Два доллара - Герман Иванович Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Увлекательная комедия, фразы из которой до сих пор в обыденной жизни ему вспоминаются частенько.
— Тут все дело в артефакте, этой самой раковине. И «чернила» на самом деле своего рода капсула, в которой я под водой переместился на 126 лет в прошлое. Я сейчас не сумасшедший, да и обстрел с моря настоящими снарядами ведется. Город не мираж, как и корабли, а главное — затопленного американского угольщика не наблюдается.
Сергей Иванович фыркнул, к нему вернулось обычное хладнокровие, и он тут же принялся анализировать ситуацию. Да и к чему страдать, заламывая руки — его интерес уже пробирал, ведь не думал, ни гадал, что в прошлом окажется, да еще в такой переломный момент истории.
— Отец через девятнадцать лет на свет только появится, дед готовится к своему первому плаванию на броненосце «Пелайо» — юный альферес на эскадре контр-адмирала Камары…
Громыхнул очередной снаряд, отправленный «гостинцем» с американских броненосцев — на него Сергей Иванович уже не обратил внимания, привык как-то, вернее свыкся, как с неизбежностью.
— Не думаю, что меня вот так просто, чисто случайно зашвырнуло в эту самую бухту, где решился исход войны моих соотечественников с американцами. Таких совпадений просто не бывает, видимо у Провидения какие-то свои собственные расчеты. Или хотят исправить ошибку? Хм, вполне правдоподобная версия случившегося. За кубинцев я воевать не смогу, хотя и хотел бы — не поверят. Да и против соотечественников сражаться не хочется, все равно Испания остров потеряет. Ситуация скверная, что и говорить…
Сергей Иванович пристально посмотрел на американские броненосцы, что продолжали вести огонь по Сантьяго — вот бы с кем он не отказался бы сойтись в бою. Двуличные лицемеры, отвергающие права других и превозносящие себя, демонстрирующие свое превосходство новые повелители мира. И машинально погладил плечо — там имелся памятный шрам.
— Хреново, припекает, а я в гидрокостюме парюсь, как в презервативе. И почти ничего нет, если подштанники с тельняшкой не считать. Нож и часы — вот и все мое имущество. Бог мой, как курить хочется, спасу нет…
Действительно, хотелось подымить кубинской сигарой — на острове все такие курят, как легендарные «барбудос» Фидель и Че. Желание попить и то меньше, а вот покурить необходимо, поразмыслить о многом.
— Сегодня или первое, либо второе июня 1898 года — тут ошибки быть не может. Сервера пришел девятнадцатого, через десять дней янки его здесь обнаружили, а с первого дня лета принялись долбить. Только вся штука в том, что я «Мерримака» не вижу, того самого, к которому нырял в последний… крайний раз, лучше так сказать. А его утром третьего числа тут затопили, когда янки захотели фарватер заблокировать. Так что никакой ошибки. Вот только ничем адмиралу Сервере я помочь не смогу — война уже проиграна с взрывом «Мэна», слишком несопоставимы силы.
Сергей прикрыл глаза, слишком слепило солнце. И тут на память пришло ожесточившееся лицо отца, который считал себя «поколением 98 года», хотя родился через пятнадцать лет после произошедшей с Испанией катастрофы. Но боль в сердце была страшной, если спустя три четверти века старик так переживал национальное унижение. А ведь он воевал в гражданской войне, был старпомом на эсминце, торпеда которого попала в крейсер франкистов «Балеарес». А ведь при бомбежке «авионес» погибла под развалинами дома его молодая жена с маленькой дочкой, сестренкой Сергея, которая была старше его, не родившегося, на тридцать пять лет. А вот деда, генерала береговой службы, сохранившего верность Республике, убили в Кадисе, вместе с губернатором — поставили к стенке во внутреннем дворе тюрьмы, не заморачиваясь с судом. И закололи штыками, не желая тратить пули.
Отец в марте тридцать девятого увел эсминец в Тунис, а там, один из немногих, пожелал перебраться в СССР, благо за него похлопотала «Пассионария», упомянувшая о нем в своих мемуарах. Служил новой родине честно, дослужился до капитана первого ранга, остался на Кубе после развала Союза в уже очень почтенном возрасте, не стал возвращаться. Сам Сергей Иванович родился на «острове Свободы» в шестьдесят девятом году, благодаря вспыхнувшей любви между отцом, которому исполнилось тогда столько же лет, как ему самому сейчас, и молодой учительницей, что работала в советской школе, где учились дети военных. Отошел постаревший Хуан от жуткой потери, что пережил в Картахене, смог оправиться от нее, пусть и через тридцать два года. И еще две дочки появились на свет, младшие сестренки — и обе живут в России, которую считают своей родиной. Да много таких потомков испанских республиканцев, что стали «русскими», того же легендарного хоккеиста Валерия Харламова можно взять. Но достаточно тех, кто не пожелал уехать на историческую родину после смерти Франко и объявленной королем, молодым Хуаном Карлосом амнистии. Еще больше других, кто после победы кубинской революции перебрался на «остров Свободы», и тут принимал участие в строительстве социализма…
— Хола, омбре!
Раздавшийся за спиной выкрик, сопровождаемый лязганьем ружейного затвора, привел Сергея Ивановича в чувство жестокой реальности, вырвав его из омута воспоминаний. И обстрел вроде прекратился…
Бой у мыса Палос в марте 1938 года — погибающий крейсер «Балеарес»…
Глава 4
— Не стрелять в меня! Я офицер королевского флота!
Сергей Иванович произнес властно, голос не дрогнул. Он чуть повернул голову, искоса заметив спускающихся с каменистого склона, поросшего кустарником полдесятка солдат в серой колониальной униформе и в широкополых шляпах, с зелеными воротниками и обшлагами. Подобное обмундирование видел на рисунках и в музее — на Кубе хватало испанцев из метрополии, что оставались лояльными короне. И когда началось восстание, из них укомплектовывали волонтерские батальоны «мобилизадо».
Теперь не было нужды гадать, что делать, все решилось за него. Подобное он предполагал, то, что повстанцев пока нет в окрестностях города и бухты, Сергей Иванович знал точно. Трое солдаты, один капрал с «угольниками» на рукавах, и лейтенант с двумя звездочками на обшлагах, сорокалетний, усы лихо закручены, в поблескивающих глазах юношеский интерес. Рукой махнул, солдаты сразу же отвели винтовки, и спросил чуть вздрагивающим голосом, с прорвавшимся чуть ли юношеским любопытством.
— Кто
