Неоконченный сценарий (журнальный вариант) - Вольфганг Шрайер

Описание происшествия полностью соответствовало действительности. Кроме одной неточности. Беатрис умолчала о том, что Кремп обнаружил заряженное боевыми патронами оружие, но оставил револьвер в ее руках. За это умолчание ее, в сущности, нужно только благодарить.

Что же, теперь ему известно все досконально. И если Толедо поможет, он сумеет разоблачить Понсе и спасти арестованных. Улететь, когда Виола, которая ради него решилась противостоять майору, томится в тюрьме? А Роблес, которым он восхищался как человеком мужественным и честным и который предупредил его? А Лусия, давшая ему знать о провокации, несмотря на страх перед полицией? А Паис?.. Оставить их в беде? Улететь? Тогда как же жить дальше? Нет, по своей воле он не уйдет, разве что его силой вышвырнут из страны.

Вошел Хоппе. Прекрасно сшитый костюм, строгий галстук, беззаботная улыбка — человек доволен собой.

— Я вас прекрасно понимаю, — сказал он. — Надеюсь, и вы меня понимаете.

— Дружба дружбой, а служба службой. Не так ли?

— Мой выпад не был направлен против вас лично. Я вынужден был высказаться таким образом, ведь советник нуждался в поддержке. Ему тоже не по себе.

— Понятно. С одной стороны, он чиновник, а с другой — человек. Советую вам и впредь не терять способности различать эти понятия!

— Я вам вполне сочувствую — вы попали в чертовски неприятный переплет. На вашем месте я тоже ломал бы себе голову, как помочь арестованным. Но вам просто-напросто ничего не удастся сделать, а у нас тем более руки связаны… Завтра в это же время вы будете сидеть в зале для транзитных пассажиров в Гандере, на Ньюфаундленде, посреди льдов и снегов.

— Не торопитесь с предсказаниями.

— Или вы вздумали как-то обойти решение о высылке? Найти, например, какое-то убежище в городе? Сейчас здесь черт знает что творится, пусть вам фрау Раух подтвердит! Ах вы еще не знаете — она лежит в комнате для больных…

— Что с ней? — Бернсдорф вскочил со стула.

— Ничего особенного. У нее был шок. Нам позвонили из «Ла Оры», и наш сотрудник заехал за ней.

— Истерика? Но по какому поводу?

— Она была в этом «комитете пропавших». А там кого-то убили. Некоего адвоката Зонтгеймера. В собственном кабинете. Она, очевидно, вошла и увидела… Нет, послушайте меня, ни в коем случае не выходите из посольства! Вам нельзя!

— Зато вам можно.

— В каком смысле?

— Вот письмо. Передайте его, пожалуйста, по адресу.

— Что-нибудь незаконное? Увы, я вынужден отказаться.

— Это письмо господину Толедо. Не обязательно передавать из рук в руки. Достаточно будет, если вы дадите письмо какому-нибудь мальчишке и убедитесь, что он отнес его.

— К подобным методам мы предпочитаем не прибегать. На что вы, собственно, рассчитываете?

— Толедо борется сейчас за выживание — как политик. Он единственный, кто лично заинтересован в расследовании случившегося. Влияние у него пока что есть. Я напишу в письме, где я, что мне известно и что с завтрашнего дня я к его услугам. Передадите письмо?

Хоппе глубоко вздохнул.

На другое утро Бернсдорф проснулся около восьми утра. Кремпа в комнате уже не было: отправился, наверное, в душ — это в конце коридора. Режиссер обвел глазами стол, тумбочки — письма от Толедо нет. Минут десять спустя в комнату, с силой распахнув дверь на себя, ворвался Кремп. Вид у него был растерянный.

— Вокруг здания посольства расставлены люди в штатском. Скорее всего люди Понсе!

— Что удивительного? Ему известно, что мы хотим выступить свидетелями на процессе. — Бернсдорф присмотрелся к Кремпу повнимательнее. — Э-э, да что это с вами? Сбрили бороду и усы? Желаете произвести впечатление на дам, давая свидетельские показания?

— Вы и впрямь верите, что дело дойдет до суда? И что мы выступим на нем свидетелями? И возлагаете ваши надежды на Толедо? Абсурд! О чем вы думаете? Здесь нет ни свободы, ни законности. Здесь царит насилие! Соскочить с подножки трамвая мы опоздали. Мы в западне!

— Поглядим еще.

Ундина постучала в комнату Бернсдорфа. Открыл Кремп. Ундина увидела его незнакомое, бритое лицо и глаза, в которых жила холодная решимость. Бернсдорфа не было.

— Ищет возможность бежать отсюда, — объяснил Кремп.

— Господи, что вы придумали? Бежать? Чтобы помочь арестованным? Да ведь это самоубийство! Им помочь невозможно, не сообщают даже, где их содержат! Я пыталась…

— Ты, значит, выбросила белый флаг.

— А что нам остается, Хассо?

— Самоуважение. Но лишь в том случае, если мы откажемся улететь.

— Я не могу больше…

Глядя на Кремпа, Ундина чувствовала, насколько тот изменился за два последних дня: нет в нем больше ни былого доверия, ни нежности к ней.

— Это ужасная страна! Нельзя снимать фильмы там, где мучают и убивают!

— А кто еще, кроме твоего Фишера, хочет делать кино? — спросил Кремп, и Ундине стала понятна причина происшедшей с ним перемены.

Он мечтал снять картину об острейших классовых боях. Жизнь разбудила фантазию и творческую энергию, идея фильма о революционере поглотила Хассо целиком, как никого из них, а теперь он эту идею отринул! Пусть боль нестерпима, пусть рана кровоточит, он в своем решении тверд!.. Собирает кассеты, записные книжки, отдельные листы сценария, откладывает в сторону отснятую пленку, кинокамеру.

— Возьми это, Ундина, когда будешь уезжать.

Набив полную сумку, положил на диван. Сколько надежд связывал Хассо с этим киноматериалом, а теперь расстается с ним равнодушно, словно с чужим. В планах на будущее нет места мыслям о фильме. Все кончено! И между ними тоже! Кто бы мог подумать еще вчера!..

— Как ты собираешься поступить?

— Так, как должен, — сказал он сухо.

Эрвину Фишеру никогда ничего не снилось, и поэтому он очень удивился, когда Ундина явилась ему во сне. В сумеречном свете занимающегося утра она стояла у его постели и говорила, что остальные хотят уехать, чтобы остаться, она же остается с ним, чтобы уехать. Несмотря на путаные речи, появление Ундины — хотя бы во сне — обрадовало Фишера.

Каково же было его удивление, когда, открыв глаза, он увидел Ундину. И она действительно что-то говорила. Быстро набросив халат, предложил Ундине стул. Однако она не села.

— Давайте поскорее улетим отсюда, прямо сразу, первым самолетом в Мехико… — Голос Ундины дрожал. — Я уже уложила вещи. Здесь мы больше ничего не добьемся. Это ужасная, несчастная страна. Я не знала, с чем мы столкнемся… Читать об этом и видеть собственными глазами — огромная разница… Самый острый фильм окажется жалким эхом, если не издевкой над реальной жизнью. От пленки кровью не пахнет…

— Я тебя понимаю — для женщины это чересчур… Может быть, ты права.

Фишер знал, что игра проиграна окончательно. Бернсдорф и Кремп больше в фильме не заинтересованы; Ридмюллер, Шмюкер и Хоппе настаивают на немедленном отъезде. Вилан мертв, а ведь все они нуждались в его защите. Никто больше в успех предприятия не верит; выходит, самое время возвращаться восвояси, как это ни тяжело признать…

— Хорошо. Улетаем первым самолетом в Мехико. И да поможет нам господь!

Ундина благодарно пожала его руку, и Фишер с неожиданной остротой ощутил, что это миг возвращения надежды.

— Ваши партнеры проявили благоразумие, а вы оба, увы, нет, — сказал майор Понсе. — Предупреждаю в последний раз, господа. Я не стану выкладывать сейчас все известные мне факты, но поверьте, что располагаю ими в достаточном количестве.

— Да, мы вас больше предупреждать не станем, — подтвердил Диас. — Вам решать, вам и отвечать. Я бы посоветовал вам сейчас же прямиком проследовать в аэропорт и вечерним рейсом отправиться вслед за господином Фишером и госпожой Раух в Мехико. В противном случае мы имеем право применить силу. Не вынуждайте отдавать вас под суд.

Суд? Бернсдорф встрепенулся. Угроза прозвучала несколько странно.

— И в чем бы нас обвинили?

— Прежде всего в соучастии в убийстве посредством укрытия преступников или оказания им помощи действием.

Кремп спросил:

— Процесс будет открытым?

— Как вы смеете сомневаться в нашей правовой системе? Ничего, скоро вы с ней познакомитесь. — Голос Понсе звучал равнодушно, на лицо он словно маску надел, а в его словах нельзя было обнаружить и намека на сарказм. Кстати, с какой целью вы сбрили усы и бороду?

— Ваш процессуальный кодекс бритья не предусматривает? Или запрещает?..

— На вашем месте я не стал бы острить, — сказал Понсе. — Против вас факты, господин фон Кремп. Причем факты удручающие. Показания свидетелей и отпечатки пальцев на оружии, брошенном бежавшей Крус, доказывают, что, по крайней мере, одному из покушавшихся вы способствовали в совершении преступления. А в сведениях, которые мы получили от официальных органов вашей страны, есть данные, проливающие свет на ваше поведение… — Майор перелистал несколько страничек блокнота. — Вы принадлежали к прокоммунистическому студенческому союзу, дважды подвергались судебному преследованию по обвинению в оказании сопротивления полиции и организации беспорядков. В Гамбурге вы принимали участие в запрещенных демонстрациях, подстрекали к проведению массовых забастовок. В начале этого месяца вы оказали содействие человеку, розыск которого был объявлен полицией, попали в автомобильную катастрофу, после чего бежали за океан. Полагаю, перечисленного довольно.