влезешь, Игнат?

– Не влезу, не парься. Деня уже рядом. Я в таком состоянии за руль больше не сяду.

Крестовской демонстрирует чудеса самоконтроля, особенно на фоне недавней вспышки, и еще долго смотрит нам вслед, убрав руки в карманы. Не ежится под порывами хлесткого ветра и словно вообще не ощущает низкой температуры.

И, хоть он и кажется вполне нормальным, Матвей все равно звонит баскетболисту, который был у нас на вечеринке. Что-то долго с ним обсуждает и раздает подробные инструкции, пока я подпеваю льющейся из наушника мелодии и постукиваю ногтями ей в такт.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Не вмешиваюсь в серьезный разговор и откровенно любуюсь мужественным профилем сводного брата. Упиваюсь манерой его вождения и подолгу залипаю на ловких пальцах, обхватывающих кожаную оплетку.

Немного жалею о том, что на город опускаются сумерки, потому что еще один день подходит к концу. А это значит, что до момента икс, когда родители вернутся из сказочной Чехии и нам придется сесть с ними за стол и обсудить происшедшие разительные перемены, остается все меньше.

– Саш.

Планирую подняться к себе, скинуть одежду и принять душ, но Матвей меня останавливает. Впечатывает в мускулистую грудь, по сложившейся традиции кладет ладонь мне на поясницу, дышит рвано. Не спешит включать свет, купая нас в кромешной темноте. Заполняет собой все пространство так, что мне кажется, что мы стоим на тесном квадратном клочке паркета, а не в большом коридоре.

– Если ты забеременеешь, ты же не станешь от меня это скрывать?

С резким свистом выцеживает сводный брат и замирает, забыв набрать в легкие кислорода. Мне же его бешеное сердцебиение в барабанные перепонки долбит, резонирует с моим лихорадочным.

– Не стану.

Всю себя этим обещанием отдаю. Крепче завязываю соединившие нас нити. Еще много чего хочу Зимину сказать, но не успеваю, потому что в наш мир на двоих вклинивается оглушительная телефонная трель. И я, как на замедленной съемке, читаю на светящемся экране «отец».

– Здравствуй, Матвей.

Громкая связь. Не надо прислушиваться.

– Привет.

– Как дела?

– Нормально.

– Да? А почему тогда мне звонит Андрей Латыпов и возмущается, что ты его сына до кровавых соплей избил?

– Он был не прав.

– Матвей!

Вопль раненного бизона на весь дом.

– Что?

– Делай выводы или мне придется принять меры.

Оставив последнее слово за собой, Сергей Федорович первым вешает трубку. Матвей с психа швыряет мобильник об пол. Мне же становится обидно за сводного брата до горечи во рту.

Он ведь за меня вступился…

– Не слушай его.

– Да пошло оно к черту все.

Я осторожно, чтобы не активировать бомбу, шепчу, Зимин, напротив, кричит, окатывая меня накопленной застарелой болью. Но его агрессия больше меня не пугает, не отворачивает от него, не понукает прятаться в скорлупу.

Теперь во мне достаточно смелости, чтобы не отстраняться от сводного брата и не мчаться наверх в спальню. Чтобы с легкостью выдерживать его требовательные грубоватые прикосновения и самой нетерпеливо сдергивать с Мота толстовку, стремясь скорее дотронуться до его раскаленной кожи.

Скинув с себя маску, я совершенно бессовестно рычу ему в губы, как дикая кошка, и прихожу в первобытный восторг от того, что Матвей избавляет меня от одежды в считанные секунды и плавится в таком же разрушительном огне, что и я. Вместе со мной преодолевает расстояние от коридора до гостиной, толкает на диван и вжимается своим напряженным телом в мое, заставляя забыть обо всем.

О нерешенных проблемах с родителями. О неприятном телефонном звонке с горчично-перцовым послевкусием. Даже о том, как меня зовут.

Здесь и сейчас имеют значение только его сильные руки, каменные плечи и дурман удовольствия, впрыскивающийся в кровь. Нестерпимая жажда, толкающая нас навстречу друг другу, и заставляющая творить сумасшедшие вещи, за которые мне обязательно будет стыдно завтрашним утром. Оставлять жалящие укусы на шее Матвее, вгрызаться зубами в его предплечье, бороздить острыми ногтями его спину.

И громко кричать от того, что каждая клеточка твоего существа охвачена жгучим трепещущим пламенем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Спасибо.

– За что?

– За то, что вмешался с Латыповым. Я это ценю.

Благодарю Зимина тихо, когда мы с ним лежим, крепко обнявшись, и переживаем последствия испытанного нами мощнейшего торнадо. Легкая дрожь все еще пляшет на кончиках пальцев, которыми я вожу по вздымающейся груди Мота, стирая с кожи капельки пота. От ленивой истомы немеют конечности, а сердечная мышца пытается нащупать хоть сколько-нибудь нормальный ритм.