Лишенцы в системе социальных отношений - Валуев Валерьевич

24 апреля 1930 г. НКВД РСФСР выпустил циркуляр «О недопустимости установления специальных ограничений, не предусмотренных законодательством, в отношении лиц, лишенных избирательных прав». В нем говорилось о том, что «в НКВД РСФСР поступают сведения о мероприятиях, проводимых местными органами в отношении лиц, лишенных избирательных прав, и их семей, которые проводятся с нарушением существующего законодательства лишь по признаку лишения избирательных прав». В частности «вопреки существующему законодательству о выселении нетрудового элемента из домов муниципального фонда, ограничивающего выселение лишь категорией лиц, имеющих определенный размер дохода, производится выселение всех лиц, лишенных избирательных прав. Наряду с этим, помимо административного выселения лишенцев из домов муниципального фонда, возбуждаются иски о выселении в судебном порядке, причем взята такая установка в этом вопросе, чтобы выселить всех лиц, лишенных избирательных прав». Было отмечено, что «в ряде мест местными органами производится муниципализация строений, являющихся собственностью лишенцев, причем муниципализация производится лишь в силу того, что строения эти принадлежат лицам, лишенным избирательных прав». Кроме того «имеют место… случаи расторжения договоров застройки с лицами, лишенными избирательных прав, по мотивам принадлежности застройщика к категории лишенцев, а также устанавливается запрещение продажи домов, являющихся собственностью лишенцев». В циркуляре указывалось, что «подобные действия местных органов являются совершенно недопустимыми, так как выселение из домов муниципального фонда лиц, лишенных избирательных прав, муниципализация принадлежащих им строений и расторжение договоров застройки могут производиться лишь на общих основаниях, установленных соответствующими законами, или в случаях нарушения заключенных договоров». Упоминалось о том, что «никакие дополнительные ограничения для лиц, лишенных избирательных прав, местными органами устанавливаться не могут». Признавалось неправильным явлением «массовое предъявление судебных исков о выселении из домов муниципального фонда лиц, лишенных избирательных прав, так как в существующем законодательстве отсутствует запрещение проживания в домах муниципального фонда лицам, лишенным избирательных прав». Подчеркивалось, что «не может иметь место установление специальных ограничений и в отношении отчуждения строений, являющихся собственностью лишенцев, кроме тех ограничений, которые установлены ст. 182 Гражданского кодекса РСФСР, 1930 г.». НКВД предлагал, «во исполнение постановления Президиума ВЦИК от 10.04.1930 г. прекратить всякие действия, а также отменить постановления, циркуляры и распоряжения, установленные только по признаку лишения избирательных прав и не предусмотренные действующим законодательством». Проведение данного циркуляра в жизнь возлагалось «на личную ответственность заведующих коммунальными отделами (управлениями)»[285].

В циркуляре ВЦИК от 20 июня 1930 г., посвященном борьбе с нарушениями законодательства о культах содержалось требование «не допускать лишения служителей культа жилплощади в муниципализированных зданиях… лишение избирательных прав не может служить основанием к выселению»[286]. Тем не менее, выселения лишенцев продолжались вплоть до середины 1930-х гг. Нередко это было связано с изгнанием человека с работы из-за лишения прав голоса. Н. Б. Лебина указывает, что когда «в 1931 по стране прокатилась новая волна чисток служащих, уволенные автоматически подлежали выселению из квартир»[287].

Некоторые из лишенцев пытались отстоять свое право на жилище в суде, однако такие дела часто решались не в их пользу. Вот типичный пример. 22 июля 1935 г. президиум Западного областного суда рассмотрел протест председателя облсуда на решение народного суда Клетнянского района по делу Меера Барклайда. В свое время Барклайд продал свой дом районному отделению НКВД, при этом оно «не взяло на себя обязательство по договору о предоставлении квартиры в этом доме или в другом месте Барклайду». Вскоре НКВД обменялся домами с Соломоном Рухманом, отдав ему бывший дом Барклайда. Последний подал иск в районный суд о возвращении дома ему, но суд отказал в удовлетворении иска. По жалобе Барклайда его дело рассматривала контрольная комиссия областного суда, которая отменила решение районного народного суда. По её определению Барклайд был «вселен в квартиру к Рухману». Теперь уже со стороны Рухмана был направлен иск в президиум областного суда. По итогам рассмотрения данного дела президиум принял решение, в котором говорилось, что «по докладной записке нарсудьи Клетнянского района Барклайд, как бывший лесопромышленник лишен избирательных прав». В связи с этим предписывалось оставить «в силе решение нарсуда об отказе Барклайду Мееру о вселении его в квартиру в доме, принадлежащем Рухману Соломону»[288].

Граждане, лишенные избирательных прав согласно кодексу законов о браке, семье и опеке теряли право на осуществление в юридическом порядке усыновления и опеки[289].

Одним из последних по времени серьёзных ударов по лишенцам стало введение паспортной системы. В «Положении о паспортах», введенном постановлением ЦИК и СНК СССР от 27 декабря 1932 г. не говорилось напрямую о том, что они не должны вручаться лицам лишенным избирательных прав[290]. Но поскольку главной целью паспортизации и системы прописки была объявлена очистка городов и крупных строек пятилетки от «классово чуждых и пролетариату и деклассированных людей», то «местные должностные лица, как правило, автоматически отказывали в выдаче паспортов лишенцам, членам их семей»[291].

Граждане, лишённые избирательных прав, брались под особый надзор правоохранительными органами в т. н. «режимных местностях», т. е. в крупных городах, приграничных зонах и промышленных районах. Циркуляр Главного управления рабоче-крестьянской милиции от 25 апреля 1935 г. разрешал начальникам УНКВД и Управлений милиции «выселять из режимной местности лишенцев и лиц, не занятых общественно-полезным трудом, хотя бы они и являлись местными уроженцами… при наличии компрометирующих данных, свидетельствующих о социальной опасности в данное время (антисоветская или антиобщественная деятельность или подозрительное поведение) того или иного лица»[292].

Помимо установленных законом ограничений, лишенцы подвергались самым разнообразным притеснениям в повседневной жизни. Их инициаторами являлись представители местного начальства или правоохранительных органов. Свидетельством подобного отношения к лишенцам может служить следующий эпизод. В октябре 1930 г. в Западный облисполком обратился крестьянин села Мойлово Хвостовичского района Брянского округа К. А. Аксёнов с жалобой на работника ОГПУ, отобравшего у него ружьё. На соответствующий запрос исполкома районный отдел ОГПУ направил ответ следующего содержания: «Сообщается, что охотничье ружьё у грна с. Мойлово Аксёнова К. А. было изъято Уполномоченным ОГПУ по Хвастовическому району, как у лишенца»[293].

Лишение избирательных прав оказывалось нередко основанием для дальнейших репрессивных действий в отношении того или иного гражданина. Наиболее серьёзные кампании репрессий против лишенцев были предприняты в период «великого перелома» 1929–1930 гг. Чаще всего их организаторами оказывались местные партийные и советские органы, а также командование красноармейских частей. Обычной практикой в этот период стали конфискации имущества, отправка на принудительные работы, выселения за пределы населённого пункта и даже области, которые следовали непосредственно за лишением гражданина избирательных прав.

Типичной в этом отношении является судьба семьи Мельниковых — жителей деревни Ляхово Кардымовского района. 13 ноября 1929 г. все взрослые члены этой семьи были лишены избирательных прав как владельцы коммерческого предприятия (мельницы). На следующий день у Мельниковых было конфисковано имущество и было «предложено выселится за пределы области в трёхдневный срок». Знакомый семьи, старый большевик К. Д. Савченко в письме, написанном 17 марта 1930 г. на имя председателя Западного облисполкома А. Я. Шелехеса, так описывал дальнейшую судьбу Мельниковых: «…семья лишена избирательных прав, а имущество конфисковано всё до нитки. Мужчины отправлены на принудработы на ст. Дурово, женщины с детьми выброшены на улицу… Конфискация происходила в несколько приёмов, и большую часть вещей забрали без всякой описи и без всяких расписок… Конфискованный дом обезображен, обшивка ободрана, баня тоже обезображена, сломана печь, котёл выломан и свезён в другое место, валяется на улице никому не нужный… Одежда отобрана почти до рубашки»[294].