Мой внутренний Элвис - Яна Шерер

— Да, я, — говорит Нелли, — И поверь мне: кислотой разъедает все. Желудочный сок разъедает рот и горло, все превращается в сплошную рану. Через какое-то время ты по-любому больше не можешь есть, потому что все болит. Конечно, ты все равно ешь. Ты ешь судорожно, одна судорога — десять маленьких сосисок, две упаковки чипсов и три пачки мороженого.

— Но ты же вовсе не толстая!

Нелли оглядывает меня с ног до головы.

— Ты тоже.

Я теряю дар речи. Я не толстая?

Шутит она, что ли?

— А почему же тогда ты мне об этом всегда говорила?

— Ну ты и не худышка.

Ага.

— А еще я заметила, что это твое больное место, — Нелли говорит так по-деловому, словно сообщает, сколько сейчас времени. И только ее руки мнут сандвич, от которого она еще не откусила ни кусочка.

— Больное место, — мне надо еще раз произнести это, чтоб понять, что именно она имеет в виду. — А зачем?

Странно, я говорю так же по-деловому, как и она минутой раньше.

— Не зачем. Просто так поступают люди вроде меня.

Пальцы Нелли уже почти превратили сандвич в шар.

— Люди вродё тебя, — говорю я и вижу Ульрике. «Найди ее больное место, прежде чем она найдет твое».

Я киваю. Не знаю, зачем Нелли мне рассказывает все свои профессиональные тайны — но ценю это. Это кажется абсурдом, но сейчас у меня появляется смутное ощущение, что весь мир так устроен.

— Где мое больное место? — Нелли глядит на меня с вызовом.

— Ах, Нелли.

— Ты так никогда не научишься. Где-мое-больное-место?

У нее тот самый тон, который бесит меня в моем учителе физики так, что мне от ярости приходит в голову правильный ответ.

— Ты боишься, что кто-то заметит: ты — всего лишь ты сама.

У Нелли такое лицо, что становится ясно — я попала в яблочко.

— Используй это.

— Использовать это?

Нелли снова кивает.

— Ах, Нелли.

— Ты слабачка.

— Я не слабачка, я твоя подруга, слышишь ты, идиотка!

Я выплескиваю остатки кофе ей в лицо, беру в буфете новый стаканчик и выхожу на улицу.

Только что мне хотелось разреветься, а теперь я улыбаюсь, усаживаясь на залитые солнцем ступеньки кинотеатра. Нелли и вправду думает, что я справлюсь с тошнотой. Я почти горжусь собой. И она волнуется за меня. Только вот если нам теперь придется ходить в туалет только вместе из-за того, что Нелли решит проверять, тошнит меня или нет, это может достать.

Когда я вижу выходящую из кинотеатра Нелли, то улыбаюсь еще шире.

— Антье! — кричит она и совсем растерянно озирается.

А потом садится рядом со мной на ступеньку. Секунду мы молчим.

Потом Нелли пихает меня локтем в бок.

— Я твоя подруга.

Я смотрю на нее. У нее в руках все еще шар, когда-то бывший сандвичем. Я беру его.

— Ты что, собираешься запустить его кому-нибудь в голову?

Нелли отбирает шар.

— Отличная идея, особенно если мы встретим человека, набитого деньгами. У нас осталось ровно пятьдесят пять центов.

— Ну да, — я снова беру шар, — список наших преступлений от этого длиннее не станет.

— Гм, — Нелли, кажется, не до новых преступлений. Ну нет так нет.

— А как мы доедем до Грейсленда?

Нелли пожимает плечами.

— Как обычно.

Я вздыхаю, встаю, вытягиваю руку и выставляю большой палец. Через пару минут со мной рядом оказывается Нелли.

— Как думаешь, долго мы тут простоим?

— Понятия не имею.

— Если б у нас только были деньги, чтоб доехать на автобусе до шоссе! В городе вряд ли кто остановится!

Нелли устало кивает. Сейчас она тоже чувствует, как это «стоять, битым щас». Мимо нас проезжает несколько машин, и люди в них тупо пялятся на нас. Я не понимаю, чего в нас такого странного, пока из одной машины не высовывается смеющийся тип с криками: «Эй, Элвис и Элвис, почему же вы не поете?»

Я смотрю на Нелли. На ней парик с длинными черными бачками и огромные солнечные очки. На мне тоже. Я срываю парик с головы.

— Не надо, — Нелли снова натягивает парик мне на голову. — Он прав.

— Ты с ума сошла, это ж позорище! — Я тяну парик вниз.

Нелли, качая головой, расчехляет гитару.

— Он прав. У тебя есть шляпа или что-нибудь похожее?

О нет. Я сажусь на ступеньки кинотеатра.

— Я же говорила: я никогда не играю на людях. Нелли достала мою соломенную шляпу из рюкзака и положила перед нами прямо на ступеньки.

— Почему?

— Потому, потому, потому… нипочему!

— Но ты же хочешь в Грейсленд? Так что вставай рядом со мной, играй на гитаре и пой.

— Я не могу, — не двигаюсь я с места.

— Но ты же могла там, в спортзале.

— Там все были пьяные. И было очень шумно.

Я смотрю на Нелли. Она протягивает мне руку.

Я снова не двигаюсь.

— Ну хорошо. Вот здесь, — она обводит руками пространство вокруг, — спортзал. А это, — она показывает на людей, идущих мимо и глядящих на нас, — пьяные. Они все пьяные — и я тоже.

Нелли, спотыкаясь, ковыляет по тротуару и нечленораздельно бормочет.

— Ну хорошо, хорошо, — я встаю.

Представление Нелли так позорно, позорнее всего остального — что я уже готова петь, если это ее остановит. Беру гитару и настраиваю ее.

— Готова?

— Не совсем.

Поправляю сползший с головы Нелли парик.

— Готова.

И я начинаю играть вступление к «В гетто», потому что это у меня получается лучше всего — да и песня самая жалостливая. Нелли поет за хор, и у нее здорово выходит. Как мне кажется. Только вот кроме меня так, похоже, никто не думает. После «В гетто» мы поем «Влюбляюсь», одну из любовных баллад Элвиса, которая мне не слишком нравится — но что поделать, публике надо угождать. Если эта публика есть, конечно.

Время от времени около нас останавливаются люди и дружелюбно глядят — а потом идут дальше, не кинув в шляпу ни монетки. Может быть, они все такие бедные? После седьмой песни я говорю Нелли: «Хватит» — и мы останавливаемся.

И снова садимся на ступеньки.

— В общем, придется опять топать.

Нелли кивает.

— Эй, вы чего остановились? — кричит кто-то сзади.

— Что? — я оборачиваюсь. За нами стоит владелец кинотеатра, который вчера открывал ночь Элвиса. — Пойте дальше, я никогда еще не продавал столько билетов, сколько сегодня. Вы — лучшая реклама из тех, что у меня были!

— Правда? — я вскакиваю. — Так это же здорово!

Нелли тянет меня назад на ступеньки и встает сама.

— Минуточку. Вы зарабатываете деньги на этих билетах — правда же?

— Ну да, — владелец кинотеатра чешет в затылке. — Не слишком-то и много, тут больше интереса, чем настоящего заработка.

Нелли кивает.

— Понимаю. Ну тогда мы лучше пойдем, потому что у нас, — она показывает на себя и меня, — у нас это больше заработок.

Владелец кинотеатра удивляется.

А потом засовывает руки в карманы, выпячивает живот и говорит:

— О’кей. Сколько вы хотите?

— Немного. Всего лишь два билета на экспресс Элвиса.

Я смотрю на нее. Нелли гений. Просто гений. Владельцу кинотеатра так не кажется.

— Так я же разыграл их вчера вечером!

Нелли качает головой.

— Нет, не разыграл.

— Разыграл. Вы же сами всё видели!

— Мы видели, как ты вручил билеты кому-то, да. И этот кто-то выглядел, как тип на кассе.

Владелец кинотеатра вытащил руки из карманов.

— Он твой сотрудник, — Нелли не обманешь.

Владелец совсем взопрел. Мне его даже жалко — и зачем он только перед нами оправдывается? Ему это ни к чему. А потом я понимаю, что Нелли делает то, о чем говорила мне сегодня утром: она поняла, где слабое место владельца кинотеатра, и использует это прежде, чем он поймет, где ее слабое место.

Слабое место Нелли сейчас — что ему может быть наплевать, подозреваем мы его в подделке розыгрыша или нет. Но он так занят собственным слабым местом, что ничего не замечает.

— Если никто так и не выиграл билеты — они тебе самому вовсе не нужны, — Нелли говорит это так, словно это само собой разумеется.

— Хотя… — он трет подбородок. А потом вдруг хлопает в ладоши. — Ну хорошо. Я отдам их вам. Только за это будете петь тут весь день, до отправления экспресса Элвиса!

— Отлично! — Нелли жмет ему руку так, словно он заключил сделку своей жизни.

Владелец идет в кинотеатр и возвращается с огромной табличкой в руках.

— Билеты тут, — он вручает их мне, — а это для тебя.

Он обеими руками вешает Нелли на шею табличку. Я беру ее за руку и поворачиваю к себе. «Самая длинная ночь Элвиса в мире, — написано там, — получи бесплатный Элвис-пакет и выиграй билеты на Элвис-экспресс! Включая бесплатный Элвис-завтрак в виде шведского стола!» Нелли глядит раздраженно, но ничего не говорит.

Впервые я играю не просто так, а чтобы заработать. И это намного труднее, чем я себе представляла. Приходится играть, даже если уже надоело. Приходится выглядеть так, словно ты каждую минуту счастлив стоять тут, петь и играть, даже если ты и поешь песню по пятому кругу и пальцы уже свело судорогой. Как только мы присаживаемся отдохнуть на ступеньках, из кинотеатра выходит владелец, спрашивает: «И?», и мы снова встаем, чтобы в седьмой раз спеть «В гетто». Хрипло выдохнув последнее «…a его мама плачет», я думаю, что вот-вот зареву сама.