Пруссия без легенд - Себастьян Хаффнер

С другой стороны, после покорения и колонизации Бранденбург гораздо быстрее, чем Померания и Силезия, стал значительной землей со своим особым отпечатком: те гораздо дольше вели скучное существование в качестве многократно поделенных малых княжеств. Маркграфы Бранденбурга, напротив, быстро поднялись в высшие классы имперской знати Германии, уже в 13-м веке в качестве "имперских камергеров" они принадлежали к элитному клубу курфюрстов, избиравших германского императора, и во времена расцвета Асканийской династии Бранденбург был силой в империи. После вымирания династии эта сила снова пришла в упадок, ее новая знать одичала, и маркграфство под сменявшимися властителями стало в некотором роде "Диким Востоком", где процветали рыцари-разбойники и царило право кулака. Это не должно нас больше интересовать. На что мы хотим здесь указать, так это то, что история колонизации пограничной провинции проходила иначе, чем в Померании и в Силезии, и превосходила их как в добре, так и в зле. С одной стороны, в ней больше насилия и крови, с другой стороны, она была политически плодотворнее, созидательнее. Альбрехт "Медведь" был жестоким завоевателем, но маркграфство Бранденбург Аскании было уважаемым, жизнеспособным государством, прежде чем оно еще раз пришло в упадок. Так или иначе, у всех историй колонизаций есть эти две стороны: они лишь больше или меньше отстоят друг от друга.

Еще дальше, чем в Бранденбурге, отстояли они друг от друга в прежней Пруссии, с которой нам следует разобраться несколько подробнее. Покорение и порабощение страны пруссов на Висле Немецким Рыцарским Орденом — отвратительная история; однако государство, которое создал Орден на покоренной земле, — это маленькое чудо света своего времени. И закат, и упадок этой ранней “Прапруссии” приводят затем прямо к становлению позднейшего Великого Государства Пруссия.

В начале колонизации Пруссии — столетняя ужасная резня, почти истребление, сравнимое с более поздним почти полным истреблением североамериканских индейцев европейскими пришельцами. Оправдывать здесь нечего. Ужас этой истории объясняется двумя факторами: дух крестового похода завоевателей и огромная цивилизационная пропасть между ними и их жертвами. Начнем со второго.

Языческие славяне, жившие по Эльбе и Одеру, в эпоху колонизации без сомнения были в материальном, культурном и в религиозном смыслах позади своих христианских колонизаторов; однако они не были настолько отсталыми, чтобы быть неспособными к ассимиляции и развитию. В сравнении с ними языческие пруссы (или "пруццы" [3]) в нижнем течении Вислы в глазах немцев (а впрочем, и поляков) были не отсталыми родственниками, а дикарями: чужеродный народ без письменности и летоисчисления, с языком, который одинаково не понимали ни германцы, ни славяне, и с обычаями, которые их христианским соседям казались варварскими — такие как многоженство и подкидывание детей; при этом народы эти считались в целом воинственными, жестокими и отважными. Когда христианские соседи появлялись в Пруссии в качестве миссионеров или колонизаторов, как это уже до Рыцарского Ордена безуспешно пытались делать поляки, то столкновение могло быть только лишь вызывающим ужас.

Вдвойне ужасно, когда миссионеры и колонизаторы появлялись сразу после крестовых походов с лозунгом: "Смерть неверным!" В Бранденбурге покорение и миссионерство существовали в двух ипостасях: светские завоеватели жаждали только покорения; христианская миссионерская работа совершалась мирными монахами, которые среди прочего приносили много полезной техники: к примеру, цистерцианцы (важнейшие миссионеры провинции) были специалистами в осушении болот. По сравнению с этим в Пруссии покорители из Рыцарского Ордена приносили христианство мечом. Крещение было их первым и важнейшим требованием к озадаченным пруссам. Кто не соглашался креститься, того ожидала смерть. Для пруссов их вторжение было ужасным опытом насилия. В страну вторгались тяжело вооруженные чужеземцы и безо всякой причины, на непонятном языке требовали непонятного и убивали, когда не получали скорого ответа.

Так продолжалось десять лет, с 1226 по 1236 год. Потом наступил период кладбищенского покоя. И затем в 1260 году неожиданно разразилось большое восстание пруссов, которое подобно лесному пожару охватило всю страну — отчаянное достижение примитивных пруссов, которое непостижимо сработало, несмотря на их несовершенную политическую организацию. Восстание было сначала успешным, с ужасами мести, которым не уступала месть покорителей. Естественно, с течением времени превосходящая военная цивилизация орденских рыцарей одержала победу, однако полных 15 лет бушевала партизанская война, которая все больше и больше принимала формы истребления. Чудо состоит в том, что после этого вообще остались какие-либо пруссы.

Но это произошло. Пруссы, несмотря на широко распространенную гипотезу, не были полностью уничтожены. Более того, их остатки в последующее столетие настолько основательно перемешались с прибывшими в страну колонистами — хотя опять же не совсем без насильственной помощи — что от их языка и истории совершенно ничего не осталось. Эти колонисты, энергично пригоняемые орденским государством, вообще-то состояли не только из немцев, но также из славян-христиан, живших по соседству: кашубы, мазуры, мазовы, да и поляки — Орден не был разборчив. Поскольку по уставу монашеского ордена рыцари не могли заводить семей и производить наследников, то Орден и создавал таким образом новый прусский христианский народ — такой, какой он хотел.

Насколько ужасно действовал Орден в качестве покорителя, настолько же замечательны его последующие достижения в колонизации и в строительстве государства. Ужасы 13 века некоторое время продолжались в 14 веке, в котором Орденское государство расцвело подобно розе. Его зарождение — наиболее плодотворная часть истории немецкой колонизации; столь кроваво возникшее, оно становится теперь образцовой колонией. Так случается в истории, снова и снова: происходит ужасное, а затем приходят новые люди, и они развивают над могилами кипучую деятельность и радуются жизни.

Орденское государство 14-го века выглядит необычно современным: посреди феодальных монархий — религиозная республика, во главе ее выборный Магистр, окруженный своими капитулами как современный глава государства или правительства — своими министерствами; земля разделена на двадцать округов, каждый из которых управляется по указаниям Магистра комтуром [4] со своим собственным конвентом; каждый рыцарь Ордена в определенной мере является государственным служащим; нет никаких господ-феодалов, как в других местах — устав Ордена запрещает личную собственность; и вообще все холостяки — обет рыцаря Ордена требует целомудрия. Пополнение Ордена приходит из Империи, где его постоянно рекрутирует Германский Мастер, впрочем — без особых усилий. Ведь Орден в соответствии с современным ему словом довольно скоро стал "Госпиталем", сиятельным местом призрения для юных сыновей немецких княжеских фамилий, которые пробивались на свои места в жизни. Орден мог выбрать себе среди них наилучших, и таким образом он долгое время будет очень хорошо управляться.

Это — государство, и государство создает себе народ — народ иммигрантов, которые по прибытию находили уже готовым свое государство и его прочный порядок, и получали свои наделы земли — почти опустошенной плодородной земли, земли неограниченных возможностей для умелых людей. А эти иммигранты — люди умелые. Пруссия в 14 веке становится богатой, гораздо богаче, чем другие немецкие колонии, с быстро растущими городами, как Данциг и Кёнигсберг, с хорошо хозяйствующей знатью (это чисто экономическая знать — политикой занимается Орден) и множеством свободных и зажиточных крестьян, в отличие от окружающих её феодальных областей. Счастливая страна.

Нет, все-таки это не счастливая страна. Чем больше преуспевали сословия, тем больше воспринимали они господство Ордена как чуждое господство — и так оно и есть, и остается в определенном смысле. Ведь Орден совершенно сознательно комплектуется из империи, а не из местной аристократии и патрициата. Они бросают завистливые взгляды на соседнюю Польшу, где аристократия все более могущественна, где королевство все больше превращается в республику аристократии. И когда Орден в 15 веке вступил в длительную череду войн с Польшей и Литвой, он находит свои "сословия" — свой народ — сначала наполовину, а в конце полностью на стороне противника. Вследствие этого и погибло Орденское государство — поэтому, а также и вследствие определенного вырождения и одичания. Бедность, целомудрие и послушание на длительном отрезке времени плохо сочетались с соблазнами власти.

В этом быстром обзоре мы поскупились на имена и даты. Мы не упомянули таких известных магистров, как Германн фон Зальца, Винрих фон Книпроде и Хайнрих фон Плауэн, и мы с удовольствием не упомянули бы неоднократно воспетую битву под Танненбергом [5] (1410 год), первое тяжелое поражение Ордена, в каком-то смысле битву на Марне [6] в его польской войне. Она вошла в немецкие и в польские исторические легенды как столкновение героев с одной стороны и торжество освобождения с другой, но все-таки она не была решающей. Войны Ордена с Польшей после Танненберга продолжались еще более, чем полстолетия. Но без даты все-таки не обойтись, как для истории Ордена, так и для Предыстории Пруссии: 1466 — год Второго Торуньского мира. По этому миру Орден утратил свою независимость и стал вассалом Польши. Западная Пруссия становилась полностью польской (и в последующие столетия она была насыщена польскими поселенцами, которые уже никогда не ушли отсюда). Восточная Пруссия оставалась Ордену, но лишь в качестве подчиненной Польше. Вот такой несколько более глубокий исторический надрез.