В субботу рабби остался голодным - Гарри Кемельман

— Я уверен, что мы справимся. В зале хорошая естественная акустика.

— А что, если я раздобуду какого-нибудь техника, чтобы он занялся системой сразу после сегодняшней вечерней службы?

— Боюсь, что об этом не может быть и речи, — поспешно сказал рабби.

— Что ж, может, вы и правы. Это обойдется недешево, да и люди могут заметить, что в храме горит свет. Значит, вы согласны без микрофона?

Рабби вернулся к столу.

— Мортимер Шварц проявил заботу, — сказал он. — Несомненное влияние духа Йом-Кипура.

Он наполовину справился с жареным цыпленком, когда телефон зазвонил снова. Мириам решительно двинулась к нему, но муж отстранил ее.

— Это, наверное, меня. Похоже, я весь вечер буду разговаривать по телефону с людьми, которые не хотят меня беспокоить. — И он снял трубку.

— Рабби Смолл.

— О, рабби, как я рада, что застала вас. Это миссис Друри Линскотт. Я не принадлежу к вашей конфессии, но мы с мужем наилучшего мнения о вашем народе! Вообще-то главный помощник моего мужа — человек, которому он больше всего доверяет, — чистокровный еврей. — Она замолкла, ожидая должного выражения признательности.

— Понятно, — пробормотал рабби.

— Так вот, муж говорит, что Мортон… Это помощник моего мужа, Мортон Цолль — вы его знаете?

— Я… что-то не припоминаю.

— Прекрасный человек, действительно очень надежный. Так вот, муж утверждает, будто Мортон сказал ему, что начиная с сегодняшнего захода солнца ему нельзя ни есть, ни пить — даже воды — до завтрашнего захода солнца. Я просто не могу в это поверить! По-моему, муж что-то не так понял.

— Нет, это истинная правда, миссис Линскотт. Мы постимся от заката до заката.

— В самом деле? И все это время он не должен выполнять никакой работы?

— Совершенно верно.

— О!

Рабби подождал.

— Что ж, очень хорошо. — И она повесила трубку.

Рабби озадаченно посмотрел на телефонную трубку и тихонько положил ее на место.

— И что это было? — спросила Мириам.

Рабби пересказал ей разговор.

— Теперь я буду подходить к телефону, — заявила она. Почти тут же раздался новый звонок. Мириам отстранила мужа и сняла трубку.

— Это кантор Цимблер, — прошептала она, прикрыв трубку рукой.

— Я поговорю с ним.

Голос кантора звучал крайне возбужденно.

— Рабби, вы слышали про усилитель? Стэнли позвонил мне, и я сразу поехал в храм. Я звоню отсюда. Я только что его проверил, и это просто ужас. Я попробовал спеть «Хинени хеони мемаас», и звук был, как у старого граммофона с тупой иглой. А стоило чуть-чуть отвернуться от микрофона, как начиналось «у-у-у, у-у-у» — прямо пожарная сирена. Что будем делать, рабби?

Рабби улыбнулся. Интересно, надел ли кантор свой талес[13] и шикарную белую ермолку, чтобы проверить усилитель? Кантор Цимблер, маленький толстый человечек с черными усиками и козлиной бородкой, был похож на шеф-повара из рекламы спагетти. У них с рабби была общая комната для облачения, и кантор настоял, чтобы на дверь повесили зеркало в полный рост. Еще в позапрошлом году он служил в одной ортодоксальной конгрегации и, нанимаясь на свою теперешнюю должность, послал вместе с резюме одну из афиш, которые использовал для рекламы сольных концертов. Там он фигурировал как Йоселе Цимблер. С тех пор он заказал новые афиши, на которых был представлен как «его преподобие Джозеф Цимблер».

— С вашим голосом, кантор, усилитель, по-моему, не нужен.

— Вы так думаете, рабби?

— Даже не сомневаюсь. И потом, вы ведь по своим воззрениям ортодокс?

— Ну и что?

— Ну и я думаю, что вы вряд ли захотите воспользоваться каким бы то ни было усилителем. Это ведь электрическая система, как я понимаю, и ток там возникает и прерывается вследствие модуляций вашего голоса.

— И что?

— А то, что это вроде того, как если бы в течение всей службы вы включали и выключали свет.

— Ну-у-у… — Кантора это явно не убедило.

— Именно поэтому многие ортодоксальные конгрегации не пользуются усилителями в субботу, а Йом-Кипур — это ведь вообще суббота суббот.

— Это правда, рабби, — задумчиво сказал кантор. — Но мы же пользовались ею в прошлый Йом-Кипур, — добавил он тут же.

— Это потому, что мы консервативная конгрегация, а в консервативной синагоге это разрешено. Но в этом году праздник приходится на субботу, так что получается «суббота — суббот — суббот», — сказал рабби, медленно описывая круги свободной рукой на манер талмудистов, чтобы показать, как наслаивание суббот увеличивает святость праздника. — Так что можно считать, что если это правило действует в субботу для ортодоксальной синагоги, то в Йом-Кипур оно должно действовать и для нас, консерваторов, а в субботу третьей степени, как в этом году, его следует применять даже к реформистским конгрегациям.

Кантор удовлетворенно крякнул, что засвидетельствовало победу рабби, и он вернулся к столу. Мириам с улыбкой покачала головой.

— Ну и пилпул[14] ты выдал!

— Может быть, — нехотя признал рабби. — Но все же, если учесть, что пилпул — это выявление тончайших, как волосок, различий, и раввины не одну тысячу лет пользовались им для доказательства своей правоты, в которой их уже убедил собственный здравый смысл, то своей цели он достигает. В данном случае я обратил во благо то, с чем так или иначе пришлось бы смириться. Благодаря этому кантор почувствует себя богобоязненным и благочестивым, а не обиженным. — Он рассмеялся. — Эти канторы, как дети, — почти все. Может, это из-за того, что они всегда называют себя уменьшительными именами: Йоселе, Мотеле, Ицекель?

— А если я буду называть тебя Довидель, удастся мне удержать тебя за столом, пока ты не кончишь есть? Не забывай — впереди долгий пост.

Телефон больше не звонил, и рабби без помех выпил свой кофе. Мириам убрала со стола, вымыла посуду и переоделась.

— Ты уверена, что прогулка пешком тебе не повредит? — заботливо спросил рабби.

— Конечно, не повредит. Доктор велел мне как можно больше двигаться. Пошли скорее, а то опять начнутся эти дурацкие звонки.

Была половина седьмого, и хотя солнце должно было сесть только через час, служба сегодня начиналась на пятнадцать минут раньше. Дорога до храма занимала всего двадцать минут пешком, но сегодня было желательно попасть туда заблаговременно. Супруги уже направились к двери, когда раздался телефонный звонок.

— Пускай звонит, Дэвид.

— И весь вечер гадать — кто это был? Не волнуйся, я постараюсь коротко.

— Рабби? — раздался в трубке низкий, хриплый и настойчивый голос. — Это Бен Горальский. Можно вас попросить об услуге? Не могли бы вы по дороге в храм заехать к нам? Это чрезвычайно важно. Отец очень болен.

— Но мы как раз собрались выходить, чтобы дойти пешком. Времени у нас не очень много, да и дом ваш не по пути.

— Рабби, вы должны зайти. Это вопрос жизни и смерти. Я пришлю за вами машину, а потом могу отвезти вас в храм. Это ведь не страшно, если вы проедетесь? Вы же только после служб не пользуетесь машиной? А времени все это займет не больше, чем если бы вы пошли пешком, так что не волнуйтесь.

— Ну…

— Машина уже выезжает. Она будет у вас через несколько минут.

Глава II

Хью Лэниган, шеф полиции Барнардс-Кроссинга, — симпатичный коренастый ирландец с белоснежными волосами — выдвинул вращающееся кресло из-за стола и, плюхнувшись на кожаное сиденье, развернулся лицом к посетителю.

— Чем могу помочь, святой отец? — дружелюбно спросил он.

Человек, сидевший в кресле для посетителей, был молод — не старше тридцати пяти — высок, с широкими плечами и мощной грудью. Колонноподобная шея увенчивалась красивым лицом с резкими чертами, окруженным светлыми вьющимися волосами, которые уже начали редеть, отступая ото лба двумя залысинами. Несмотря на пасторский воротничок и черный шелковый отложной воротник, он больше походил на футболиста, чем на англиканского священника. И действительно, в свое время, учась в Уобошском университете, Питер Додж был защитником сборной США и, прежде чем принять духовный сан, отыграл несколько сезонов в профессиональной команде.

— Я Питер Додж, помощник доктора Старджиса из церкви святого Андрея, — сказал он глубоким баритоном.

Лэниган кивнул.

— Я пришел пожаловаться на двух ваших сотрудников.

— Вот как? На кого именно?

— Я не знаю их имен.

— Номера жетонов?

— Тоже не знаю, но это те, что ездили в патрульной машине в среду вечером.

Лэниган бросил взгляд на график, висящий на стене.

— Лумис и Дерри. Оба хорошие ребята. Что же они натворили?

— В кафе «У Билла» вышел скандал — ну, в том кафе, что рядом с шоссе на Салем…

— Я знаю, где это.

— Ну да. Так вот, там случилась небольшая заварушка, и Билл — ну, хозяин, — попросил кое-кого выйти. Они вышли без споров, но, как я понял, околачивались поблизости и, когда подъезжали клиенты, уговаривали их не заходить в кафе. Конечно, это непорядок, но я уверен, что ничего злонамеренного в этом не было. Все было вполне добродушно, без злобы.