Опыт предпринимателя - Владимир Довгань

Эйфория не оставляет меня. Подхожу к машине, не спеша одеваюсь и наслаждаюсь поездкой по ночному лесу. До дома мне ехать минут двадцать. Есть время для размышлений в приятной атмосфере, когда слышишь лишь урчание мотора и хруст колес поснегу. Тепло, счастье, невероятная сила! Нет, слов явно не хватает, невозможно в полной мере передать фантастическое удовольствие от общения со стихиями природы, описать ту энергию, ту остроту взора, тот заряд, который получает человек, разговаривая с Землей и Космосом.

Мотор выводит приятную песню, мелькают спящие дома, засне­женные деревья. Состояние такое, что я готов обнять и расцеловать первого встречного. Жизнь прекрасна! Я благодарю судьбу за ее подарки. Я абсолютно здоров, и здоровы все мои близкие. Люди, которые работают со мной, также практически не болеют, настроены позитивно. Вокруг меня создается мощное, светлое поле, и я счастлив, что приношу людям здоровье и удачу. Это самая большая награда.– защищать людей от болезней, дарить энергию и силу.

Но так было не всегда. В семнадцать лет я был совершенно другим. Мне пришлось пройти через труднейшие испытания болью, страданием. Именно они и сделали меня тем, кто я есть сегодня, именно они превращают людей в большие и сильные личности.

Я рос в очень теплой семейной атмосфере. Мама и бабушка и по сей день щедры на ласку, у отца за внешней строгостью скрывается необыкновенная доброта.

У меня был любимый старший брат. Не знаю, как в других семьях, но мы с Валентином, Валей, были не просто друзьями – мы составляли единое целое. У нас было удивительное духовное единство. То, чего не было в его характере, – задора, дерзости, мечтательности, лучистой жизнерадостности, – в избытке имелось у меня. Но качества стабильности, надежности, последовательности, целеустремленности у брата были развиты сильнее и компенсировали их нехватку во мне.

Любовь Валентина для меня была столь же важна, как и любовь матери и отца. Он всегда защищал меня, очень серьезно подходил к нашим отношениям, даже взвешивал слова. Я на всю жизнь запомнил, как однажды, прилетев со спортивных сборов часа в два ночи, прыгнул первым делом к брату в постель, разбудил его, и первое, что услышал от него, еще совсем сонного, было: «Братишка, я рад, что ты приехал. Я очень тебя люблю!». Я помню до сих пор его запах, его слова, его тепло.

И еще врезалось в память: я, совсем мальчишка, играю в мячик с ребятами и вдруг вижу брата, обросшего, счастливого, в красной спортивной майке, подаренной мною. Он в то время был командиром студенческого строительного отряда и приехал на побывку домой. Я бросился к нему, мы обнялись и так, в обнимку, смеясь, пошли домой. Эти трогательные сцены остались в сердце навсегда.

И вдруг судьба распорядилась так, что я лишился своего брата, своего друга и защитника, своей половины!

Странно, что даже очень большие события памятны мелочами. На спортивных сборах в Таджикистане в одном из местных магазинчиков я наткнулся на чертежные карандаши «Кохинор», видимо, никому не нужные в маленьком поселке. В Тольятти это был жуткий дефицит, а брат (он тогда учился на третьем курсе института) очень много чертил -конструировал, изобретал. Я ждал минуты, когда вручу ему подарок, представлял, как он обрадуется...

И вот, вернувшись со сборов в Краснодар, где я, профессиональный спортсмен-гребец, жил и тренировался после окончания средней школы, получаю телеграмму с ужасным, невероятным известием: «Володя, срочно выезжай домой. Погиб Валентин».

Я прерываю работу над книгой: память вернула меня в тот черный день, когда произошла трагедия. Комок подкатил к горлу, боль утраты вновь сдавила сердце. Вот я сижу в комнате краснодарской спортбазы, оглушенный горем, и смотрю на уже ненужные карандаши. Время остановилось, все погрузилось в черный туман.

Друзья берут мне по телеграмме билет, сажают в переполненный самолет. Как во сне, добираюсь из аэропорта до дома. Мама вся в черном, плачет. В глубоком горе отец. Все вокруг рушилось, беда придавила меня. Удар был настолько силен, что разом выбил у меня все: веру в лучшее, силу, здоровье. Мир стал другим: пустым, холодным, болезненным.

Мы были самой дружной семьей в мире. Мы нежно друг друга любили. И все в момент превратилось в сон. Я не чувствовал своего тела, не ощущал времени. Слезы, боль, рыдания...

Через месяц после похорон я поехал на кубок Союза по гребле в Грузию, в Гали. Успешно пройдя предварительные соревнования, так называемый отбор первой ступени, я приехал в гостиницу и уснул. Ночью сон вдруг ушел, и я не мог понять, что произошло: чудовищная боль разрывала голову.' »"

В древности была такая пытка: на голову наказуемых натягивали кольцо из сырой шкуры животных. Усыхая, кожа так сдавливала голову, что несчастные теряли рассудок и память. Я был близок к этому. Вызвали врача. Оказалось, у меня резко поднялось кровяное давление. Медики поражались: еще вчера было сто десять на семьдесят, а стало двести двадцать на сто двадцать! Конечно, они применили весь арсенал средств для понижения давления, но до настоящего облегчения было еще бесконечно далеко.

Ужасная боль не покидала меня целый год, и я, потеряв надежду на врачей, в конце концов избавился от нее сам. Меня поймет лишь тот, кто пережил подобное, чья несчастная голова грозила взорваться от малейшего толчка или напряжения. Жуткие, нечеловеческие мучения! Теперь я, абсолютно здоровый, мощный человек, знаю, что эти испытания послал мне Бог, чтобы навечно сделать меня сильным, чтобы больше ни одна боль, ни одна трагедия не смогла выбить меня из седла, отвлечь от моей миссии.

...В полубессознательном состоянии доехал я до Краснодара, и потянулись ужасные дни. Любое, даже самое незначительное напряжение приводило к резкому скачку давления и к новой адской головной боли. Бодрствуешь ты или спишь, твой мозг, сознание живут предчувствием пытки.

Даже на войне бывают затишья между боями. Моя боль не давала мне передышки. Она заполнила собой все, не оставив места другим чувствам и иным желаниям, кроме одного: избавиться от нее раз и навсегда. А если это невозможно, то полностью подчиниться ей, не шевелиться лишний раз, не делать резких движений, чтобы хоть как-то умилостивить безжалостную боль.

Это была очень жесткая, жестокая школа. Действительно, если ты не сошел с ума, если смог выжить, то становишься несгибаемым, стальным человеком. Только на кого, на что рассчитывать?

Врачи, конечно, желали мне добра, заботились обо мне, как о своем близком. Меня лечил удивительный человек, жена нашего тренера. Да и весь коллектив физкультурного диспансера был озабочен моим состоянием (раньше для спортсменов существовали специальные медицинские учреждения, где врачи помогали нам, давали допуск на соревнования; следили за нашим здоровьем). Чего только не делали со мной! Брили наголо и обкладывали голову целебными травами, проводили процедуры, подключали провода всевозможных аппаратов, назначали курсы лечения, но все тщетно.

Дело не во врачах. В моем случае медицина была просто бессильна. Более того, объективно она вредила мне. Огромное количество лекарств -в день я принимал больше шестидесяти таблеток и массу инъекций -отзывалось побочными эффектами, разрушало остатки здоровья. За гипертонией потянулись другие хронические болезни – бронхит, гастрит, ларингит, фарингит.

Внешне я по-прежнему выглядел здоровяком. У меня была мощная, атлетическая фигура. Я покупал пиджаки пятьдесят шестого, а брюки -сорок восьмого размера. Но это была одна видимость здоровья и силы. За год болезни я фактически превратился в инвалида.

Иногда я потихоньку, боясь резких движений, добредал до спортивной базы, с завистью смотрел, как тренируются, купаются ребята. Попытки делать что-то вместе с ними кончались плохо: у меня после занятий поднималась температура, начинало болеть горло, мучил насморк, снова приходилось прибегать к таблеткам. Я стал избегать не только спортивных занятий, я боялся даже сквозняков. Молодой человек с набором старческих болезней. Боль, боль и только боль переполняла мое тело, и дух мой перестал быть здоровым. Мир стал враждебным и отталкивающим.

Я пережил смерть близкого человека. С ним умерла даже не половина – большая часть меня. Тело было живым лишь формально, души уже словно не было, она омертвела.

Я стал часто задавать себе вопрос: зачем мы вообще рождаемся, почему мы живем, что нами движет? Именно в такие страшные, «запредельные» моменты приходит истина, приходит понимание. Теперь я твердо знаю: живу для того, чтобы совершенствоваться духовно и физически, становиться лучше во всем. Прежде я считал болезни непременным испытанием, которое каждый обязан пройти. Сейчас же я твердо уверен, что человек не должен болеть, именно не должен. Эта истина досталась мне дорогой ценой.

Но, ради Бога, не подумайте, что я тогда проводил время в постели. Между прочим, я ни разу в жизни не пропустил из-за болезни работу, но для этого постоянно приходилось глотать кучу таблеток, делать уколы, натираться мазями. Часто по утрам минут пят-надцать-двадцать я приводил себя в чувство, чтобы оторвать больное тело от кровати.