Журнал «Вокруг Света» №05 за 1977 год - Вокруг Света

«Профессор Зубов» подходит к месту встречи с учебным судном через 8—10 часов. Но штормовые условия таковы, что судам не подойти друг к другу и шлюпку не спустить, а иначе не передать больного. На «Комиссаре Полухине» решают, что ничего не остается, как идти в Норвегию и оперировать парня там. «Нам его не передать, — говорят с учебного судна, — волна более пяти метров. Спасибо за помощь. Вы — молодцы!» Тогда Андржеевский предлагает: «Мы — судно погоды, располагаем спутниковой информацией и знаем, где потише, там примем больного».

Суда меняют курс.

В районе полигона «Зубов» ходит вокруг учебного судна, гасит волну. С «Полухина» спускают шлюпку с больным курсантом и врачом. Моряки «Зубова» выхватывают из шлюпки парня и врача. Суда в течение пяти часов идут параллельным курсом, пока врач «Профессора Зубова» Валерий Федорович Козак делает операцию. Случай с парнем, был сложный, и поэтому оставлять его на борту учебного судна было опасно. После операции больного курсанта оставили на исследовательском судне, и только через десять суток, когда Саша поправился, он перешел в океане на рыболовецкое судно.

Саруханян. Вернувшись снова на свой полигон, мы были вознаграждены: увидели, что наши станции стоят на местах. Когда сняли их и подняли на борт, обнаружили, что на двух буях скобы, к которым крепится трос с приборами, стерты так сильно, что достаточно было бы станциям проболтаться на волне еще неделю, чтобы произошел обрыв троса и буи ушли в бессмысленное плавание.

Смирнов. К счастью, случай с курсантом произошел до начала основного эксперимента. Потом мы работали в жестких временных рамках: не могли переждать шторм, не могли ждать, когда придет день, работали ночью, потому что не были предоставлены самим себе, мы входили в отряд кораблей...

Саруханян. Вот сегодня я перед разговором с тобой, просматривая свой дневник, часто встречал в нем фразу: «начали по нулям» — это значит: в ноль часов по Гринвичу все суда эксперимента должны были приступить к натурным наблюдениям... У нас в стране отчет ведется от московского времени, которое отличается от гринвичского на три часа. А вся мировая аэрологическая, метеорологическая служба работает по Гринвичу. Мы тоже работали по Гринвичу. Это закон тех, кто изучает природу, изучает океан, атмосферу...

Смирнов. Почему же съемка океана должна была происходить синхронно? Желательно, чтобы сроки наблюдений разных кораблей не очень отличались друг от друга.

Вот раньше, я помню, дизель-электроход «Обь» выполнял разрез Антарктида — Индия. С точки зрения характеристики водных масс в глубинах океана, зто было интересно. Но вот когда корабль в течение месяца идет от материка к материку, то оказывается, что процессы, которые происходят в данный момент у берегов Индии и у берегов Антарктиды, разные...

Мы же стремились к мгновенной «фотографии» океана.

Саруханян. Весь водный район эксперимента был покрыт строго определенной «сеткой» станций, и, чтобы не гонять суда с юга на север и наоборот, каждому из кораблей был отведен квадрат для гидрологических съемок. Здесь, кроме наших институтских судов, работали суда Мурманского управления гидрометслужбы «Айсберг», «Всеволод Березкин» и небольшое судно Ленинградского гидрометеорологического института «Нерей».

Все корабли 11 апреля одновременно начали съемку океана. Суда ложились в дрейф, опускались батометры до дна океана, собирались пробы воды, определялась ее температура на разных горизонтах... «Точки» станций отстояли друг от друга по широте, через градус, по долготе через 2,5 градуса. К 5 мая первая съемка была закончена. Вторая проводилась с 5 по 25 мая, третья — с 1 по 26 июня. Вот такие три съемки с небольшими промежутками времени и были проведены кораблями на севере Атлантики. Чтобы определить теплосодержание атмосферы, мы четыре раза в день выпускали зонды.

Смирнов. На севере Тихого океана работали четыре судна Дальневосточного научно-исследовательского гидрометеорологического института: три судна погоды «Прибой», «Прилив», «Океан» и четвертое — флагман НИС «Академик Ширшов».

Саруханян. Ну и, наконец, весь Арктический бассейн, включая прибрежные моря, был покрыт нашей высокоширотной экспедицией Север-28, руководителем которой был Михаил Николаевич Красноперов. Здесь на самолетах Ли-2 отряды океанологов выполняли те же самые гидрологические станции, что и корабли на своих полигонах. Кстати, ты, кажется, летал с Валерием Лукиным и знаешь их работу...(1 См. Острова уходят в плавание. «Вокруг света». № 9, 1975.)

С отрядом Валерия Лукина я улетал с СП-22. Для меня тогда, весной 1975 года, открылась в этой экспедиции новая сторона исследования Ледовитого океана. На карте ученых Арктический бассейн был покрыт «точками», равноудаленными друг от друга на 150 километров. Так вот, отряд летал на эти «точки» — неизвестные льдины. Но, прежде чем сесть на них, самолет иногда подолгу кружил над квадратом белого безмолвия в поисках той льдины, на которую можно было бы сесть, конечно, с учетом толщины, возраста льдины и не менее важного — длины ее «взлетной полосы». Бывало и так: садились, но, услышав крик наблюдающего через открытый люк за следом лыж самолета «Мокро!», тут же взлетали, «удирали» с этой льдины, искали более крепкий лед. И, найдя, выгружали оборудование, разбивали палатку, бурили лунку, под гул газовой конфорки в палатке на глубину уходили батометры... И так от «точки» к «точке» к высоким широтам, до самого Северного географического полюса, а затем снова вниз, к более зыбким районам Карского моря. Не случайно кто-то назвал отряды высокоширотников, летающих на Ли-2, «прыгающими».

При встрече с Лукиным я опросил у него, чем же отличалась их экспедиция в этом году от тех предыдущих, в частности, от прошлогодней.

— Мы продолжали дело, начатое в 1973 году, — ответил он.— Вообще-то работа была та же, если не считать небольшого приключения... Случилось это на севере моря Лаптевых, — начал он свой рассказ. — Сели на льдину двухметровой толщины, пробурили лунку, начали делать станцию. В этой «точке» оказался чувствительный дрейф, — продолжал Валерий, — трос шел под углом и цеплял за нижнюю кромку лунки. Когда подняли первую серию батометров, обнаружили, что приборы сработали не на своих горизонтах — это понять нетрудно, если знаешь объект и возможные температуры в данном квадрате. Видимо, один из грузиков сорвался при постановке станции — ты, наверное, видел, что для последовательного срабатывания батометров мы к ним подвешивали грузики. В общем станция затянулась, сделали ее заново. И вот, когда снова стали поднимать батометры, трос пошел очень тяжело, это показалось странным, тем более что лебедка у нас была новая и сильная. Остается под водой двести метров троса с одним батометром — такое мы иногда руками поднимали, а лебедка еле тащит. Счетчик с трудом отсчитывает метры, показывает десять. Останавливаем двигатель, чтобы посмотреть в лунку. И тут мы видим, что трос опутал здоровенный камень... Даже своим глазам не поверили, случай один на миллион: с глубины Ледовитого океана в 3,5 тысячи метров поднять камень?! Таким способом! Да и каким угодно... это невероятно!

Оказалось, что, пока мы работали, наша льдина сильно сдрейфовала, глубина под нами уменьшилась метров на двести, видимо, трос тащило по дну, и он запутался за камень, а когда мы стали выбирать приборы, стянулся в крепкий узел... Я побежал в самолет, где летчики уныло ожидали конца работы — ведь мы уже возились на этой «точке» около четырнадцати часов против обычных трех-четырех. Кричу: «Сенсация!» Все прибежали в палатку, волнуются. Но для того чтобы поднять камень на поверхность, вытащить его, надо было еще пробурить шесть отверстий в двухметровой толще льдины — лунку к лунке. Ребята понимали, что самый критический момент тот, когда камень на тросе выйдет из воды. Илья Павлович — ты его хорошо знаешь — встал на лебедке, а мы, стоя на коленях, ухватили камень снизу, по локоть погрузив руки в воду. Вытащили его и завернули в полиэтиленовую пленку. Он оказался весом около семидесяти килограммов. Потом привезли его в Ленинград и сдали в Институт геологии Арктики...

Хотя случай был и уникальным, он выходил за рамки наших научных исследований. Мы были «привязаны» в этот год к одному общему делу, к «ПОЛЭКС — Север-76» и, работая лишь двумя отрядами, должны были во что бы то ни стало уложиться во времени до больших подвижек льда...

Смирнов. Здесь же, в Арктическом бассейне, действовала и еще одна составляющая эксперимента. Дело в том, что часть тепла, переносимого океаном и атмосферой в высокие широты, тратится на таяние льдов. Вот эту долю тепла нам могла выявить экспедиция «Яна», работающая в районе Янского ледяного массива, в юго-восточной части моря Лаптевых. Янский массив характерен тем, что, как мы говорим, «гниет на корню», то есть он формируется в июле, к началу навигации, когда вскрывается море ото льда, а уже в сентябре весь вытаивает. В этом смысле Янский ледяной массив — интересная природная лаборатория для изучения физических процессов таяния льда. Таким образом, на всей этой колоссальной акватории — Арктическом, Северо-Европейском бассейнах, в северной части Тихого океана — мы преследовали две цели: что получила атмосфера здесь в течение этих трех месяцев от океана и какое тепло привнеслось в океан из низких широт океаническими течениями. Как это делалось в океане, мы уже рассказали. Но ведь надо было определить все остальные притоки и расходы тепла непосредственно в атмосфере.