Послание мертвеца - Валентин Пламенов

– Хотите кофе или чаю, товарищ Демирев? – я вздрагиваю от сиплого голоса старика. – Или чего-нибудь покрепче?

– Спасибо, не надо.

– Если позволите, я... – он достает из буфета початую бутылку виноградной ракии и отпивает, садится напротив меня в кресло. – Извините, мне не по себе...

– Понимаю, товарищ Драганов.

– Да бросьте вы, – воспользовавшись моментом, полковник запаса отхлебывает большой глоток, – кто на этом свете понимает другого, ну да ладно...

Это „ну да ладно" звучит натянуто. В начале, когда я только начинал работу, меня пугала неадекватная реакция людей на смерть. Постепенно привык. В конце концов, смерть сама по себе абсурдна, и не удивительно, что человек не знает, как держаться перед ее лицом.

– Подумайте только, сегодня я получил открытку от Стефко!

– Письмо?

– Открытку.

– Можно посмотреть?

– Конечно, – Драганов с трудом встал и, едва передвигая ноги, пошел на кухню и вернулся оттуда с посланием от мертвеца. Обычная открытка с Золотых песков, с фотографией отеля „Интернационал", лаконичный текст: „Привет с моря, отец! Стефан". Штемпель от шестого сентября, то есть вчерашнего дня, когда случилось несчастье. Надо же! Незадолго до смерти Стефан отправил открытку с Золотых песков! Я посмотрел на полковника, но тот уже запрокинул бутылку. Для него, одурманенного алкоголем, получение открытки вряд ли имело большое значение. Как, впрочем, и все остальное. Однако мне необходимо разобраться с этим случаем.

– Прошу вас, расскажите подробнее о Стефане. Знаю, что это мучительно, но иначе нельзя установить истину.

Полковник протер глаза:

– Истину? Какую истину?

– Пойдемте! – я повел его в пропахшую плесенью прихожую и открыл дверь в ванную. – Электробритва лежала примерно здесь, да? – показал я на полочку. – Включенная?

– Наверное.

– Наверное или точно? Это нужно знать. Вы чем бреетесь?

– Обычной бритвой. Она у меня в кухне, хотите взглянуть?

– Нет, спасибо. Продолжим дальше. Как, по вашему мнению, электробритва могла оказаться в ванной?

– Упала... – неуверенно ответил полковник. Здесь, в сырой ванной, где несколько часов назад погиб его сын, лицо его казалось пепельно-серым, веки – неподвижными, плечи – бессильно обвисшими от усталости, алкоголя и горя.

– Упала! Это совершенно ясно, – продолжаю я строго, потому что это единственный способ вывести Драганова из состояния прострации, вызванного действием алкоголя. – Но как упала, вот в чем вопрос.

– А-а-а... да так... – сделал неуверенное движение дрожащей рукой полковник. И вдруг, оторвав от полочки изумленные глаза выдавил из себя: – Не хотите ли вы сказать, что...

– Нет, я ничего не хочу сказать! Вы убедились, что при естественном, так сказать, падении электробритва упала бы на пол, а не в ванну?

– А-а-а... – мучительно боролся с алкоголем его мозг. – Тогда что же? Вы правы! – встрепенулся старик. – Проклятая электробритва не может сама упасть в ванну!

– Может! – прерываю я старика. – Но может, она и не сама упала. Представьте себе следующую картину: вы смотрите телевизор, Бистра Тенева проходит у вас за спиной, сталкивает электробритву, в темноте возвращается к себе в комнату и только потом заявляет вам, что Стефан уже давно в ванной и не отзывается. Что вы на это скажете?

– Бистра? Нет! Невозможно!

– Разумеется! – притворно соглашаюсь я. – Это я к примеру. Вернемся в гостиную. И пожалуйста, не пейте больше!

Полковник садится в кресло. Я занимаю место на табуретке, точно перед ним. У меня на глазах этот человек состарился еще лет на десять. Длинный тонкий нос, скверные зубные протезы, синие, искусанные губы, дряблые щеки с большими оспинами, мешки под глазами – развалина. Вряд ли он намного переживет своего единственного сына.

– Стефко рос, предоставленный сам себе, – начал задыхаясь Драганов. – Я вечно мотался по гарнизонам, а его мать работала певичкой в ресторане „Крым" и в пивном баре ресторана „Болгария". До меня доходили слухи о ее похождениях, но я все не верил, мне казалось, что если я спас ее от позора – в свое время ее выслали из Софии за аморальное поведение – раз я дал ей свое имя, она не имеет права... Ха, не имеет права! Опозорила меня на всю жизнь! Жена военного сбежала с итальянцем! Вы представляете себе, что это значило в те годы?!

Забыв о моей просьбе, старик снова приложился к бутылке.

– Заслали меня в глухомань командиром комендантской роты. Стефан стал моей единственной радостью, единственной утехой. Я баловал его, как мог, позволял ему скитаться ночами напролет, возвращаться домой, когда ему вздумается. Давал ему деньги. Пока он учился в гимназии, я с ним горя не знал. Учился он вполне прилично, по крайне мере мне, старому служаке, так казалось. Меньше тройки он не получал. Девушки уже тогда на него заглядывались, он был похож скорее на свою мать, чем на меня. Несколько раз, правда, бывало, что он заявлялся домой мертвецки пьяным, но я молчал. Окончив гимназию, он поступил в университет. Службу в армии прошел без особых отличий, но и без наказаний. Все шло хорошо, пока однажды я не узнал о судебном приговоре. Мне позвонил один друг, адвокат, и все рассказал. Для меня это было, как гром средь ясного неба. Я хотел поговорить со Стефаном, но он сказал, как отрезал: „Отец, занимайся своей службой и не лезь в мою жизнь! Вы с матерью уже достаточно постарались, дальше некуда!"

– А она давала о себе знать после того, как обосновалась в Риме?

– Нет, с тех пор от нее ни слуху, ни духу! Стерва!

Чтобы справиться с нахлынувшими на него воспоминаниями, полковник снова схватился за бутылку, на дне которой плескались остатки ракии.

– Стефан часто приглашал сюда гостей?

– Нет. Только Бистру. Я в гостиной, они – в комнате. Если им приспичит в туалет, нужно через меня переступать. Я все думал, что как умру, мой мальчик сможет устроиться по-человечески. Что я могу сказать о Бистре? Воспитанная девушка, сама зарабатывает себе на хлеб... Когда, бывало, проходили мимо меня, Стефко и слова не скажет, а она любезная такая, милая... „Как вы поживаете?" – спросит, иногда оставит мне журнал, когда там бывали ее материалы. Все писала о любви, о ревности, о моде – о том, что интересует молодых... да и не только их...

– Значит, свет погас во время репортажа о футбольной встрече между Бельгией и Данией, когда бельгийцы забили гол? – еще раз решил я уточнить время происшествия.

– Именно.

– Сколько вы выпили к тому времени, когда Бистра позвала вас и сказала, что Стефан не отзывается?

– Граммов двести, не больше. Если я смог зажечь свечу, которую я держу вон там, за телевизором, переключить пробку и открыть дверь ванной...

– Наверное, это было не очень трудно, крючок-то совсем ржавый!

– Да нет, пришлось как следует поднажать! – с упорством пьяного сказал полковник. – А вот вы мне скажите, Демирев, можно ли вызвать ту стерву в Болгарию и арестовать ее? Я бы рассказал вам о ней много интересных вещей!

Лошадиная физиономия моего собеседника сморщилась в угодливой улыбке, так что заблестели крупные порченые зубы. Нет никакого смысла разговаривать с этим человеком. Дай бог, чтобы он протрезвел к похоронам!

– Мы подумаем над вашей просьбой! – сказал я и попрощался, чувствуя острую необходимость поскорее выбраться на свежий воздух.

Я прошел через захламленный двор, вышел на бульвар, закурил, несколько раз глубоко затянулся и постепенно пришел в себя. Там, наверху, среди плесени и сырости полковник продолжал заливать горе ракией.

Судя по всему, мое предчувствие начинает оправдываться. И дело не только в электробритве, ванне, трагической развязке, а в давно накопившихся наслоениях отношений между людьми, хотя на первый взгляд они выглядят совершенно ясными: симпатичный парень, красивая девушка, отставной полковник-пьяница. В довершение всего – эта затхлая, запущенная квартира. Однако нередко бывает, что кажущаяся ясность потом оборачивается такой путаницей, что становится обидно: ну как же я не понял этого раньше!

С Бистрой Теневой, журналисткой из модного журнала „Стиль" мы сидим в кафе „Рубин". Перед нами две чашечки кофе и два лимонных коктейля. Черные волосы, матовая кожа, огромные теплые глаза, римский нос, высокий лоб – такой женщине ничего не стоит вскружить мужчине голову. Несмотря на печальный взгляд, в ней чувствуется нечто хищное, какая-то бешеная жажда власти, разрушений, превосходства над другими. На ней легкий розовый костюм. Изящные ухоженные руки с красивыми наманикюренными ногтями спокойно лежат на столе, не выдавая ни капли волнения. Вообще, по виду журналистки никак нельзя предположить, что нынешней ночью погиб ее друг. Сегодня утром я пристально рассматривал фотографию Стефана. Симпатичный парень с круглым лицом и глазами любимца женщин, но ничего больше. Их связь явно была неравностойной и, если не было особых причин ее продолжать, шла к своему логическому концу.