Манкая (СИ) - Шубникова Лариса
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тихонько достал телефон, сфоткал спящего Даву и отослал изображение Юльке. Она откликнулась сразу, будто того и ждала.
Юля:
«Давид жив?»
Митька:
«Дышит. Бери зубную пасту и айда в курилку. Знаешь где это?»
Юля:
«Знаю. А пасту зачем?»
Митька:
«Приходи и узнаешь»
Вышел за дверь курилки стал ждать Юльку. В том, что она придет Митя не сомневался. И пришла ведь. Стоит, в руках тюбик с зубной пастой, а в глазах и растерянность и интерес.
— Только тихо, — Митя приоткрыл дверь и показал Юльке спящего соседа.
Дава уснул прямо в очках и сейчас смотрелся очень беззащитным и спокойным.
— А паста зачем?
— Ты в лагере что ли никогда не была?
— Никогда.
— Жуть. Ладно, учись, пока я жив, — Митя взял пасту из рук Юльки и направился к Даве.
Поманил соседку за собой и та, привлеченная хитрым блеском в глазах ярославского кавалергарда, потянулась следом, недоумевая, что же он с пастой делать станет?
Митька выдавил жгут белой субстанции прямо на окуляр Давы. Второй окуляр тоже замазал и отступил на шаг. Вернул пасту москвичке и прошептал.
— Сейчас доставай телефон и снимай видео. И да, Юль, я громко крикну, ты не пугайся. Готова? Ок. Включай камеру. — Митька дождался кивка Юли и гаркнул. — Ррррота подъем!!!
Юлька, все же дернулась от громкого командного вопля Митьки, но видео запустила. А Дава….
Бедный Гойцман! Он подскочил с вертикальным взлётом с диванчика и обалдело крутил головой. Очки, замазанные зубной пастой, не давали ему узреть что вокруг творится. Спросонок, парень не смог определить, что мешает его глазам видеть, и нелепо взмахнул руками, а потом, как и положено, схватился за очки. Выпачкал руки в чем-то липком, смахнул окуляры с глаз и офигел.
Юля, хоть и была ангелом, со слов Давы, но смеялась громко. Да, над парнем подшутили, но это было так забавно, что удержаться она просто не смогла. Митя, угорал в углу. А Давид начал понимать, что происходит, вошел в разум и разразился длинной тирадой на иврите. Примерный смысл сказанного — идиоты, уроды, пасть порву.
— Офигели? В детство впали?! Чучелы! — Даву было не унять, впрочем, как и Юльку с Митей.
Хохот, брань и все по кругу и снова.
Когда слегка успокоились, Дава хмыкнул, и сам засмеялся, чем и спровоцировал новый приступ ржачки: незатейливой и «от души». Потом посмотрели видео и усмеялись до слез. Втроем сидели на диванчике и крутили забавный ролик, пока Юлька не взмолилась о пощаде:
— Я не могу больше… Ух…
— Шизофреники. За что? Весь в пасте, — Дава пытался очистить руки и одежду от мятного безобразия.
— А не фиг засыпать где ни попадя, Дава! Серьезно, как в голову-то пришло уснуть на черной лестнице? Устал?
— Проект один закончил. Думал, кони двину. Выжил. Ну, заснул и заснул. Можно было просто разбудить. Так, нет! Пасту приволокли. Откуда мысль такая идиотская, а? — ругался Дава на Юльку, но счастлив был ее улыбкой, обращенной к нему мордашкой и просто нежданной встречей с ней.
— Прости меня, Давид. Я не думала, что будет такой эффект от обычной пасты. Я больше так не буду, — Юля ткнулась головой в плечо давнего друга.
А Митьке вот это совсем не понравилось. Напасть московская взяла всю вину на себя, а теперь вот голову на плечо Давы склонила.
— Она тут ни при чем. Пасту, правда, принесла, но понятия не имела, что с ней делать. Дава, она даже в лагерь не ездила. Ты-то хоть бывал там?
Давай кивнул аккуратно, опасаясь спугнуть Юльку с плеча.
— А в лагере всегда так? — Юлька все же подняла голову и уставилась на Митю. — Наверно, весело.
— Ага, очень.
— Я бы так не сказал. Вот меня, например, все время мазали пастой, лишали шнурков и нижнего белья. Зато девочки меня любили и жалели. Столько карамелек я в жизни не ел.
И начали парни наперебой рассказывать Юленьке о своих подвигах и провалах в лагерях. Время к трем, а они все сидели и болтали. Потом подорвались, конечно, и пошустрили по квартирам. Дава простился, и ушел в дом, а Митя с Юлей остались.
— Кулебяка знатная получилась, Юль. Я съел всю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})— Правда? Спасибо.
— Тебе спасибо, однако, не мне.
— Мне пора. Утром нужно по делам. И тебе отдыхать пора, Митя. Ты уставшим выглядишь.
Широкову было совершенно плевать на усталость:
— Чаю? Кофе?
— Нет.
— Почему? Полчаса и разойдемся.
Юлька задумалась и лицом погрустнела;
— Я не могу ходить к тебе вот так запросто. Не могу и не стану. Это может быть неверно истолковано. Я рада общению с тобой, но не наедине. Митя, это неправильно.
— А что в этом неправильного? — ну, говорил из чистого упрямства, зная, что неправильно, но не желая принимать ее отказ.
— Всё. Кирилл может неверно понять наши встречи, а я не хочу делать ему больно.
Вот тут бы взять Широкову и бомбануть по Кириллу, рассказать Юльке то, о чем поведал ему Дава вчерашней ночью, но он, как и Юлька, не хотел делать больно.
— Ты нравишься мне. Поняла уже, наверно. Но и я кое-что понял. Я тебе не безразличен, Юль. — После его слов девушка дернулась и голову опустила. — Не бойся, я не стану давить на тебя. Прошу только об одном, себе не лги. Мне можешь, а себе не смей.
— Давай прекратим этот разговор. Пожалуйста, — и развернулась к своей двери.
Уйдет! Сейчас она уйдет и больше никогда на меня не посмотрит! Эти кошмарные мысли завертелись в голове Митькиной и его принакрыло. Не слишком хорошо контролируя себя, он шагнул вслед за Юлей и схватил за руку и развернул к себе. Обнял и заставил смотреть прямо в глаза. Просто прихватил ее за шею и удержал.
— Чего ты хочешь? — снова этот сложный вопрос. — Просто подумай, не отвечай сейчас, ладно?
— Отпусти.
— Обещай, что подумаешь и ответишь мне.
— Митя, отпусти!
Не отпустил, прижал крепче:
— Обещай! Дай слово и отпущу.
Юлька дернулась, но куда там…сильный же парень.
— Обещаю. Я обещаю! Отпусти!
Отпустил, руки повесил и плечи согнул. Смотрел, как бежит она и прячется в своем доме. В том, в котором ждал ее муж.
Широков постоял бездумно еще с минуту и зашел в квартиру. Нет, он не впал в бешенство, маразм или апатию. Не тот мужик. Он прекрасно знал, что Юлька скажет именно так и никак иначе. Если честно, он и сам был с ней согласен. «Неправильно»! Все, что позволил себе Широков было неправильным. Но, это никоим образом не повиляло на его решение отбить Юльку у Кирочки или сделать ее вдовой. Собственно, дело-то даже не в том, что Митька упрям и не привык отступать. Просто он очень сильно влюбился. Ну, бывает… Чего уж теперь-то?
Скажи ему Юлька, вот прямо там на лестнице, что он ей безразличен, не нужен, Митька бы подумав, не желая ранить Юльку, может и отступил бы. Продал квартиру, уехал подальше, перетерпел и пережил горе свое, но она не сказала. Стало быть, он верно приметил ее интерес к себе, да и слова мадам Шульц никак нельзя было выкинуть в окошко. Да кого обманывать-то? Никуда он не отступит! Влип по полной… А любовь штука страшная.
Митька все же уснул. Тяжелый день и сложная ситуация свалили его, но не уничтожили. Поэтому, следующим днем, он бодренько вскочил, собрался и пошел на работу. Уже перед дверью подъезда застало его Юлькино сообщение.
Юля:
«Митя, добрый день. Ты еще дома?»
Митя:
«Привет, Юль. Вот только на улицу вышел. Что ты хотела? Мне вернуться?»
Юля:
«Нет. Я в проулке, между сквером и магазином. Можешь мне уделить пять минут? Если нет, я подожду, когда освободишься. Просто напиши мне во сколько»
Митя:
«Стой на месте и никуда не уходи. Бегу»
И действительно, побежал. Классический забег клинически влюбленного мужика. С юзами, расталкиванием редких прохожих и распугиванием голубей! Он притормозил только тогда, когда увидел Юльку. Она, действительно, пряталась в проулке, только ее новая белая шапочка была хорошо видна Митьке на фоне серой стены старого московского дома.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— Плохо прячешься, москвичка.
