Опыт предпринимателя - Владимир Довгань

Опыт предпринимателя

СПОРТ, БОЛЬ, ПОБЕДА

Для болельщиков спорт – это прежде всего зрелище, яркий, радостный праздник. Они не подозревают, какой нечеловеческий труд, сверхусилия скрываются за парадным фасадом. В этой главе я расскажу о многом, приоткрою изнанку большого спорта, но начну именно с праздника.

...Солнечный летний день, слепящая водная гладь, соревнования по гребле на байдарках. На дистанцию выплывает стайка лодок-«одиночек». Ритмично движутся весла, на брызгах вспыхивает радуга. Зрители на трибунах громко приветствуют своих любимцев.

В байдарках – красивые, загорелые парни: могучие торсы, рельефные, совершенные мышцы, нарядные майки. Среди этих ребят и я – безусый юноша, мастер спорта СССР, член молодежной сборной Союза по гребле Владимир Довгань.

Вот легкие суденышки подровнялись на линии флажков, спортсмены замерли в напряженном внимании. Старт! Разом ударили весла, вода вскипела, и вокруг байдарок повисли огромные шары, сотканные из капель, ветра, солнца. Лодки рванулись вперед, к победе, к моей победе! Я знаю, что вновь буду первым, что аплодисменты, гимн, золотая медаль, слава достанутся мне. Так было много раз, и так будет сейчас!

Эти события незабываемы. Массовый спорт семидесятых-вось-мидесятых годов оказался самым главным, добрым и светлым моим воспитателем. Земной поклон всем тренерам, которые со мной занимались! Уверен, что такой же благодарностью переполнены сердца миллионов соотечественников. Именно спорт ставил нас на ноги, делал сильными, крепкими, стойкими, позитивными, компанейскими людьми.

Мой спортивный стаж начался с авиамоделизма. Этот вид спорта захватил меня еще в классе пятом или шестом. Я дружил с Юрой Архиповым. Он был чуть старше меня и ходил в клуб авиамоделистов «Альтаир». Дома у него я видел чертежи и много моделей самолетов. Даже не верилось, что он сделал их своими руками.

Один раз он затащил меня в свой клуб, и я сразу полюбил этот уди­вительный мир «всамделишных» полетов, волнующей авиационной красоты, точной, кропотливой работы.

Авиамоделизм представлял собой огромную сеть клубов, в которых занималось очень много мальчишек Это был первый шаг в авиацию. Помню плакат на стене: «От модели – к планеру, с планера – на самолет!».

Нам настолько нравилось моделирование, что во время каникул мы нередко оставались в клубе на ночь и работали, работали, работали... Один изготавливал планер, другой – боевую машину, третий вытачивал красивые обводы гоночных моделей. Меня волновали чудесные краски и совершенные формы летательных аппаратов. Я с удовольствием вдыхал запахи клея, эмалита, которым покрывалась готовая модель. Приятно пахло даже двигательное топливо, состоящее из этилового спирта, касторового масла и керосина.

С большой любовью вспоминаю руководителя нашего клуба. Он был доступен и отзывчив, как отец, и находил время для каждого. Ребята то и дело подходили к нему Виктор Иванович, объясните, Виктор Иванович, покажите! Он управлял нами настолько тонко, ненавязчиво, что мы не ощущали никакого давления. Наш руководитель создал очень дружный коллектив. В клубе царила светлая, творческая атмосфера.

Ребята быстро взрослели, становились целеустремленными, грамотными: кто-то готовился стать космонавтом или летчиком, кто-то -инженером. Младшие всегда находили у старших помощь и поддержку, дельный совет, подробное объяснение. Позанимавшись в клубе год-два, мы уже умели чертить, конструировать, создавать новые формы, работать по металлу, управлять самолетами. Мы познавали механику, изучали двигатели, осваивали азы самых разных ремесел.

Больше всего мне нравилось работать с легчайшими материалами. Например, обтягивать шелком крылья и фюзеляжи. Сначала приклеиваешь тонкую и гладкую ткань, потом смачиваешь ее спе­циальным раствором, и она натягивается, как кожа на барабане. Я с удовольствием вытачивал разные детали – нервюры и элероны из бальсы – самого легкого дерева в мире, невесомого, как пух, и в то же время прочного. Я знал, что бальса растет где-то в тропиках, что из нее был сделан знаменитый плот «Кон-Тики», и держать ее в руках, обрабатывать было невыразимо приятно.

Мною двигало сильнейшее желание сделать лучшую модель в мире. Я испытывал азарт, ощущал какую-то внутреннюю гонку. Хотелось не идти, а лететь вперед. Но авиамоделизм предполагает множество тонких операций, требующих терпения, аккуратности. Я вздыхал: как медленно сохнет клей! Приходилось промазывать места соединения помногу раз, потому что клей был тоже особый, сверхлегкий и должен был высыхать тонкими слоями.

Это было удивительное время. Сегодня я отчетливо вижу, что мы тогда строили не только авиамодели, а в первую очередь себя, свои личности. Непоседы вроде меня учились усидчивости. Медлительные ребята, наоборот, начинали шевелиться быстрее. Занятия пронизывал дух творчества, целеустремленности, здорового соперничества. Каждый день и час походил на праздник теплая атмосфера, добрые шутки, забота друг о друге. Чтобы уйти домой попозже, мы нередко устраивали ужин в мастерской – собирали по десять-двадцать копеек, кто-нибудь из ребят бегал в магазин, покупал две-три буханки белого хлеба и большую банку яблочного повидла. Мы весело поглощали, запивая водой, незатейливые бутерброды. Что может быть приятнее – пообедать в кругу хороших друзей!

Дома, естественно, у меня тоже появились чертежи и модели. Я отдавал им все свободное время, и комната пропиталась особенным запахом клея и красок...

Потом начинались тренировки с моделями, нужно было испытывать, доводить их. Это было тоже увлекательное дело. Самолет летает по кругу около двадцати метров в диаметре. Спортсмен стоит в центре и через тонкие проволоки-корды управляет моделью. Мое сердце от радости готово было выскочить из груди, когда стремительный ревущий самолетик послушно менял высоту, выписывал разные фигуры!

Не обходилось и без смешных происшествий. Если модель ока­зывалась неисправной, ее останавливали при помощи обычной шапки, которую кто-нибудь ловко бросал на пропеллер. Мотор глох, и машина с минимальными поломками приземлялась.

И вот однажды моего дружка Юру Архипова попросили остановить модель. Он снял свою шапку, стал прицеливаться, но в последний момент испугался низко летящего самолетика, отвернулся, нагнулся, и модель угодила ему точнехонько в мягкое место. Конечно, ничего, кроме легких ушибов, он не получил, а мы так и покатились по траве стадиона, смеялись до слез.

Без шуток не проходило ни дня. Неизменным успехом пользовалась такая: тайком намазывался клеем чей-нибудь стул. А когда увлекшийся работой мальчишка садился, а потом не мог встать, наш подвальчик сотрясался от дружного хохота. Но никто никогда не обижался. Настолько дружелюбная была атмосфера, настолько мы были сплочены, что не было ни склок, ни злости.

Я бы еще долго занимался авиамодельным спортом, все мне в клубе нравилось, но неожиданно, не знаю, по какой причине, его закрыли. Помню, что нам, мальчишкам, было очень обидно и горько, когда наш подвал оказался на замке. Заниматься моделизмом на дому, без преемственности знаний, без базы, без специальных материалов, которые с огромными сложностями добывались в разных местах, было, к сожалению, невозможно. Конечно, мы по инерции продолжали мастерить самолеты и планеры. Но это уже не было спортом – с соревнованиями, разрядами, дружной командной работой, а перешло в разряд хобби.

Путь в летчики мне был заказан из-за зрения, и я в конце концов оставил авиамоделизм. Но все, что ни делается, – к лучшему. Я открыл для себя восхитительный мир гребли на байдарках, наполненный солнцем, ветром, водяными брызгами, мир крепких мускулов, железной воли и волнующих побед.

Зачем я пошел в гребцы? Объясню этот шаг с высоты сегодняшнего понимания. В школе я был изгоем, потому что не вписывался в пе­дагогические рамки, гвоздем, который торчит из доски и всем мешает. Молот образовательной системы то и дело обрушивался на меня. Добрым словом могу вспомнить только учителя истории. Это был удивительно добрый и теплый человек, единственный за все школьное время, кто хорошо ко мне относился, поощрял меня, хвалил.

Чтобы остаться самим собой, мне приходилось полностью отвергать то, что навязывалось школой. Эта борьба требовала больших затрат сил моих учителей. Мне было особенно несладко. Я оказался между молотом и наковальней: с одной стороны меня прессовала школа, с другой – давили родители.

Мир спорта стал убежищем от школы и родителей. Я садился в лодку и плыл туда, куда хотел. Это было то благословенное место, тот храм, где я мог естественным способом быть в мире с собой, общаться с друзьями, природой. Гребля дала мне возможность вырваться из ада, в который попал затравленный и забитый мальчишка, чтобы каждую тренировку вдыхать свежий воздух свободы и доказать всему миру, что я не изгой, что я – чемпион, я – большой человек.