Приснись мне, убийца - Владимир Гриньков

Он улыбнулся мальчишке, но тот не ответил улыбкой на улыбку и смотрел на доктора исподлобья.

– Погуляй пока, Виталик, – сказал ему Хургин, по-прежнему приветливо улыбаясь. – Мы с папой твоим поговорим.

А когда мальчик вышел, Хургин согнал с лица свою блаженную улыбку и сказал Большакову:

– Хороший сын у вас.

Фраза вышла фальшивая. Так говорят врачи, когда хотят сказать что-то неприятное.

– По ночам он просыпался внезапно? – спросил Хургин.

– Нет, с того нашего посещения не было ничего.

– Но раньше было?

– Да.

– В нем настороженность какая-то. Пугливость.

– Да, – опять кивнул Большаков.

Он нервничал, потому что думал, что доктор тянет время.

– ЭЭГ показывает…

– Кто показывает? – встрепенулся Большаков.

– Электроэнцефалография, – пояснил Хургин, – показывает, что отклонения в состоянии ребенка действительно есть. – Его голос по-прежнему был лжив. – Но я думаю, что все поправимо.

Лгал опять, кажется.

– Конкретнее, пожалуйста, – попросил Большаков. – Вы скажите так, как оно есть на самом деле. Ничего скрывать не надо.

– А я и не скрываю, – сказал Хургин и склонил набок голову, задумчиво рассматривая сидящего перед ним человека. – Я же говорю – отклонения есть.

– Что за болезнь?

– Я могу поставить только предварительный диагноз…

– Пусть будет предварительный.

– И это еще не окончательно, как вы понимаете…

– Понимаю. Что за болезнь, доктор? – Большаков говорил почти требовательно.

– Эпилепсия.

Большаков вздрогнул и вскинул голову. Он смотрел в глаза Хургину недоверчиво и даже переспросил после бесконечно долгой паузы:

– Эпилепсия?

– Диагноз предварительный, – напомнил Хургин. Но это не имело значения. Слово было произнесено.

– У него никогда не было ничего такого, – сказал Большаков недоверчиво.

– Какого «такого»?

– Припадков. Они ведь должны быть?

– Не обязательно. Особенно на начальной стадии. Болезнь развивается скрытно, потом вдруг – р-раз! – припадок. Люди думают, что болезнь только началась, а она развивалась уже давно.

Хургин придвинул историю болезни.

– Вы часто обращались к врачам в последнее время по поводу Виталика?

– Да.

– Они ставили диагнозы, но все было не то?

– Да.

– Обычное дело, Игорь Андреевич. Девяносто процентов больных, которые обращаются к врачу по поводу бессудорожных пароксизмов, получают ложный диагноз. Трудно выявить эпилепсию на начальной стадии.

– Значит, и у вас может быть ошибка?

– Вам будет легче, если я скажу «да»?

Большаков задумался.

– Мне будет легче, если мой сын окажется здоров, – сказал он.

– Вы реалист?

– Как видите.

– Тогда я так вам отвечу, Игорь Андреевич. Возможно, я и ошибся. Но лечить будем все равно. Главное – время не упустить. У семи детей из десяти эпилептические пароксизмы нивелируются, понимаете? Лечение плюс борьба самого организма – это и дает эффект.

Большаков тяжело вздохнул.

– Вы не изводите себя понапрасну, – заботливо сказал Хургин. – Кем вы работаете, кстати?

– Служу в органах.

– О-о-о! – многозначительно протянул Хургин и даже руками развел. – Я вот чувствовал что-то такое, почти уверен был. – Наклонился через стол и доверительно сказал: – У вас работа нервная, Игорь Андреевич. А тут еще эта история с Виталиком. Поберечься бы вам надо.

– С работы уйти? – мрачно поинтересовался Большаков. – Или Виталика с глаз долой убрать?

– Зачем же так радикально, – не согласился Хургин. – Просто помните, что каждый ваш стресс…

– Я со своими стрессами сам разберусь. Лучше скажите, что с сыном моим будем делать.

– А сына вашего мы будем лечить, – ответил Хургин. – И все у нас с вами в конце концов будет нормально.

Глава 5

Козлов поджидал Вику у входа в ее родной НИИХим. Когда часы показали шесть, из дверей повалил народ. Все, наверное, находились в положении высокого старта и с наступлением заветных шести часов рванули с места одновременно. Козлов даже испугался, что не увидит Вику в плотном потоке людей.

Она появилась неожиданно – вдруг мелькнуло в толпе знакомое лицо и уже готово было вновь исчезнуть, раствориться, и Козлов, испугавшись, истошно крикнул:

– Вика!

Она оглянулась и замедлила шаг, люди огибали ее, как минует препятствие вода в реке.

– Я вас жду, – сказал Козлов, изображая на лице жизнерадостность.

– Неужели? – усмехнулась Вика. – А я думала, что вы просто мимо проходили.

Она, наверное, хотела показать, что у нее тоже сложный характер.

– Не обижайся на меня, – попросил Козлов, переходя на «ты».

Он выглядел несчастным и потерянным.

– Как твоя диссертация? – сжалилась Вика.

– Никак.

– Настроения нет? – догадалась она.

– Да.

Вика взяла Козлова за руку.

– А ты был прав насчет Эскулапа.

– Неужели? – вяло удивился он.

По нему было видно: нисколько не сомневался, что именно так и будет.

– Я так казнил себя за тот случай…

По крайней мере, он заговорил об этом первый.

– Ты можешь объяснить, что на тебя нашло в тот раз? – спросила Вика.

Было видно, что этот вопрос ее мучит.

– Не знаю. Просто было плохо.

– И часто тебе бывает плохо?

– Почти всегда, – горько улыбнулся Козлов.

– У тебя чудесная жизнь, – вынуждена была признать Вика. – Постоянство в настроении – великая вещь.

– Не иронизируй.

– Нет, правда, Олег.

Вика вздохнула.

– Со мной тяжело, да? – спросил Козлов.

– Я просто не пойму, чего ты от меня хочешь.

– Ничего.

– Я тебе не верю.

– Это правда, Вика. Мне плохо одному, в этом, наверное, причина.

– А со мной легче?

– Мне кажется, что легче.

– А мне кажется, что нет.

Они остановились одновременно, и это выглядело так, будто прощаются. Вот перекинутся еще парой слов и разойдутся.

– Пойдем ко мне, – поспешно предложил Козлов.

– Ты меня к себе домой приглашаешь?

– Да.

– Зачем?

Он понял, что если не ответит сейчас искренне, то ни на что не сможет уже надеяться.

– Я стал бояться одиночества, Вика.

– Давно?

– Н-не знаю, – неуверенно сказал Козлов, наморщив лоб.

– От тебя жена ушла?

– Какая жена?

– Твоя.

– У меня нет жены.

– И не было?

– Не было.

Вика провела ладонью по лицу, снимая паутинку волос.

– Я почему-то думала, что тебя бросила жена.

– И я в депрессии, – продолжил Козлов.

– Да.

– Все не так.

– А как?

– Не знаю.

Вика вздохнула.

– Хочешь, я тебе расскажу о себе? – спросила она.

– Да.

– У меня был муж. Мы два года прожили. А потом его убили. Шел поздно вечером с работы, и кто-то ударил его ножом. Я думала, что тоже умру, так переживала. Это почти год продолжалось. Тогда все краски мира для меня померкли. Вот смотрю вокруг себя – не могу сказать потом, какого цвета одежда была на человеке или какой цвет у проезжающей машины. Совсем плохая. А спустя год все как-то само собой стало проходить. – Она заглянула Козлову в глаза. – Я тебе это затем рассказываю, чтобы ты понял: даже самое плохое не может продолжаться бесконечно. Все пройдет, Олег.

– Ну почему мне плохо-то так? – сказал Козлов с мукой в голосе. – У меня-то никто не умирал, почему же мне так тяжело?

Глава 6

Самым трудным было подобрать ключи. На это у него ушло полчаса, а когда замок все-таки поддался, он стремительно вошел в темный коридор квартиры и бесшумно прикрыл за собой дверь. Незнакомое помещение встретило его темнотой. Пахло пылью и старыми вещами. Он осторожно прокрался в комнату. В доме напротив светились окна, отчего здесь, в квартире, блуждали неясные тени. Присмотревшись, он понял, что это тени от верхушек близких деревьев. Обошел комнату и убедился, что в ней никого нет. Значит, старуха спит в соседней.

На кухне на ощупь, не включая света, нашел тяжелый предмет. Что-то вроде чугунной сковороды. Взвесил на руке и остался доволен.

Он был очень осторожен, но в какой-то момент половица все-таки скрипнула под ногой. Он находился почти у самой кровати, когда там послышался шорох и испуганный старушечий голос произнес:

– Кто здесь?

Этим старуха облегчила ему задачу. Он ударил сковородой, ориентируясь на голос, и понял в следующий миг, что страшной силы удар пришелся как раз по голове. Отскочил испуганно, несколько мгновений вслушивался, и только потом, успокоившись, осмелился включить свет. Старуха сидела на кровати, привалившись худой спиной к стене. Она свесила голову на грудь, и поэтому кровь из разбитой головы капала на ее ночную рубашку.

Он закрыл окна шторами и включил свет во всей квартире. При свете ему было не так страшно. Начал методично, метр за метром, обыскивать комнаты. Проверил все шкафы на кухне, даже из банок муку и сахар высыпал на пол и, ничего не обнаружив, перешел в комнату. Эта комната у него отняла много времени: старуха зачем-то хранила неисчислимое количество коробочек и ящиков, и ему пришлось все их пересмотреть, соблюдая полнейшую тишину. Он боялся, что в притихшем на ночь доме услышат его возню.