Опыт предпринимателя - Владимир Довгань

Член сборной команды в принципе не мог сойти с дистанции. Считалось, что если он в состоянии прервать рядовую тренировку, то наверняка подведет команду на соревнованиях, во время предельных нагрузок. Бывали жуткие сцены, когда у кого-то из ребят от перенапряжения начинала идти носом кровь. Никто и не думал останавливаться. К концу дистанции все было в крови – и одежда, и лодка, зато мужество гребца – вне сомнений.

После «десятки», как правило, – занятия со штангой, или плавание, или работа на тренажерах – в зависимости от плана. За тренировку со штангой гребец выжимает общий вес от двадцати до сорока тонн. Например, ложишься с тридцатикилограммовым «железом» на скамейку и по команде тренера ровно за две минуты выжимаешь его от груди сто двадцать раз. Один жим – это два движения, полсекунды вверх, полсекунды вниз. «Железо» имеет инерцию, и спортсмены, чтобы уложиться в норматив, позволяют штанге ударяться о грудь, чтобы она гасила ход и упруго отскакивала от грудной клетки.

Потом переворачиваешься на живот, и уже снизу за те же две минуты сто двадцать раз подтягиваешь штангу весом сорок килограммов. Далее без передышки берешься за гири. Загрузил одну группу мышц, потом другую, третью, четвертую... Упражнения идут потоком, нет возможности расслабиться, передохнуть. Но это только затравка – малые тяжести. Затем до седьмого пота, до звона в висках, до бесконечности упражняешься с тяжелым «железом». И когда небо уже кажется с овчинку, звучит команда грузиться в автобусы. Едем в гостиницу, на завтрак...

Напомню, это только разминка. При этом многие ребята, и я в том числе, перевыполняли задания тренера. Например, выжимали штангу по сто тридцать – сто сорок раз за две минуты. По физической подготовке я всегда был в нашей юношеской сборной лидером.

После короткого сна снова встаешь по будильнику. Без насилия над собой не подняться: тело по-настоящему не отдохнуло, мышцы скованы. Снова построение, получаем задачи на первую тренировку. Обычная норма для гребца на байдарке – проплыть за три часа тридцать километров. Это непрерывная работа. Ты не останавливаешься ни на секунду, накручиваешь на лодке круг за кругом. В этом режиме спортсмены делают восемьдесят-девяносто гребков в минуту. Каждый взмах весла означает перемещение двадцати пяти килограммов груза на метр-полтора. Выходит, гребец сдвигает гору за одну тренировку!

И в голову не придет остановиться, передохнуть. Если ты сломался, значит, ты слабак, на тебя нельзя надеяться. Наоборот, идет страшная рубка: все рвутся вперед, все хотят себя проявить, показать выносливость, работоспособность. Сознание на дистанции выключается. Гребешь на воле, на нервах. Вперед ведет установка: «Я обязан, я не отстану, я не имею права бросить». Гребешь, обливаясь потом, скрипя зубами, срывая дыхание. Главное, доказать: ты – в лучшей форме, ты -железный боец!

Тело, правда, частенько напоминало нам, что мы сделаны из того же теста, что и все люди. С наших, отнюдь не железных задних мест не сходили кровавые мозоли. Гребцы сидят на деревянных скамьях-слайдах и, как велосипедисты, постоянно переносят упор с одной ноги на другую. В минуту таких движений делается восемьдесят-девяносто. Весь день – сплошное трение тела о дерево, причем трение с мощным усилием. Гребца всегда можно опознать не только по сильным плечам и могучему торсу, но и по стертому заду.

Здесь была нужна взаимопомощь. Вот приходит с тренировки, шагая в раскоряку, мой друг Олег Филиппов и обращается ко мне с деликатной просьбой продезинфицировать рану. Спускает брюки, а сзади у него – кровавое месиво, просто мясо, как то, что покупаем в магазине. Времени мало, через несколько часов очередная тренировка. Хватаю йод и начинаю прижигать рану. Олег голосит от страшной боли, просит подуть на это мясо, чтобы не так драло. Дую, чего не сделаешь для друга!

Пройдя экзекуцию, Олег снова натягивает спортивную одежду и идет на тренировку, снова садится в лодку и проделывает эти восемьдесят, девяносто, сто движений в минуту, не давая зажить истертой коже, истерзанным мышцам.

Как выглядело мое тело? Наверное, точно так же. Я тоже кричал, когда меня мазали йодом или зеленкой, и умолял подуть на больное место.

В зимнее время к обычным трудностям добавлялся собачий холод, который бывает только на воде. Зимой мы уезжали на сборы в Краснодар. Там есть теплоэлектростанция, которая выбрасывает теплую воду в так называемый пруд-охладитель. Это большое озеро, связанное с рекой Кубань, и оно никогда не замерзает.

На улице минус восемнадцать, сильный ветер, а мы продолжаем тренироваться. Надеваешь на себя кучу одежды, весло обшиваешь двумя полиэтиленовыми мешками, чтобы защитить руки от ветра и ледяной воды. Волна, ветер, холод! Мокрое лицо обжигает морозный ветер. Через считанные минуты и гребец, и лодка покрываются ледяным панцирем. Одежда превращается в ледяную коробку. Весло утяжелили килограммы льда. Но мы как ни в чем не бывало отрабатываем полтора или два часа на воде. Подвигом это мы никогда не считали: обычный рабочий момент. Физические нагрузки были настолько велики, что сырость и переохлаждение отступали на второй план.

Но до поры до времени. Однажды в такую погоду у меня разорвался правый пакет. Мало сказать, что рука начала превращаться в ледышку. Чтобы представить себе, что я испытал, намочите свою руку ледяной водой и подставьте под обжигающий морозный ветер. При этом вновь и вновь смачивайте ее, поскольку грести на байдарке с сухими руками невозможно.

Хорошо, что мои мученья заметил Олег Филиппов. Он подплыл и, ни слова не говоря, засунул мою руку себе под одежду. Его потное, горячее тело грело, как печка. Вскоре я вновь мог держать весло, и мы двинулись к базе, до которой было километра полтора.

В обычном состоянии мы отмахали бы это расстояние за несколько минут, но нам приходилось останавливаться, чтобы снова и снова отогревать руку.

Пока мы доплыли до базы, поставили лодки, прошло не менее получаса. В гостинице я уже готов был выть от боли: рука покрылась волдырями и выглядела, как ошпаренная.

Что я только ни делал: подставлял под холодную воду, смазывал мазями, но боль не отпускала. Другой человек бросился бы в больницу, там сделают перевязку, дадут обезболивающее... Но спортсмены не такие, как все. Вот-вот начнется очередная тренировка. Я шью новый пакет и спешу к своей байдарке.

Краснодар памятен еще и отсутствием нормального жилья. Не­замерзающий водоем привлекал тьму гребцов со всех концов страны. Были забиты не только гостиницы, но и все свободные площади в общежитиях заводов, профтехучилищ и т.д. Оставался обычный частный сектор. Тренерам тогда разрешалось тратить наличные деньги из расчета рубль-полтора за койку в сутки. На что можно было претендовать с такими средствами?

Мы размещались в курортном поселке на окраине города в домишке деревенского типа. Не было ни бани, ни душа. Чтобы получить побольше денег, хозяева ставили в шестнаддатиметровую комнату не меньше восьми кроватей. Мы с большим трудом могли между ними протиснуться. Здесь не только спали, но и сушили спортивные доспехи. Одежда, мокрая от воды и пота, висела на спинках коек и на веревках, протянутых над головами. Дышать было просто нечем: форточку не откроешь, поскольку отопление почти не действовало.

Но никто не роптал и даже не обращал внимания на жуткие условия. Физические нагрузки были настолько велики, что обстоятельства, принял ты душ или нет, сухая н тебе одежда или мокрая, особой роли не играли. Натягиваешь холодный, мокрый спортивный костюм, делаешь резкую пробежку, чтобы разогреться, садишься в лодку и – вперед! – только свистит в ушах ледяной ветер.

...После первой тренировки мы, полностью обессиленные, вы­валиваемся из лодок на понтон и лежим, как тюлени. Отдышавшись, пьем специальный белковый коктейль с глюкозой и аскорбиновой кислотой. Затем – срочно в столовую. Обильный, высококалорийный завтрак уже сгорел в организме, и снова сосет под ложечкой. Набрасываешься на обед и сметаешь со стола все, что ни дадут, -огромное количество пищи.

В запасе до следующей тренировки – час двадцать. Снова в долю секунды раздеваемся, ложимся под одеяла и мгновенно проваливаемся в сон. Страшные перегрузки научили нас использовать любую передышку, чтобы вернуть силы. Рассчитываешь сон до минуты, до долей минуты. Если бы силы лучше всего восстанавливались в танцах, мы бы танцевали. Мы делали бы все что угодно, чтобы быстрее приходить в форму.

Эта школа мгновенного расслабления и засыпания помогает мне и сегодня. Когда я захочу отдохнуть, например, при длинном авиаперелете, или освежить силы посреди трудной и длительной работы, то я усну без проблем в любых условиях. Словно внутри есть особый процессор, и ты программируешь его: есть полчаса на сон, чтобы снова быть в хорошей форме. Чик! – щелкаешь выключателем и засыпаешь даже при полном дискомфорте. Сознательно истязая себя перегрузками, мы не должны были допустить срыва. Однако, стремясь к наивысшей работоспособности, гребцы нередко переходили опасную грань. И тогда организм, эксплуатируемый за красной чертой, включал защитную реакцию – в виде одной или нескольких болезней.