Неоконченный сценарий (журнальный вариант) - Вольфганг Шрайер

— Как там вел себя Кремп?

— Держался в рамках, господин Фишер. Он вообще никогда правил приличии не преступает.

— Я не о том. С Ридмюллером они общий язык нашли?

— Ну да… — ответила она, помедлив. — Большую часть времени он отмалчивался, во всяком случае, в невежливости его упрекнуть нельзя.

— Значит, были неприятности, Ундина? У нас тоже, с Виланом. Я должен тебе сейчас же рассказать…

— Простите, я хотела еще принять душ. Может быть, чуть попозже? А неприятности связаны не с ним, а со мной. Ридмюллер решил оказать мне особое внимание. Сначала поселил в угловой комнате, потом начал названивать, а под конец явился собственной персоной.

— Я потрясен! Это чудовищно! Фишер был действительно крайне неприятно поражен этим известием. Хотя относительно намерений Ридмюллера у него сомнений быть не могло: разве не он сам просил Ундину поехать туда, чтобы гарантировать группе покровительство Ридмюллера?

— У меня открыто, — сказала Ундина. — Заходите и подождите несколько минут.

Когда он вошел в соседний номер, ему сразу бросился в глаза неописуемый, сказочной красоты букет орхидей, и что-то неприятно кольнуло в сердце. Рядом с вазой лежал роскошный рекламный буклет, напечатанный на немецком языке офсетным способом в пять красок — дороже не бывает! На всю первую обложку — фотография кратера вулкана-рудника, а поверх снимка бежала строчка: «Требуются настоящие мужчины». Чуть ниже недвусмысленная дарственная надпись: «Ундине на память о 3 декабря 1973 года. Преданный Вам X.Р.А.».

Хлопнула дверь ванной, и в комнату вошла Ундина в коротком махровом халате. Фишер поторопился ей навстречу.

— Хорошо, что ты опять здесь… — Его голос звучал хрипло. — Как тебе удалось избавиться от Ридмюллера?

— Пока никак. Завтра утром, после съемок, он ожидает меня.

— Этому не бывать!

Он не знал еще, как ей помочь, и, что еще хуже, как вести себя сейчас самому. Привлечь к себе, обнять? Пошлость, безвкусица. Она надеялась на его поддержку, но не в таком же примитивном смысле.

— Ундина… — Голос Фишера дрогнул.

Для него было так непривычно называть ее по имени. Близость этой женщины смущала Фишера, и он мысленно спрашивал себя, не видит ли она этого и не играет ли с ним? Она опустила глаза.

— Я… я должна кое в чем вам признаться.

— Да? Говори, прошу тебя!

— Господин Фишер, я влюбилась в Кремпа.

— Ты шутишь…

— Вовсе нет; даже если вы будете смеяться надо мной…

— Смеяться? Я? С чего ты взяла? — Он сел, словно оглушенный. — А он что? Знает?

— Нет, Кремпа я не интересую. Все его мысли — о фильме.

«Опять мне не повезло! — подумал Фишер, — И надо же, именно теперь, когда я понял до конца, что значит для меня Ундина, я ее теряю».

— А ты не преувеличиваешь? Не заблуждаешься на его счет? — спросил он, только чтобы не молчать.

— Не знаю. Но с собой я ничего не могу поделать.

— Будем надеяться на лучшее, — сказал он тускло.

А она встала и подошла к телефону, звонка которого Фишер не расслышал.

— Бернсдорф просит спуститься вниз для обсуждения сценария. Остальные уже там.

У Фишера вдруг появилось предчувствие, что далеко не все еще пропало. Ведь Кремп к ней особого интереса не проявляет! Надо набраться терпения — и не терять надежды…

Бернсдорф медленно поплелся в ресторан в угнетенном состоянии. Он, успев позвонить Ундине, столкнулся в холле с Виолой; разговор с ней дал пищу для новых тревог. Нет никаких сомнений, Понсе хочет их использовать, и ради этого выдает своего человека — лишь бы он, Бернсдорф, успокоился. Однако майор зашел несколько дальше, чем рассчитывал. Поэтому первым делом надо отказаться от завтрашних съемок! С Беатрис и Торресом в группе каждый последующий шаг — шаг в неизвестность. И в этом необходимо убедить Фишера.

Вернувшись к столу, Бернсдорф передал Роблесу фотографию из альбома Лусии.

— Знала бы полиция: режиссер фильма на Кубе с Кампано! Из этого она запросто соорудила бы небольшой заговор. Чтобы в нужный момент разоблачить и заработать награды!

— А она чем занимается? Ведь это не Кампано!

Кремп сказал:

— Очень похож на нашего Торреса.

— Торрес и есть! Это полицейская фальшивка! Может быть, на настоящем фото действительно был снят Кампано. А вы вполне могли с ним встретиться, господин Бернсдорф. Он в то время был на Кубе. Почему бы и не в этой школе?

— Торреса вмонтировали в снимок? Но зачем?

— Чтобы вы непременно взяли его. Не исключено, настоящую фотографию Понсе держит про запас, чтобы впоследствии вас шантажировать.

Бернсдорф уставился на снимок. Никаких подозрений он не вызывал: четкий фон, никаких размытых контуров, все пропорции совпадают. Чистая работа! Под такую фальшивку не подкопаешься. Разве что у тебя в руках есть настоящий снимок. Бернсдорф почувствовал, что его знобит. Какие ухищрения, какие усилия! Сколь важным должно быть то, что затевает полиция!

— Мы вляпались в кучу дерьма, — сказал он. — Съемка отменяется…

— Толедо теперь от съемок ни за что не откажется, — возразил Роблес. И, кроме того, один он в силах помочь нам избавиться от назойливого внимания полиции. Завтра после съемки мы под прикрытием личной охраны министра «удалимся» через калитку в стене в сад Ридмюллера, где будем в полной безопасности. И тогда у Понсе пропадет, будем надеяться, желание загнать нас в мышеловку.

Они поднялись, чтобы поприветствовать Ундину и Фишера.

— В сад Ридмюллера? — переспросила Ундина, услышавшая последние слова. — Это обязательно?

Ответа она не получила. Кремп, продолжая прерванный разговор, накинулся на Роблеса.

— Откуда нам знать, в какие игры они играют, доктор! Ваш Тони Толедо для меня человек, который не погнушается ничем, лишь бы стать президентом республики. Кроме всего прочего, он фаворит североамериканцев. То же мне «обновление»!.. Нет, Толедо просто хочет использовать нас в своих корыстных целях. Давайте вычеркнем из сценария эту сцену — глупую, рискованную и, если хотите, сомнительную по своей политической ценности.

Он повернулся к Бернсдорфу:

— Я предлагаю вообще отказаться от таких игровых сцен, от подделки под правдоподобие, под действительность, вернемся к документальной точности… Я отлично понимаю, что тогда у нас не получится художественного фильма… Но шансы на успех у нас все равно невелики. Так пойдемте же прямым курсом, снимем документальный репортаж для телевидения…

Фишер оборвал его на полуслове.

— Курс ясен! Вы — оператор? Вот и занимайтесь, чем положено. А деловые вопросы предоставьте решать мне!

Наступила тишина, чреватая взрывом. Ундина переводила взгляд с одного на другого, отлично отдавая себе отчет в решающем характере этого обсуждения. Насупившийся Фишер словно окаменел. Ундине показалось, что он враждебно смотрит на Кремпа. Он никогда не испытывал симпатии к Хассо, а теперь его возненавидел.

— Я считаю сдержанность и осторожность более чем уместными, — заметила она. — В конце концов, мы иностранцы и здесь в гостях. А то нас, чего доброго, обвинят во вмешательстве в избирательную кампанию.

Фишер бросил на Ундину печальный взгляд; небрежность, с которой он отнесся к ее словам, показала Ундине, сколь ничтожно, в сущности, ее влияние на шефа. Для Фишера любовь к женщине и уважение к ней — вещи четко разграниченные.

— Ничего не меняется, — тихо, но решительно произнес продюсер. Последуем совету доктора Роблеса. Он в здешней обстановке разбирается лучше нас.

— Все идет по плану, — сообщил старший лейтенант Диас, когда Понсе на другой день явился на службу, весь дрожа от нетерпения.

У него обычно пик формы приходился на утро. В отличие от Матарассо, с которым разговаривать по утрам имело мало смысла. Умственная деятельность полковника шла по восходящей к вечеру, и эта особенность Матарассо всех. терзала. Но скоро все изменится…

— Торрес и Крус с ними, — сказал Диас. — Примерно часа полтора в саду идет репетиция. «Таргит» выйдет в сад предположительно минут через пятьдесят.

Еще почти час. Набраться терпения и ждать; сейчас ничего предпринимать нельзя. Понсе взял из папки список людей, которые будут арестованы. Сверху три имени: Виктор Роблес, беспартийный с марксистскими тенденциями… Этого даже немного жалко. Виола Санчес, ПР, подрывные статьи в «Ла Оре»; она его вчера чуть не перехитрила, порядочная трепка пойдет ей на пользу. Габриэль Паис, индеец из городских трущоб. А вот этому придется отправиться на тот свет. Далее следовало еще двадцать фамилий самых разных людей, за которыми была установлена негласная слежка, но до поры до времени их не арестовывали. «Пусть сначала отрастет борода, а потом уже ее брей», как любит говорить Матарассо.

Все схваченные сегодня попадут в «большой котел» покушения. Заговор с целью убийства кандидата в президенты, государственный переворот, в который замешаны представители разных оппозиционных партий и групп, от ПР до анархистов. Недостатка в признаниях не будет…