Человек. Сборник рассказов-1 - Алексей Дьяченко

Вскоре после этого разговора ювелир подарил маме кольцо с самоцветом, и в нашем доме был скандал. Папа кричал, плакал, пил водку, курил, а мама взяла чемоданы и ушла к ювелиру.

Меня ни о чем не спросили и даже слушать не захотели. Дети никому из взрослых не нужны. Взрослые заводят детей только для того, чтобы под старость было кому стакан воды подать. А зачем им под старость стакан воды? Я не замечала, чтобы бабушка в старости пила воду. Все больше чай с молоком, да кефир. А простую воду – нет, не пила.

Если говорить правду, то и взрослые никому из детей не нужны. От них только одно беспокойство. Без них, надо признать, ни в зоопарк, ни в кино не пускают. Да и в магазине без взрослых ничего не продадут. А так они не нужны. Лучше всего мне тогда, когда в квартире остаюсь одна. Я бегаю, играю, придумываю себе разную необыкновенную жизнь. И мне хорошо, весело, словами этого не передать.

А больше всего, как говорит папа, «сильнее жизни», я люблю смеяться. Смеюсь всегда. Иногда вслух, иногда про себя. У меня легко и просто это получается. И всем, кроме мамы и папы мой смех нравится, не кажется дурацким. Они, наверное, думают, что я смеюсь над ними. Над тем, что они на жизнь свою махнули рукой. А зачем махнули? И почему над этим смеяться неприлично? Я думаю, что, если смешно, то можно смеяться. Если радостно, то нужно радоваться. А то стану, как папа и мама и их «бывшие друзья». Они не смеются даже тогда, когда очень смешно. Они разучились радоваться.

У меня своя жизнь. Я пока на нее не махнула рукой. А если говорить всю правду до конца, то я ребенком себя не считаю. Скорее, мои родители являются капризными, плаксивыми и беспомощными детьми. Они не знают, зачем живут и зачем им стоит жить. Через слово об этом говорят. А я знаю, зачем живу и зачем мне стоит жить. Знаю, но им не говорю, чтобы не раздражать. И никогда при них я не называю себя взрослой, чтобы не насмешить до смерти. Хотят считать меня неразумным ребенком, пусть считают. Так спокойнее и им, и мне. А как оно на самом деле, вы знаете.

Афанасий Пузин

Я, Афанасий Пузин, простой, средний человек, без ярко выраженных индивидуальностей. Но, у меня есть собственное мнение и свой особый взгляд на всё. К вопросам брака и семьи я отношусь осторожно. Мне думается, что молодые, помимо чувств, не всё же им парить в эмпиреях, должны уметь твёрдо стоять на ногах. Должны уметь, в хорошем смысле слова, щёлкать пальцами на счётах. Это не то, что бы думать: «А сколько там, в кармане у мужа или жены?». Здесь смысл другой. Не в карман предлагаю заглядывать, а в мысли и в душу. И, прежде всего, в свою

Каждый должен искать свою дорогу в браке, в союзе с избранным человеком. Постоянно размышлять. А, удобно ли будет жене идти рядом со мной? Чем я могу ей помочь? И сможем ли вообще куда-либо идти, спустившись на землю с небес?

Думается мне, что такие вопросы влюблённые постоянно должны задавать друг другу. Мне видится, что несчастные браки, все, или почти что все, были заключены наспех. Не думали люди о том, о чём я сказал. Конечно, когда в руке её рука и тепло, растекается по телу, трудно соображать, но оставшись наедине с самим собой, это сделать можно.

И ещё хочу дать совет – не читайте книг. Вот говорят, чтение развивает. Не верьте. Соседка читала с шести лет, испортила зрение. Прочла тысячи книг, а всё равно осталась тёмной, неразговорчивой, глупой. Вот тебе и развитие. А я книг не читал, до всего дошёл своим умом и обо всём на свете умею рассуждать.

Вот для чего, к примеру, нужны сексологи? Всякие, понимаешь, сексопатологи? Знаете? Нет, не знаете. Они нужны для того, что бы учить людей жить с нелюбимыми и как-то, хоть как-то, вести с ними интимную, говоря по – научному, половую жизнь.

И все их таблетки, микстуры, то бишь, средства для потенции, всё для тех же неблаговидных целей. Что бы как-то с нелюбимыми устраиваться. Вот вы знаете, к примеру, что в году одно лето, одна весна, одна осень и две зимы? Одна зима в начале, а другая в конце года. Какого? А ведь это ж открытие! До этого же додуматься надо. Никто не придёт и не скажет. В каких книгах об этом прочтёте? Да, ни в каких. Только своим умом дойти до этого можно.

А про соседей, моих, в каких книгах узнаете? О теперешних соседях веду речь. Тех, с кем делю коммуналку. Детей у них нет, живут что называется, для себя. Но, как живут? Вот это – да! Жить ведь тоже можно по – разному.

Он, как услышит слово «золото», сразу начинает крутить головой по сторонам и кричать: «Где? Где?». Он на золоте помешан. Если золото увидит, то всеми правдами – неправдами старается им завладеть. Или купить, или выменять, или украсть. Толстый, маленький, на глазах очки-линзы, плюс четырнадцать, дальше носа даже в этих очках не видит, но машину имеет, катается на ней со скоростью двадцать км/час.

Жена у него такая же толстая, глупая и жадная, только без очков и на машине не ездит, боится. Эта врёт всем всегда, по нужде и без нужды. По радио скажут: «Московское время восемнадцать часов», переспросишь: «Сколько?». Скажет «восемь» и тут же сама с собой вслух рассуждает: «Магазин до семи, сейчас шесть, если поторопиться, то успею».

Жрёт, всё подряд, как поросёнок. При мне смешала грибной суп с прокисшим молочным и, не разогревая эту смесь, съела. Лопала холодный свиной жир без хлеба и запивала водой из-под крана. Не подумайте, что от бедности. У них не комната, а склад. Ковры, скрученные, в углах стоят. Вдоль стен ящики и коробки с нераспакованной новой мебелью и посудой. Всё про запас.

Сами спят на подстилках, как бобики.

Поживёшь с такими, затужишь. А вы говорите – книги. Где, в каких книгах, про таких написано? Там всё о высоком, далёком, возвышенном.

А жизнь – она не небеса. И мы в нашей жизни – не птицы. Мы – люди, человеки. Нам что-нибудь земное подавай.

Бабушка-старушка

Пошёл я в заводскую поликлинику, к терапевту. Попросил врача прописать матушке уколы. Церебролизин, если не ошибаюсь. Терапевт, приятная женщина, объяснила, что такие лекарства – прерогатива невропатолога. В заводской невропатолог болел, она меня направила в районную.

Встал я утром следующего дня, пошёл в районную поликлинику. К восьми часам, к открытию. Оказалось, зря так рано встал, невропатолог принимал с двух. Вернулся домой, поспал, а к двум часам поплёлся туда снова.

Вошёл, разделся в гардеробе, узнал в регистратуре, что к чему и иду к лестнице, чтобы подниматься. А у лифта, прямо на первом этаже, стоит старушка. Я ей улыбнулся.

– Мужчина, подождите. – Остановила она меня. – Со мной не подниметесь на третий?

– А вы одна боитесь?

– Я лёгкая, он меня не везёт.

– Неужели вы весите меньше двадцати пяти килограмм? – Спросил я, входя вместе с ней в лифт.

Старушка ничего не ответила. Так, в молчании, до третьего этажа и доехали. Вскоре выяснилось, что и она к невропатологу. Пока сидели, дожидались очереди, она рассказала случай из своей жизни.

– Хоть плачь, хоть смейся, – говорила старушка, – такая история со мной произошла. Поехала я к подруге в Ногинск. Было мне тогда сорок лет и не очень с мужчинами везло. А тут, иду мимо поля, стемнело уже, выходят из-за кустов двое и прямо мне нож показывают. Жить хочешь, говорят, иди с нами. Думаю, зарежут ещё, испугалась.

Повели в кусты. Один дежурить остался, смотреть, чтоб не шёл никто, а другой, что с ножом был, говорит: «Если жить хочешь, снимай штаны». Я не знаю, шутит или нет, а вдруг нет. Слушаюсь. Жить то хочется. Он тоже разобрался, навалился на меня и засопел.

Может минута, может, другая прошла, я о страхе забыла. И так, знаете, стало мне хорошо, что обняла я мерзавца обеими руками и стала его целовать. Прижимаю к себе, осыпаю лицо поцелуями, а он испугался. Стал визжать, как резаный поросёнок, кричать благим матом.

Плачет, умоляет: «Тётенька, отпусти. Честное слово больше не буду!». Тот, что в сторонке стоял, дежурил, как услышал крики, так пустился наутёк. Прямо по полю, по колдобинам. Боюсь, бедняжка в темноте ноги себе переломал. И тот, что с ножом, ухажёр мой сладкий, тоже поднялся и бежать, как ошпаренный.

А я полежала, помечтала, думаю вот ведь ребята какие пугливые. Встала, отряхнулась и пошла своей дорогой. Как говорится, хочешь плачь, а хочешь смейся.

Старушку слушал я внимательно, её сказка мне понравилась. Но про себя решил, что в лифте с ней больше не поеду.

Баловство

В деревенский дом старика Алфимова прибежал сосед, Владлен Локотков. Постучался и тот час вошёл, хозяин не успел даже сказать «входите». Этот Локотков всю сознательную жизнь, если точнее, шестьдесят восемь лет, прожил в городе и, вдруг, разом бросив всё, перебрался на постоянное место жительства в деревню.

Поселился в доме, купленном у Выходцевых, жил отшельником, ни с кем не знался. Зимой и летом ходил в кедах. Всё хозяйство – радиоприемник.