Большая книга ужасов – 66 (сборник) - Ирина Мазаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, не прочитала. На фига нам листочки? Я планшет хочу!
– Женя!
– Ладно-ладно, я сегодня же их отсканирую и пришлю тебе, о’кей?
Поболтали о школе. А потом Сашка, помявшись немного, спросил:
– Женька, ты же мне друг?
– Да. А что?
– Жень, ты не рассказываешь… Но я хотел спросить… Хочу спросить… Ты боишься огня, ведь так? Тебе снятся кошмары про пожар. И у тебя на левой лопатке шрам, похожий на ожог. Что же с тобой произошло?
– Я не хочу об этом говорить.
– Почему? Может быть, ты расскажешь и тебе станет легче, ты…
– Карпов, отвянь. Я не хочу об этом говорить, не хо-чу. Все, адьес.
– Женька, ну ты же не такая злая, ты добрая. Чего ты сразу?
– Я не добрая и не злая. Я добрая в злую полосочку. – И она выскочила из кафе, оставив Сашку расплачиваться.
А вернувшись домой, села за стол и задумчиво уставилась на тетрадные листки из сейфа: может, Сашка прав и это важная находка?
– Ну рассказывай! – ворвался в комнату Лешка.
– Как культурист-блондин, объевшийся кукурузы, лопнул в солярии?
– Да не!.. – Брат резко прикрыл дверь. – Про…
Вслед за дверью почему-то резко захлопнулась форточка, а листки бумаги разлетелись по полу.
– Что делаешь-то?! – тут же вспылила Женька. – Прочитаю все – расскажу, не лезь!
– Да я че, я ниче. Я к парням пойду, у нас ваще крутые дела.
Лешка ушел, а Женька собрала листки, исписанные убористым почерком с двух сторон, и в ней проснулось любопытство: она погрузилась в чтение.
«12.12.
Сегодня ровно три месяца, как я работаю на комбинате. Мои рисунки предварительно одобрили, но в производство еще не запустили. У комбината вообще наступили трудные времена. В отделе сбыта говорят, что конкурировать с Китаем не получается. Раньше предприятие работало в три смены, потом в две, а с завтрашнего дня переходит на одну смену. Мне грустно.
24.12.
Теперь в шесть часов цеха пустеют. Я устроила себе уютный уголок в четвертом цехе. Кинула удлинитель, и теперь мне есть куда подключить электрический гончарный круг. Работаю в тишине, никто не лезет с вопросами. Блюдца у меня уже отлично получаются. И миски. И даже вазы, только простые, обычные. Вытянуть узкое горлышко в вазе до сих пор не выходит. Но ничего, надо просто работать и верить в победу:)
26.12.
Мои эскизы приняли! Окончательно и бесповоротно! Теперь с ними работает технолог! Они пойдут в производство. Ура! Это самый лучший подарок к Новому году!
27.12.
Сегодня снова пыталась сделать вазу…»
Женька отвлеклась и задумалась. Это был обычный дневник какой-то работницы комбината. Наверное, художницы, той, что придумывает, какой формы должны быть чайнички и какие цветочки на них рисовать. Женька пробежалась глазами дальше – еще пара листков были посвящены размышлениям, как правильно «вытягивать» горлышко вазе и как радостно видеть свои – сделанные по своим эскизам – чайники на стеллажах. «Непонятно только, зачем обычный дневник надо было прятать в сейфе да еще таким странным образом…» – подумала Женька. Сидела и рассеянно перебирала записи. Пока вдруг не наткнулась на нечто странное…
«3.02.
Сегодня я снова слышала голоса в цехе обжига. Это было около девяти вечера. Наш сторож Василич, если и обходит помещения, никогда сам с собой не разговаривает. Да я уже спрашивала его, был ли он в цехе в прошлый раз: его не было. Я выключила гончарный круг, чтобы было лучше слышно. Это на самом деле были голоса! Только мужские или женские – непонятно. Мне стало интересно, и я прокралась в цех. Если честно, я думала, что кто-то пришел воровать продукцию. Глупая! Я думала: я остановлю воров! Раскрою преступление! Выглянула из коридора, а там никого нет. Наверное, все оттого, что я совсем заработалась с этими вазами в одиночестве. Надо в выходные съездить в центр и развеяться.
5.02.
Меня до сих пор трясет. Я их видела. Я видела их так, как вижу любого из работников комбината. Они производят странное, даже отталкивающее впечатление. И сами они, и то, что они делают».
– Святые пряники! – вырвалось у Женьки.
Пряники она любила. Особенно мятные и имбирные. А тут на днях к маме заходила какая-то знакомая; они уселись на кухне. Женька заскочила на минутку что-то спросить, увидела на столе пряники и ловко подцепила парочку. А мамина знакомая как закричит: «Ты что! Это святые пряники!» – и отобрала. Как позже выяснилось, та тетка их из какого-то монастыря привезла. Только Женька все равно не поняла, почему их нельзя было съесть.
А теперь вдруг вот выскочили из нее эти «святые пряники»… Наверное, от волнения.
– Святые пряники! – повторила Женька, чувствуя, как все внутри у нее дрожит от предвкушения прикосновения к настоящей Тайне…
И продолжила читать.
«9.02.
Я должна все понять и во всем разобраться! Мне с самого начала казалось, что что-то здесь, на комбинате, не так. Я продолжаю свое наблюдение. Очень хочется с кем-нибудь поделиться увиденным, но я боюсь, что меня сочтут сумасшедшей. Интересно, кто-нибудь еще знает, что здесь творится? Ведь есть люди, работающие здесь по тридцать лет и более! Неужели они никогда не замечали, что происходит?
P. S. Звонила маме в Питер. Сказала, что у меня все хорошо. Мама сказала, что папу отправили в командировку в Германию. Я очень рада. Он давно этого ждал.
15.02.
Я поговорила со сторожем дядей Ваней, которого все тут называют Василичем. Он долго кричал на меня, что я никому не должна об этом говорить, должна перестать оставаться на комбинате после шести и вообще мне нужно уехать. Я не верю своему счастью! Он не просто мне поверил, он говорил со мной так, как будто он сам их видел! И после этого всего он теперь требует, чтобы я уехала? Не на такую напал! Он думает, я от него отстану? А я не отстану! Я не отстану от него, пока не узнаю, что здесь происходит».
А дальше шел листок, помеченный началом марта.
«3.03.
Не понимаю, как может Василич, зная, что здесь происходит, жить себе спокойно. Мы должны позвать ученых! Журналистов! Обратиться в милицию! Как он не понимает, что следующей жертвой может стать, например, его внук или внучка?! Это ведь опасно, в конце концов!»
Женька перечитала эти строки два раза. По всему выходило, что к марту неизвестной художнице сторож Василич уже рассказал в подробностях, что происходило на комбинате. И получалось, что она описала это все в своем дневнике. Только этих листочков не было! Женька внимательно проглядела каждый из них – вдруг перемешались, затерялись? – но их не было. Дальше шли только странички, помеченные мартом и апрелем.
«10.03.
В нашем районе – очередная пропажа. И снова не животное, а человек. Продавщица из магазина, тетя Нюра. Она была такая добрая, улыбчивая, сквернословила, конечно, как сапожник, но весело и беззлобно. Ее все любили. Понаехала милиция, всех опрашивают. А я знаю, знаю, что с ней случилось! И ничего никому не могу сказать! Это ужасно. Я не трушу. Я просто знаю, что мне не поверят. Да и какие у меня есть доказательства? Василич закроется в своей будке, прикинется дурачком и будет твердить, что он ничего не знает.
14.03.
Странно, почему никто из комбинатовских их не видит? И почему они так спокойны? Почему они уверены, что с ними ничего не случится? Мне кажется, Василич рассказал мне не все. Он знает больше.
16.03.
Я снова ходила к Василичу. Я взяла его измором. Он разговорился! Теперь я знаю все. Все-все! Только мне от этого не легче…
P.S. У меня получаются обалденные вазы! И вазы, и горшочки, и чайнички. Я создала свою серию посуды! Не для комбината. Я, наверное, уже писала о своей задумке… Я хочу отправить их на конкурс «Живая глина». У меня будет первое место! Я гений!
22.03.
Очередная жертва. Склочный мужик, который в декабре устроил драку на почте. Но мне его все равно жалко.
Я долго думала обо всем этом. Люди по-разному относятся к судьбе, а я в нее верю. Я ведь попала сюда совершенно волшебным образом. А значит, это неспроста. Василич сказал, что это должна быть девушка. Наверняка это должна быть я. Ведь я их вижу! Я вижу и слышу их. А они меня не замечают.
1.04.
Василич сказал: «Надо отобрать у них то, чем они владеют». Я отберу это. У меня все получится. Не буду больше с ним разговаривать. Он за меня боится – а мне надо, чтобы в меня поверили! Осталось только придумать, как это сделать.
5.04. 2:48
Я придумала! Глаза слипаются. Завтра все напишу».