Харьковская тетрадь. Стихи 2011–2016 гг. - Ольга Краузе

Тёмная лошадка

На эту лошадь ни кто не ставил.Экстерьером не вышлаи порода сомнительная.Не похожа такая на победителя.И, когда фавориты ей проиграли,все кричали, что это афера,что в следующем забегеона непременно рухнет,не сделав и полукруга.И снова все просчитались.

Украденная мальчишкойсо скотобойни клячабежала, летела, мчала,навстречу жизни, в началосудьбы своей ранней, юной,когда жаркой ночью луннойпаслась в табуне беспородном,в полях, за колбасным заводом.

Reinkarnatio

В длинной жизни толку мало,светотени полумрак.Где-то я не рассчитала,что-то сделала не так.

Набело не перепишешь,все сначала не сыграть.Вот бы глубже, в чем-то выше…Тише, блажь не благодать.

Не оценит благодатинеуемная душа.Сколько дашь ей, все растратит,не накопит ни гроша.

Но свербят шальные мысли,будоражат мозг опять:Мне б в лесу зарыться в листьяи всю зиму там проспать.

А весной проснуться новой,да не то, чтоб молодой.Молодою-бестолковойя была уже. Другой,

беззаботной и крылатой.Слишком долго по землея плутала и куда-торастеряла много лет.

Долго шла, а время скачет.Надо крылья, чтобы впредь,на остаток дней иначе,отстраненнее смотреть.

Печальная птица

Мелодия мнедо скончания сниться,от самого детства.Верни мое сердце,Печальная Птица,верни мое сердце.

С тех пор, как ты тайнугармонии слова открыла,осыпав цветами,тревожа забвенье могилы,

за флейтой твоейбосиком по камням и осколкамбреду одержимо.А сколько идти еще, сколько?

Дорога

Если идти по дороге, то там, где конец,может быть яма, тупик или чистое поле,или ворота в загон для покорных овец,или… Да, что там гадать? Ведь никто не неволит.Просто иди, или так у дороги сиди,жди. Где все кончится, здесь иль застанет в пути,или в конце той дороги? Но хочется верить:Там, далеко-далеко мне откроются двери,я отряхну с себя старость, как пыль у порога,чтобы бежать босиком своей новой дорогой.

Приступ

В черной ночимолчитгоречь-тоска.В тискахсердце сжимает страх.Не подобрать ключии не нашарить дверьвыхода. Дикий зверьмечется в западнегде-то, на самом днепропасти жизни всей.В тоненькой полосегорного ручейка,тусклого ночника,смотрит с небес звезда.Луч ее опоздал,искоркой подсветил,точкой в конце путивыдал прощальный знак.Ладно, сойдет и так.Так, под бездумный смех,вдрызг проиграть судьбу,чтоб на виду у всехне возлежать в гробу.

Озарение

Мой раздолбаный звездолетдрейфует целую вечностьдалеко, на краю вселенной.Я там сплю и мне снится жизньздесь, на странной планете Земля,где зачем-то так нужно выжить,чтобы там, наконец, не проснутьсяи заняться текущим ремонтом.Надо физику подучить,а не стихосложением бредить.

В доме писателей

Молодые крикуны и выскочкивыпячивают себя напоказ,старших ни во что не ставят.И не возражайте мне, я-то знаю,я сама такою была.Сидели в Доме Писателей,на Войного, ныне Шпалерной,читали стихи по кругу,под руководством куратораотдела по чуткой работе,или как мы шутили тогда,по борьбе с молодыми авторами.Там еще как-то с боку столапримостилась какая-то тетка,очень всех внимательно слушалаи курила свои папиросы,головой в такт поэтам кивая.Ей куратор через стол, так вежливо:«Ольга Федоровна, может быть Вынам тут тоже прочтете что-нибудь?»А она на него только цыкнулаи опять папиросы курит.Вот, подумала я, приперлась тут,не сидится ей в богадельнезаслуженных всяких деятелей,будет нас в конце наставлять,ради галочки в списке своем послужном.А она, под конец, как-то тихо ушла.Папиросы, наверное, кончились.А сегодня все мы гораздынаперебой стучать себя в грудь,заявляя гордо:«А я, рядом сидела с ней!Она головой мне кивала,а я стихи ей читала,стихи свои лично читалане кому-нибудь там, а личноОльге Федоровне Берггольц!»

Ночной экспресс

По стыкам стальным рельсотгрохотал состав.Эхом стонал леси замолчал устав.Там, куда поезд шел,Ждал его город большой,ждал, суетился, не спалс башнями старый вокзал,с чаем горячим буфет,с вазочкой полной конфет,с музыкой громкой перрон.Рявкал аккордеон,весело поезд встречал.Тот сухопутный причалмне обещал покойв городе том, с тобойрядом, где теплый домжасмин и сирень под окном.В кармане остались ключи.Всего-то в вагон заскочить…Поздно, тот поезд ушел.Да мне и здесь хорошо.

На свист

Чуть пальчиком поманят миражи,мне выстелив дорогу под ногамии выставит у той дороги каменьсудьба, определяя рубежи.

И высечет на камне имена,которым я когда-то изменила,пока за миражами вдаль ходила,отхлебывая горького вина

из фляги, что болталась на ремнепри каждом шаге, на бедре качаясь.Какая песня ночью снилась мне?Отцвел миндаль и созревала завязь.

И где-нибудь в кофейне, за угломхозяйка гордо выставит бисквиты.Там ставни розой чайною увитыи веселятся гости за столом.

А я за этот угол не сверну.Меня маним моя Fata Morgana.С Луной иль Солнцем, поздно или раносвистит мне ветер музыку одну.

Вот потому нигде покоя нет.Иду на свист бродячею собакойтуда, где дождь по лужам пел и плакал,где среди туч есть маленький просвет,

в котором затерялся самолетсеребряною точкой с белым шлейфом.Безумный свист простуженною флейтойменя куда-то манит и зовет.

Погружение

Глухая бухта

Солнце не светит, не греет луна.Причаль ко мне, лоцман – достанем до дна.

На винт намотало, в отсеках капель.Ты поздно явился, я села на мель.

Баркасам и шлюпкам закрыла проход.Здесь я зазимую, работы на год

мне хватит, чтоб снова в фарватер попасть.Ах, в гавани паника? Что за напасть!

Я график срываю. Я всех подвела.Ты думал, что я закушу удила,

в бурлацкую лямку покорно впрягусь,как вся наша многострадальная Русь?

А кстати, про Русь, где-то здесь говорятвчера затонул иностранный моряк

И, якобы, он затонул неспроста —русалки его щекотали в кустах.

И ты, говорят, здесь застрял не вчера,хотя ваша бухта такая дыра…

Но ты бросил свет и жену, и детей,чтоб прочно осесть в этой дохлой черте.

Послушай, мой лоцман, я тоже хочу,а то я давно ни с чего не торчу,

Меня не цепляет ни ганжа, ни ром.Шепни по знакомству русалкам о том.

Я сброшу балласт, с этой мели снимусь.Пусть только они позовут меня, пусть.

И где-то в районе Бермудов тогдая кану, уйду, пропаду навсегда.

На дне

Когда я однажды лягу на дно,задраив люки, тогдабез суеты, только мне однойпошли, Господь, благодать.

Побольше красок, рулон холста,кистей навяжу сама.И пса бездомного, без хвоста,чтоб я не сошла с ума.

Чтоб там, на дне, вспоминая Мир,я бредила красотойвсех муз манящих, звенящих лир,чарующих… И ни кто

не смог бы чудо разоблачить,и показать, как есть.Какой дурак наточил мечии за какую честь

лежать убитым в сырой травебред кровью смывать пятно!А в Черном море или в Невея завтра лягу на дно,

не так уж важно. Важней всего,что больше уже ни ктодразнить не станет пса моегои только речной тритон

скользнет по стеклу голубых зеркал,забравшись через отсек.Его, конечно, ни кто не звал,но он же не человек.

Розовый остров

Мой парус полощется – ветер не может поймать,а ветер свистит и меняется снова и снова.И волны, зверея, мой бот опрокинуть готовыиль бросить на скалы, и в клочья весь парус порвать.

Тепло ль тебе, девица, в этих студеных краях,где кромкою льда режут правду бесстыдно и остро?Того, кто покинул свой берег, пусть Розовый Островне кровью багрится, а маками. Дальний маяк

погаснет за линией синей, где солнце садится,но будет пульсировать в памяти прошлой судьбы.И снова в каком-то селенье шагнет из избыодна из немногих, но та, что не хочет мириться

с устоями патриархальной архаики, чтобне скиснуть в болоте, а ярко сгореть на простореи будет шуметь свою буйную музыку море,и ляжет судьба ей упрямой морщинкой на лоб.

Своя колея от рожденья, по жизни и до,до места, где нам на груди сложат руки и простозакроют глаза, чтобы снился тот Розовый Островв краю, где уже никогда не осудит никто.

Сизокрыла