Утренняя звезда. Повесть - Александр Шкурин

Алекс недоуменно застыл столбом. Он ничего не понял из слов Татианы о другой истории и мучительно соображал, откуда этой безумной известно, что он пытается писать, поскольку никому об этом не рассказывал. В себя Алекса привел сигнал мобильника, означавший, что опаздывает на работу. Надо было спешить, но он решил разыскать этот злосчастный журнал, из-за которого чуть не упал с колокольни.

Он торопливо прошел на старое кладбище, примыкавшее к собору. Кладбище за то время, когда в стране радикально несколько раз менялась власть, было частично снесено и закатано в асфальт, и сейчас осталось с десяток могил, под которыми упокоились прежние настоятели собора. У нынешнего настоятеля собора руки еще не дошли до кладбища, и оно представляло собой убогое зрелище, заросшее высохшей травой, с покосившимися крестами и расколотыми гробницами.

Алекс не любил ходить по кладбищам, почему-то на погосте ему всегда казалось, что ищет и никак не может найти свою могилу. Потом он плохо спал по ночам, и каждый раз ему снился один и тот же сон в трех частях. В первой части он находил свою могилу, но вместо того, чтобы ей поклониться, попирал ногами. Во второй – начинал разрывать могилу, прекрасно осознавая, что кроме полусгнивших досок, тряпья, костей и черепа с отросшими и свалявшимися волосами в ней ничего не найдет, но упорно продолжал рыть дальше, пока истертые об глину пальцы не касались крышки гроба. В третьей части сна, поднатужившись, срывал крышку, и тяжелый смрад гниения с головой накрывал его, тошнота подкатывала к горлу, и он отшатывался от могилы.

В этот момент он всегда просыпался и вскакивал, весь мокрый, сердце кузнечным молотом бешено лупило по ребрам, и нестерпимо начинала болеть голова. Он вставал в поисках таблетки снотворного и стакана с холодным чаем. Мертвая луна заглядывала в окно, заливая комнату холодным серебристым светом, одеяло на постели было скомкано, наволочка подушки неприятно пахла потом, а простыня длинным светлым языком, напоминая петлю висельника, свешивалась на пол.

Алекс, вступив на осколок старого кладбища, и, позабыв о журнале, стал бесцельно бродить по нему и читать сохранившиеся надписи, пытаясь разобрать причудливую вязь церковнославянских букв. Чем больше он разглядывал уцелевшие кресты и надгробия, тем больше у него крепла уверенность, что сумеет найти на этом старом кладбище свою давно утерянную могилу, и на следующем надгробии наверняка будет высечено именно его имя.

Ему вдруг показалось, что сейчас кто-то подбежит к нему со спины, тюкнет по темечку, и он рассыплется на множество мелких ледяных кусочков, и тотчас ощутил, как обух топора убивца коснулся его темени. Алекс почему-то был уверен, это тот самый, в солдатской шапке-ушанке и шинели, который, теперь был уверен, решил занять его место в этой жизни. Черт возьми, его жизнь не такая сладкая, но так было жалко её до слез, глупую и никчемную, но одну единственную и неповторимую. Обух с треском стал проламывать кости свода черепа, он хотел закричать, чтобы оповестить равнодушный мир, что уходит из него, может, хоть кто-то и всплакнет о нём, пока еще живом, и мутнеющим взглядом увидел, какое счастье, к нему неожиданно пришло спасение, среди ржавой прошлогодней травы валялась желтая книжка со звонницы.

За спиной обиженно засопели, послышался звук шагов, он осмелился обернуться, чтобы мельком увидеть удалявшуюся понурую фигуру в солдатской шинели и шапке, с топором в опущенной руке. Он облегченно вздохнул, ему повезло, дыхание смерти только опалило его, но не сожгло, поднял книжку и стер грязь с обложки. Это оказался журнал «Край городов»2, перевернул страницу и прочитал название повести «Долгая дорога»3. Он умел читать книги по диагонали и ухватывать их смысл, хотя и теряя детали повествования, которые потом восполнял, читая книгу повторно.

Пролистав журнал, Алекс на мгновение задумался, вспомнив странный диалог, который то – ли приключился, то – ли почудился ему, когда балансировал на перилах звонницы. Странная книжка лежала на перилах, совсем небожественная повесть, и не было в ней той истины, которую он искал, это был грустный детектив о долгой дороге, которая никогда не приведет к храму. У Алекса была такая особенность, когда, прочитав какое-нибудь произведение, любил сочинять продолжение к ним и обязательно включал себя в новые сюжетные линии. Здесь же сразу почувствовал, что у него ничего не получится, клеймо «зечки» навсегда прилипло к главной героине повести, со временем её фигура потеряла девичью стройность, погрузнела и оплыла, черты лица огрубели, и она к месту и не к месту смеялась неприятным лающим смехом. Алекс как наяву представил, что случайно встретился с ней, когда она, родив непонятно от кого дочку, попыталась подработать на панели. Она пристала к нему на улице и пьяным голосом предложила: «мужчина, не хотите отдохнуть?», и зашлась неприятным смехом. Алекс, ничего не говоря, только ускорил шаг и обернулся, когда отошел почти на квартал. Ему навсегда врезалась в память фигура одинокой женщины под фонарем. Хорошенькая девушка с непростой судьбой исчезла, оставшись только на страницах повести. Больше не стоило её жалеть и сочинять продолжение повести.

Если кого и следовало пожалеть, так это христианство, время её могущества и безоговорочного диктата осталось в прошлом, и теперь на территории церкви можно было встретить совсем небожественные книги, в том числе и детективы. Ведь если разобраться, детективы – это игры дьявола с людьми, которых искушает Люцифер. Он положил журнал на разбитое надгробие, сквозь которое пробивались острые пики высохшей травы.

Non ego. Ego non revertetur4.

1.2

Арон

– Арон, ты встал? – раздался из спальни сонный голос жены.

Тот, кого назвали Ароном, стоял на площадке третьего этажа, опершись на дубовые перила, натертые воском. Повернув голову в сторону спальни, Арон произнес:

– Да, но не беспокойся, можешь еще поспать. Я сам приготовлю себе завтрак.

Арон вернулся к созерцанию огромной люстры, крепившейся к потолку третьего этажа и спускавшейся вниз, в колодец лестницы. Люстра была в стиле сталинский ампир, изготовлена в конце сороковых годов двадцатого век и когда-то украшала дворец культуры сталелитейного завода, размерами два на два метра, с восемью тысячами хрустальных нитей, четырьмя тысячами хрустальных подвесок, выплавленная из латуни и украшенная листьями и выпуклыми золочеными полудугами.

Дворец культуры после закрытия завода стал никому не нужен, был брошен и потихоньку разграблен, и Лара, его жена, приобрела за бесценок эту уникальную люстру. Иногда Арону казалось, что именно под эту люстру и был построен особняк, в котором он жил вместе с женой и дочерью. Это чудо сталинского ампира требовало большого помещения и высоких потолков, однако он категорически отказался строить огромный зал, наподобие такого, где висела эта люстра. Тогда архитектор, проектировавший его особняк, предложил компромиссное решение, и теперь люстра висела в колодце, образованного лестницами с третьего по первый этаж. Когда люстра зажигалась, свет её двух сотен лампочек ослеплял глаза и оттенял благородство дубовой лестницы. Поэтому люстру зажигали редко, в особо торжественных случаях, по вечерам пользовались светильниками, расположенными на стенах. Он всегда вспоминал ответ жены на свой недоуменный вопрос, зачем она приобрела люстру: чтобы восхищаться! Лара оказалась права, он всегда любовался люстрой, её хрустальными нитями и подвесками.

Арон закрыл глаза, и ему вспомнился сегодняшний сон, как он медленно выходил из спальни к лестнице, взбирался на перила и, раскинув руки в стороны, прыгал вниз, с третьего этажа на первый этаж. Падающее тело насквозь пронизывало люстру, одна за другой разбивались и гасли лампочки, и с потревоженной люстры вслед за ним начинали осыпаться хрустальные подвески, с дробным стуком падающие на пол. В медленно-плавном полете тело несколько раз переворачивалось и падало на спину, и мохнатый ковер принимал в свои теплые объятия. От сильного удара он терял сознание, но его тело продолжало рефлекторно дергаться, когда в спину вонзались осколки разбившихся хрустальных подвесок. Напоследок, словно уколом мизерикордия5, в шею входил самый крупный осколок, и наступала блаженная тьма. Все, отмучился, теперь можно спокойно лежать и ждать, когда кадавра обмоют, оденут, уложат в лакированный палисандровый гроб с бронзовыми ручками и предадут земле под прочувственно-лживые речи якобы близких друзей, озабоченно размышляющих, как отжать у безутешной вдовушки его успешное дело.

Арон открыл глаза, он по-прежнему стоял на площадке третьего этажа, и еще раз закрыв глаза, вновь пережил упоительный миг падения во сне на пол холла.