Тезей - Андре Жид

18

«Тезей», вышедший в 1946 году, рассматривается как духовное завещание своего создателя. Замысел этой небольшой повести пришел к ее автору в Тунисе, во время войны. Кронпринц молодой страны, как неловкий и с дурными манерами гость — в старой — примерно в таких выражениях рассказывал автор друзьям о новой книге.

Повесть написана от первого лица и представляет собой исповедь старого Тезея, царя и основателя Афин, «столицы духа». Тезей начинает рассказ с поисков под камнем оружия, оставленного Эгеем, и доводит его до встречи со слепым Эдипом, пришедшим в Афины из Фив. Большая же часть повествования посвящена критским приключениям.

Расхождения с традиционной мифологией, кажется, невелики, а, если бы они и оказались значительными, было бы несправедливым лишить старого писателя, прожившего насыщенную и свободную жизнь, права на его собственную точку зрения.

19

Царские лилии, фрагмент росписи Кносса

«Каждый из нас, чья душа во время последнего взвешивания, не будет оценена слишком легкой, живет не вполне своей жизнью», — говорил Жид словами Дедала. Не значит ли это, что даже будучи полностью свободным, человек живет не вполне своей жизнью? И, следовательно, все, что говорит человек, есть ложь по определению, всего только обоснование собственных ошибок? В лапидарном по-александрийски, хотя и довольно живописном повествовании, слово лишь отчасти исполняет описательные функции, являясь скорее толчком к размышлению, к медитативному дописыванию картины самим читателем. Опытный автор не снисходит до того, чтобы давать ответы — по определению ложные. Он всего лишь ставит вопросы, преимущественно завуалированные, и остается поэтому кристально честен перед читателем.

20

Дж. Ф. Уоттс, Минотавр, 1885, Tate Gallery, Лондон

«Стыдно, видите ли, не соображать, где начинается и где кончается бог», — укоряет Пасифая, но она же замечает затем: «Уверяю вас, о Тезей, что в тот момент это было божество. Вам, поскольку, превосходно известно, что мой бык не был обычным животным».

Грани между божественным и человеческим, человеческим и животным и, тем более, между божественным и животным нечетки, легко преодолимы. В размытости очертаний, перетекаемости смыслов и линий и заключается магия античности.

21

Акробат, Кносс

«Я был ветром и волной, я был растением, я был птицей», — говорит А. Жид от лица Тезея, почти дословно повторяя магическую формулу-заклинание древних посвященных поэтов.

«Сначала следует понять, кто ты такой», — поучает зрелый, сделавший выбор Тезей своего сына Ипполита. Натренированное долгими годами беллетристистических трудов воображение позволяет писателю ощутить себя царем. Оно же заставляет его героя — законного царя — быть по сути простым обывателем. Тезей Еврипида и Сенеки — классический герой, Тезей Плутарха — государственный муж. Тезей Андре Жида — добрый буржуа, побуйствовавший в молодости, резонерствующий в зрелые годы. Был ли его выбор свободным? — разумеется, нет. К выбору его подтолкнул смертный отец, меж тем, как отец божественный, как будто, ничего от него не требовал. А. Жид, впрочем, никак не комментирует тот факт, что все разбойники, с которыми расправился Тезей по пути в Афины, были сыновьями или внуками Посейдона. Воздержимся от комментариев и мы. Тезей же, наделенный здравым буржуазным смыслом, превосходно понимал, что ни к чему призывать к божественной помощи, если вполне можно обойтись своими силами, что он благополучно и проделал во время испытания, устроенного ему Миносом. Более того, «люди, когда они обращаются к богам, не знают, что это чаще всего к их несчастью, когда боги внимают их мольбам», — говорит убитый горем Тезей, потеряв любимого сына.

22

 Так называемая «змеиная богиня», Крит

Буржуазность есть особый вид слепоты, противопоставлямый в конце книги телесной слепоте Эдипа. «Мне казалось странным все чуждое: наряды, обычаи, манера поведения, мебель (у моего отца почти — то и не было мебели), орудия и способы обращения с ними, — повествует Тезей о своем пребывании на Крите, — …я привык есть, поднося пищу ко рту собственными руками, и эти легкие вилочки из металла или точеной кости, эти ножики, которые употреблялись для разрезания мяса, были мне тяжелее и несподручнее в обращении, чем самое тяжелое оружие.»

Наверняка, нашлось бы что-то поинтереснее для наблюдения в этом странном семействе, чем фасоны нарядов да тонкие вилочки. Но Тезей отказывается замечать что-то еще. Отказывается замечать это и А. Жид, ведя повествования от лица Тезея. «Нехорошо, я узнал это на своем горьком опыте, когда есть такая разница в возрасте между супругами», — комментирует Тезей свой трагический брак с Федрой. Какова же могла быть эта разница? В момент появления Тезея на Крите он был молодым человеком, а Федра — девочкой. Разница в возрасте между супругами вряд ли превышала десять-пятнадцать лет. Меж тем, Тезей «успел состариться, а Федра все еще оставалась необычайно молодой». Далее. В тексте неоднократно подчеркивается, что Минос оставался чернобородым, в то время, как его брат-близнец Радамант и ровесник Дедал были совершенно седыми. Юного Тезея вполне взволновала многодетная немолодая Пасифая, которая, следовательно, замечательно хорошо сохранилась для своих лет и матримониального статуса. Перед нами великолепный образец писательского мастерства. В повести, написанной от первого лица, автор дает читателю понять, что рассказчик слегка заврался или, по меньшей мере, чего-то не договаривает.

Тезей не решается признать очевидное. Несовпадения в возрасте объясняются всего-навсего тем, что время у богов и у простых смертных течет по-разному.

23

Так называемая «змеиная богиня», Крит

— Тезей отказывается это признать, хотя и не удерживается от того, чтобы сболтнуть лишнее. Минос, с грудью «широкой, как у Зевса» и Пасифая «со взглядом, как бы сказать, коровьим» для Тезея — всего лишь немолодая супружеская чета, пусть и царского достоинства. Ариадна, которой повсеместно воздавались божественные почести, для Тезея — вздорная, помешанная на поэзии девица, искушенная в любви, каковое обстоятельство, с точки зрения доброго обывателя, является достаточным основанием к тому, чтобы, не испытывая угрызений совести, бросить ее на произвол судьбы. Тезей на Крите — уже не поэт. Поэтом он был в ранней юности. Ариадна была способна вернуть Тезею поэтическое восприятие мира, но его выбор уже был свершен. В выборе этом много благородной гордости и спеси, но много и обывательского безразличия и слепоты. Почему же Ариадна так цеплялась за тривиального Тезея? Потому что вера необходима не только смертным, но и богам, и потому что грани между смертным и божественным, как замечено выше, легко преодолимы.

24

«La petite Parisienne», фрагмент росписи Кносса

Земной путь избрал и просвещенный Эдип. Последний, впрочем, в итоге рокового кровосмесительства стоял перед гораздо более жестким выбором. Браки и любовные связи между братьями и сестрами были в царских семьях явлением достаточно обычным, но брак между матерью и сыном допускался только у верховных богов. Эдип не отважился на эту роль. Эдип — бессильный, «созерцательный» бог из машины, прах которого благословен и приносит благословение.

25

«Тем временем, в такой же степени, как Бог сотворил меня, не создан ли Бог человеком?» — в этом, отчасти риторическом, вопросе Икара уже нет почти ничего от коммунизма А. Жида.

Бог есть обожествляемое. Бог есть квинтэссенция веры. Вспомним, как плакали и истекали кровью примитивные идолы во время крещения Руси.

«Бог — это ребенок». Свобода не запрещает открывать тайны, пусть даже элевсинские, особенно когда рассказчик, не связанный обетом, всего лишь повторяет чужие слова.

Вера в отдаленное божественное, в ущерб тому, которое всегда рядом, в примитивной форме свойственна Тезею, а в более утонченном варианте — Икару, вернее, его духу. Тезей и Икар отодвигают небеса от земли, Дедал же, на свой манер, — приближает.

26

Аттическая амфора, около 550–540 г. до н. э.

Тезей простоват с точки зрения технического интеллигента Дедала, так оно и есть. Тезей наивно полагает, что ему удалось заставить Дедала повиноваться себе — научить как выбраться из лабиринта. На самом же деле, Дедал, ссылаясь на свои пророческие способности, ловко навязывает Тезею свою волю — воссоединением множества мелких поселений создать великие Афины.