Секс с чужаками - Эллен Датлоу

Этот гнусный стишок зародился довольно невинным путем — из мысленного образа, напоминающего картины Вермеера: вид сквозь дверной проем на комнату, залитую масляно-золотистым, кремовым светом. Никто сильнее, чем я сама, не был удивлен тем, во что это вылилось.

Брюс Мак-Аллистер

КОГДА ОТЦЫ УХОДЯТ

Брюс Мак-Аллистер начал писать научную и сказочную фантастику в 1960–х. Его первый роман «Человечность Прим» вышел в первоначальной серии Терри Карра «Эйс Спешиалз»; второй — «Ребенок-мечта» — издан в прошлом году издательством «Тор Букс». Его рассказы часто появлялись в журнале «ОМНИ» и многократно перепечатывались. Он преподает писательское дело в Редлэндском Универститете, в городе Редлэндс, Калифорния.

«Когда отцы уходят» — первый прочитанный мною рассказ этого автора. Впервые он появился в антологии Терри Карра «Вселенная-12». Он прекрасно демонстрирует редкостную способность Мак-Аллистера говорить в литературе женским голосом. Он посвящен лжи, которую мужчины и женщины говорят друг другу, чтобы поддержать пошатнувшиеся отношения.

Когда он сказал мне, что сделался Там отцом, я с самого начала была уверена, что он лжет. При этом я думала о пяти годах после его возвращения, когда я все время была начеку, пяти годах, когда я молила его о ребенке; и еще я думала обо всей лжи, которую он мне преподносил. (Все они возвращаются и лгут).

Я была уверена, что он лжет.

В небесной комнате стояла ночь. Мы были нагими и мокрыми от очередного запрограммированного дождя и снова лезли руками один к другому с добродушным разочарованием и смехом, потому что тонкое, как бумага, энергетическое поле не позволяло нам прикоснуться друг к другу.

Ограничения были очень важны.

Скоро один из нас прикажет компьютеру комнаты задействовать шаблон — новый узор, по которому нам предстояло вслепую шарить руками, отыскивая отверстия, через которые мы сможем добраться друг до друга.

Ограничения были чрезвычайно важны.

Немного спустя, если все пойдет как следует, мы будем ползать по полю, как животные — два изголодавшихся тела, уже не желающих принимать ограничения так добродушно.

Это была карецца, игра, которую по моим подозрениям Джори любил, хотя трудно тут говорить с уверенностью. Единственное, насчет чего я была уверна, это галлюциногены и феромы. Их-то он точно любит. Только их.

Он вполне способен внезапно отодвинуться от шаблона, пристально посмотреть на меня и скрыться в ночи.

А если он останется, если он действительно пробудет со мной достаточно долго, чтобы это произошло, то сие событие будет со мной столь же мало связано, как взрыв какой-нибудь второсортной новой звезды в далекой галактике. Я увижу это в его глазах: душой он все время будет находиться в ином месте. И в заветный миг он будет принадлежать себе и только себе — и только Там.

Я возлагаю вину на галлюциногены в такой же степени, как на все остальное. Я ревную к «Лунному Свету», «Звездным Людям», «Любви Шварцшильда» и «Мигалочке». Они — его истинные возлюбленные.

Когда он заговорил, я было решила — он обращается к комнатному компьютеру. Но голос его все лился; увеличенные изображения звезд безумно подмигивали сквозь электронное стекло, лунные лучи ниспадали на наши обнаженные плечи, словно холодные синие одежды. Он говорил со мной.

— Мне очень жаль, Доротея, — говорил он. — Как сказал однажды давно умерший поэт, я — «человек, ушедший от долга, человек, ушедший в свой мир». Я должен был рассказать тебе давным-давно, но не рассказал. Почему? Потому что это ужасно, столь же, сколь и прекрасно.

Он умолк, такой расчувствовавшийся, такой мучимый раскаянием; затем продолжил:

— Когда я был Там, Доротея, когда звездные камеры были у меня за спиной и вся вселенная лежала у моих ног, когда я был столь же далек от родного мира, как если бы я умер, тогда, Доротея, я завел себе любовницу с иной планеты и она выносила мне сына. Я сам не могу в это поверить, но это правда, и час настал.

Какая патетика. Какая рисовка. Он играл перед какой-то невидимой мне обширной аудиторией.

И он лгал.

Говорят, что те, кто уходит Туда — «диплосы», «ходоки» и «приветники» — возвращаются лжецами из-за того, что они там видят, из-за сна в звездных камерах, из-за того, что им снится во время до боли медленного продвижения сквозь концентрические кольца последовательности ускорителей, сверхсжатие, стыковку световых конусов и чудеса мигающих дыр. Эти сны (если верить слухам) полны видениями извечных параллельных вселенных, всевозможных альтернативных миров — где Гитлер сделал то и не сделал это, где Христос был и где его не было, где никогда не протекал Нил, где Джори не улетал или, если он улетал, я не укладывалась ждать его во сне.

Все это их изменяет. Они возвращаются, повидав то, чего нет, но что могло бы быть; то чего нет, но в то же время и есть — где — то. И поскольку они возвращаются лжецами в мир, ставший старше на пятнадцать лет, то для любого мужчины или женщины, пожелавших стать диплосом, ходоком или приветником, всегда найдется работа. Они — агнцы, отдаваемые на заклание ради нас всех.

Я не знаю, порождают ли ложь Джори иные вселенные, в которые проникало его сознание, или же это обыкновенная патология. Я только знаю, что иногда я разделяю с ним его ложь, а иногда нет. Бывают даже случаи, когда я люблю его ложь, хотя мне неловко говорить это. Когда мы вместе лежим на узенькой полоске песка рядом с нашим домом и занимаемся любовью по-простому — рокот волн милосердно скрадывает журчанье труб большой фабрики — мне хочется этой лжи, я прошу ее на свой лад и он дарует мне ложь:

— Доротея, любовь моя, я знал многих женщин, ненасытных женщин, словно вышедших из самых диких снов сатира. Я знал женщин в каждом порту Империи — от Данданека II до Миладен — Пой, от Глостерова Тупика до Чертовой Норы, от огромных кремниево-метановых заливов Торизона до антигравитационных Ступеней Сердца — и ни одна из них не может сравниться с мягчайшим прикосновением твоей кожи, с простой лаской твоего дыхания.

Этих портов не существует. Пока не существует. Никаких оживленных космических трасс, никаких пиратов из Гиперпустоты, никакой Империи. Никакого романтичного Пограничья, от которого семена человечества распространяются все дальше сквозь галактики, столь обширные и удивительные, что от их величия перехватывает дыхание. В конце концов, мы живем в куда более простой, приземленной вселенной.

Но когда он говорит со мной вот так, мой мир становится вдруг грандиознее, порты, о которых он рассказывает, делаются реальными, как Сан-Франциско, женщины — страстными, как в легендах, а сама я, Елена из Новой Трои, сжимаю в руке странное и прекрасное яблоко.