Как лист увядший падает на душу - Фёдор Чешко

Так что позавчера напустился я на Машку, как свинья распоследняя. Знал ведь, что к настоящему искусству она с большим пиететом относится и на многое ради него готова. И что совершенно искренне не понимает, как можно считать непристойностью обнаженную красоту - тоже знал. Так чего, спрашивается? Раньше надо было думать.

И вообще, на темы нравственности не мне бы рассуждать. У Пашки-то я невесту увел, как не верти. Внаглую увел, перед самой свадьбой... Он, кстати, ничего. Звонил мне потом, сказал, что зла на меня не держит и другом считать не перестает, что это машино право - выбирать, и раз она выбрала меня, то значит так тому и быть. Только все-таки мы с ним теперь почти не контачим. Я себя перед ним виноватым чувствую, а он чувствует, что я чувствую, и ему неловко. Вот только недавно он ко мне приходил, просил золотой кулон сделать - из его, значит, материала. Очень просил. И стыдно мне было, и досадно, но пришлось отказать: ну не умею я по золоту, только испохаблю человеку дорогую вещь (ведь откуда у него золото возьмется, наверняка переплавить что-то хотел). Тогда он попросил назвать кого-нибудь, кто может сделать - снова промашка вышла. Я же кустарь-одиночка, с коллегами мало общаюсь, потому как не знаю никого... Эх, до сих пор обидно, что помочь не смог!

Вот так я себя грыз весь день, но кроме этой грызни так ничего и не смог сделать. К Машке меня, естественно, не пустили, врачи со мной разговаривали сквозь зубы и глядя поверх головы. Сказали только, что Машка в сознание не приходит и они ни за что не ручаются. И еще сказали, что поврежден череп, что мочки ушей разорваны, что на левой груди глубокая царапина и безымянный палец левой руки вывихнут. Значит, серьги, кольцо, и, наверное, брошь обдирали в спешке, буквально с мясом... Едрена вошь, если я доберусь когда-нибудь до того, кто это сделал (а уж я очень-очень постараюсь добраться), он у меня подыхать будет постепенно и разнообразно, мать его перетак!

Потом примчалась Анна Михайловна, и мы с ней до глубокого вечера метались по больнице и приставали к врачам, пока очередное потревоженное нами светило не объяснило, что Маше мы все равно ничем не поможем, после чего выставило нас вон.

Я отвез Анну Михайловну домой, при чем всю дорогу она плакала у меня на плече, что меня несколько удивило. До сих пор они с мужем... ну, не то чтобы держались со мной неприязненно, но были подчеркнуто корректны, всем своим видом подчеркивая: мы люди слишком интеллигентные, чтобы влиять на выбор своей дочери, но ты не та партия, которой бы мы для нее хотели. Но теперь... Теперь, конечно, все это ерунда, была бы только Машка жива...

Домой я приперся в начале десятого. Родители, успевшие обзвонить всех моих приятелей и уже добравшиеся до моргов, учинили мне здоровенную выволочку, и я сдуру рассказал им все - и где шлялся, и почему не позвонил.

Мама сразу заплакала, а отец сел за телефон - звонить какому-то своему старому другу, крупному специалисту по черепно-мозговым травмам. Это отец-то, который всегда испытывал физическое отвращение ко всяким договорам "по знакомству", а Машку, после того, как она однажды явилась к нам в дом босая, именовал преимущественно "эта развязная особа". Н-да...

Я, как мог, успокоил маму и потихоньку смылся к себе. Некоторое время тупо слонялся из угла в угол, потом вспомнил о своей находке. Да, кстати она оказалась, очень кстати. Деньги теперь понадобятся... Я вытащил ее, эту вещицу (как сунул ее в карман, удирая с работы, так и забыл о ней), осмотрел еще раз, и какая-то зыбкая мыслишка закопошилась было в голове, но тут мама позвала меня к телефону.

Звонил Витек. Просил сделать несколько заготовок для перстней. Опять он за свое... Пришлось в который раз повторять, что я с кооператорами дела не имею из принципа, поскольку все они (и Витек в том числе) хапуги и халтурщики. Он стал канючить. Я его послал. Тогда он сказал, что ладно, больше сам он меня просить не будет, а напустит на меня Эллочку. И повесил трубку.

Про Эллочку - это в отместку за отказ. Пусть, мол, я хапуга, зато у тебя девчонку отбил, напакостил. Не понимает, дурень, что я ему за эту пакость век благодарен буду. Да и не он Эллочку отбил, а деньги его дурные... И напустить на меня свою достойную супругу ему не удастся: она меня теперь люто ненавидит. Из-за Машки. Вот и пойми их, женщин...

Не успел я трубку положить - снова звонок. На этот раз Пашка. Узнал где можно по-дешевке радиатор для "Москвича" купить, добрая его душа. Потрепались немного (я, конечно, про Машку ничего ему не сказал), пожелали друг другу спокойной ночи, повесили трубки.

И тут я вдруг вспомнил, что это за мысль пришла мне в голову перед витькиным звонком. И такая жуткая была она, эта мысль, что я набрался наглости и позвонил Анне Михайловне. Ее мой звонок сначала напугал, потом, - когда разобралась в чем дело - изумил до крайности, но на вопрос она ответила.

Некоторое время я стоял возле телефона. В голове пустота беспросветная, только крутиться фразочка, вычитанная, кажется, у Стругацких: "Как лист увядший падает на душу"... Крутится и крутится, бессмысленно, назойливо так, будто заигранная пластинка... Вид у меня, наверное, был страшненький, потому что отец глянул, проходя, мимо и стал успокаивать: другу своему он дозвонился, тот обещал завтра подъехать, посмотреть Машку и, если понадобится, посодействует. Я с огромным трудом уговорил их с мамой лечь спать, а сам ушел к себе, сел за стол и стал смотреть на брошь.

Первым делом я осмотрел ее замочек. Ну конечно... Искорежен, будто брошь не снимали, а сдирали с очень плотной ткани. Да, наверное так и было. Анна Михайловна сказала, что на Маше, когда она уходила на свадьбу, было бархатное платье и брошка. Золотая брошка "кленовый лист". Вот так.

Значит, сегодня мне на голову свалилась брошь, сорванная с груди полумертвой Машки. Значит, кто-то хотел, чтобы эта брошь была у меня. Зачем? Ежу понятно, зачем...

Я прикрыл дверь поплотнее, вытащил из-за тумбочки заначку - едва початую водки, поискал что-нибудь вроде стакана. Не нашел. Приложился к горлышку.

Дело ясное. Брошка эта приметная, оригинальная брошка. И брошка эта в розыске. В городе пять-шесть скупок драгоценностей, и единственная комиссионка, где принимают изделия из драгметаллов. Проконтролировать их раз плюнуть. Продам я эту брошку официальным путем, и в два счета менты выяснят, что продал ее я. А кому деньги позарез нужны - долг за машину отдавать? Опять же - мне. Так кто Машку ограбил? А?

Красиво получается. Правдоподобно. Я снова хлебнул из горлышка. Ну а если предположить совершенно для меня невозможное? Если предположить, что я эту брошку продам не как положено, а с рук - что тогда? То же самое. Близких друзей, способных такую вещь купить, у меня нет, пришлось бы искать покупателя... Все равно бы звон пошел, что я золотым кленовым листком торгую. Так какая же это гнида со мной счеты сводит? Со мной и с Машкой - кто?!