От сессии до сессии - Николай Иванович Хрипков

и подслеповат, и глуховат. И переспрашивал каждое слово. С ним в спокойной обстановке говорить было тяжело.

— Ты здесь учишься?

— Да! Учусь! — произнес он с гордостью. — А ты думал: подолбаться пришел. Хотя это само собой.

— И на кого же?

— На учителя начальных классов.

Кирилл чуть не рассмеялся, представив, как Женя заходит в класс в качестве учителя. Любознательные первоклашки еще не знают, что такое школьные будни. На своего долговязого учителя они смотрят с восторгом.

— Я Евгений Алексеевич.

Длинный красный нос вздрагивает при каждом слове. Он живет самостоятельной жизнью.

Фантастика! Хотя Кирилл догадывался, как Женя очутился на факультете начальных классов. И даже представлял это картинно.

Учились здесь в основном девушки. Хорошо, если в группе было двое — трое юношей, которые уже скоро становились своими, как братья, при них не стеснялись поправлять чулки и делиться своими женскими секретами. На начальных классах с основания факультета не было еще ни одного парня. Это был чисто женский факультет. Вот он появляется. В приемной комиссии смотрят на него как на инопланетянина, протирают глаза и не могут поверить. Может быть, он случайно забрел не туда? Аттестат его, где одни тройки, не впечатляет комиссию. Всё перевешивает его мужская природа. Да хоть он бы со справкой пришел об освобождении, его встретили бы с распростертыми объятиями. Впервые здесь увидели мужскую особь. Поглядеть на Женю сбегается весь деканат. Конечно, не Аллен Делон. Но здесь и такому рады. Еще он и нескладный какой-то. Но тоже можно понять. Складные сюда не пойдут сюда.

Его готовы были принять без всяких экзаменов и на руках внести в аудитории под девичьи визги и аплодисменты. И весь пед наслаждался бы этим невиданным зрелищем.

На экзаменах Женя мучительно мэкал между долгими паузами молчания, когда он делал вид, что собирается с мыслями. Приемной комиссии совершенно было неинтересно то, что он скажет. Мог бы просто скромно посидеть и помолчать или рассказать что-нибудь смешное. На него смотрели во все глаза как на чудо. Неужели лед тронулся?

— На свежачок потянуло? — спросил Женя.

Кирилл улыбнулся. Он со школьных лет знал, что переубедить Женю невозможно.

— Ты как султан в гареме.

— Да уж! — согласился Женя. — Есть грешок. Не буду скрывать. А почему бы не пользоваться?

Он хотел выгнуть колесом грудь. Кирилл еле удерживал смех. Колеса не получилось. То, что болталось на ремне у Жени, было достойно таланта Гайдая и Рязанова. Получился бы очень комичный персонаж, который бы затмил славу знаменитой троицы. На ремне двумя мешками висели штаны, которые Женя почему-то считал джинсами.

Назвать портки барабинской швейной фабрики, болтавшиеся на нем, джинсами можно было только, если обладаешь необузданной фантазией. Это было его больным местом.

— Да вот все не могу никак отдать в ателье перешить. Знаешь, завал, ни минуты свободной.

Перешивка обошлась бы ему в пару таких штанов.

— Мда! Это, конечно, не Америка, — сказал Кирилл. — Но ведь главное — это удобство. Эжен! Я могу помочь тебе.

— Чем? — насторожился Женя. — Ты не подумай! Я по всем предметам успеваю. Даже стипендию получал.

— Америкой!

Женя не понял, при чем тут Америка. Где они и где Америка. И как можно помочь Америкой?

А! Была не была!

— Пойдем! — решительно скомандовал Кирилл. — Показывай, где тут у вас туалет. Мужской.

— Да меня вроде не спичит. Ну, пойдем покажу. А может, ты в женский хочешь подглядеть?

В туалете было пусто. Хотя все пропахло табаком. На подоконнике стояла трехлитровая банка для окурков. Кирилл поставил портфель на подоконник, подальше от банки.

Женя подумал: спиртное. Халяву он обожал. Но сам щедростью не отличался. В пионерском лагере под одеялом ел домашние пирожки. Длинный его нос с вечно красным кончиков подрагивал от предвкушения. Но Кирилл не торопился. Пусть помучается. Это было не спиртное, судя по форме газетного свертка. Женя еще больше был заинтригован.

Газеты Женю интересовали только, когда он оказывался в определённом месте. Тогда он рассматривал фотографии членов Политбюро, генерального секретаря и передовиков производства.

Он увидел портрет верного ленинца. И выпрямил спину. Всё-таки он состоял в резерве партии.

— Чо теперь?

Кирилл достал джинсы, поднял их и стряхнул. Ни одной морщинки, как на личике девицы.

Женя попятился и уперся в стенку.

— Это… это что? Ты чего это? — бормотал он. Может быть, решил, что всё происходит во сне?

— Видишь, «Леви Страусс».

— Какой еще страус? Причем тут страус? Ты это… зачем, Кирилл? Ты что это? А! Я не понимаю.

Кирилл потряс у него перед глазами джинсами, чтобы к нему вернулось сознание.

— Настоящие? — спросил Женя.

— А то? Можешь сравнить со своими барабинскими. Хотя не надо сравнивать. Это такой удар по психике.

Сознание возвращалось к Жене.

— Твои что ли?

В его голосе было столько неподдельной зависти. Теперь Кирилл бал для него на недосягаемой высоте.

— Мои!

— Даааа… Слушай, Кирилл, а что же ты их не надел? Тут бы вся дискотека только на тебя бы пялилась.

— Да понимаешь, чуть узковатые. Хотя джинсы и должны быть в обтяжку, но это уж слишком. Снимать замучаешься.

Женя был повыше Кирилл, и ноги у него, как спички. Даже волосы не росли, как у нормальных парней. Но дело не в волосах. Хотя на пляже он стеснялся раздеваться.

— Дай подержать!

Женя взял джинсы за пояс обеими руками. Сначала долго рассматривал перед, затем фасад.

Ему казалось, что он слышит зов прерий.

— Вот такие делишки! — грустно сказал Кирилл. — Сердце кровью обливается. А что поделаешь? Продавать надо. Ты не знаешь, кому здесь можно толкнуть? Кстати, такие джинсы могут носить и девчонки.

Женя никак не мог понять, о чем речь. Разве можно такое продавать? Он бы скорее мать родную продал.

— И за сколько?

— Нууу… можно за стольник.

— Чего же ты даром отдаешь? Ну, почти даром? Ведь они стоят ого-го! Страшно подумать.

— Вот рассуди! Кому я продам их за реальную цену? А если продам, то это уже будет спекуляция. Оно мне надо? Вот то-то же! Представляешь, иногда волком вою. Почему я такой невезучий?

— Ну…

— Это же уголовщина. А за стольник их с руками-ногами любой оторвет. Чисто символическая плата.

— Это… ты серьезно?

— Ну, не обижай меня! Помнишь, как в школьном туалете на выпускном портвешку пили? Еще Сашка облевал весь пол. Как его корежило! Напугал нас даже. А потом смеялись.

Стали вспоминать выпускной. Смеялись.

— Ну, ты знаешь, Жека, как меня найти. Надо бы поконтачить, винишко попить, вспомнить боевую молодость. Кстати, а ты бы взял? Чем отдавать чужому человеку. Лучше уж другу.

— На