Тележка с яблоками - Бернард Шоу

Боэнерджес. Его будет решать ваш министр внутрен­них дел, член законного демократического правительства.

Магнус. Такой же каучуковый штемпель!

Боэнерджес. Сейчас, может быть. Но когда министром внутренних дел стану я — дудки! Никому не удастся превра­тить в каучуковый штемпель Билла Боэнерджеса, ручаюсь вам.

Магнус. Ну, разумеется, разумеется. А ведь забавно, до чего люди склонны идеализировать своих властителей. Когда-то, в старые времена, король почитался богом — бедняга! Его и называли богом, и поклонялись ему, как существу всеведущему и непогрешимому. Ужасно...

Боэнерджес. Не ужасно, а глупо, просто глупо.

Магнус. Но, пожалуй, не глупей, чем наша отговорка, будто бы он всего лишь каучуковый штемпель, а? Божествен­ный император Древнего Рима не обладал ни безграничной муд­ростью, ни безграничными знаниями, ни безграничной властью; но кое-что он смыслил, знал и мог, пожалуй, даже не меньше, чем его министры. Это был живой человек, а не неодушевлен­ный предмет. Кто смел приблизиться к королю или министру, взять его со стола и приложить к бумаге, как берут и прикла­дывают предмет из дерева, металла и резины? А вот несменя­емые чиновники вашего министерства будут норовить именно так обращаться с вами. И девятнадцать раз из двадцати вы это стерпите, потому что вы не можете все знать; а если бы вы даже и знали все, то, во всяком случае, не могли бы сами все делать и всюду поспевать. Но что случится на двадцатый раз?

Боэнерджес. На двадцатый раз они увидят, что имеют дело с Биллом Боэнерджесом.

Магнус. Вот именно. Теория каучукового штемпеля не оправдается, мистер Боэнерджес. Старая теория о божественной природе королевской власти оправдывалась, потому что в любом из нас есть божественная искра; и даже самый глупый, самый незадачливый король или министр — бог не бог, а какое-то подобие бога, потуга на божественность, пусть даже очень отдаленное подобие и очень слабенькая потуга. А вот теория каучукового штемпеля всегда в критический момент оказывает­ся несостоятельной, потому что король или министр — это не штемпель, а живая душа.

Боэнерджес. Ах, вот как? Короли, оказывается, еще верят в существование души!

Магнус. Я пользуюсь этим термином для удобства — он краток и привычен. Но если вы не хотите, чтобы вас называли живой душой, можно назвать и иначе: скажем, одушевленной материей — в отличие от неодушевленной.

Боэнерджес (не слишком довольный этим предложени­ем). Да нет уж, если вам непременно нужно меня как-нибудь называть, называйте лучше живой душой. А то это вы­ходит, как будто во мне самое главное — мясо. Поло­жим, мяса во мне многовато, это я и сам знаю: доктор говорит, что не мешало бы сбросить фунтов пятнадцать — двадцать; но все ж таки есть и еще кое-что. Называйте это душой, если угодно, только не в каком-нибудь там сверхъестественном смыс­ле, понимаете?

Магнус. Превосходно. Так вот, видите, мистер Боэнерд­жес, хотя наша беседа длится всего каких-нибудь десять минут, вы уже втянули меня в спор на отвлеченные темы. Разве это не доказывает, что мы с вами не просто пара каучуковых штем­пелей? Вы ориентируетесь на мои умственные способности, как бы скромны они ни были.

Боэнерджес. А вы — на мои.

Магнус (любезно). Без всякого сомнения.

Боэнерджес (подмигивая). Как бы скромны они ни были, а?

Магнус. Подобную оговорку я могу делать только в от­ношении самого себя. Кроме того, вы достаточно про­явили свои способности. Заурядный человек не мог бы до­стигнуть таких высот, каких достигли вы. Я стал королем лишь потому, что я племянник своего дяди, и еще потому, что оба моих старших брата умерли. Будь я самый безнадежный идиот во всей Англии, я все равно стал бы королем. Мое поло­жение — не моя личная заслуга. Если бы я родился, как вы, под... под...

Боэнерджес. Под забором. Договаривайте, не стесняй­тесь. Да, меня подобрал полисмен у подножия статуи капита­на Корема. А полисменова бабушка, дай ей бог здоровья, усы­новила меня и воспитала.

Магнус. Воображаю, что бы вышло из меня, если бы я был воспитан полисменовой бабушкой!

Боэнерджес. Да, вот то-то же. Хотя что-нибудь, может, и вышло бы. Вы человек неглупый, Магнус, говорю вам по со­вести.

Магнус. Вы мне льстите!

Боэнерджес. Чтобы я льстил королю? Никогда! От Билла Боэнерджеса вы этого не дождетесь.

Магнус. Полно, полно. Королю льстят все. Но не все об­ладают вашим тактом и — если позволите сказать — вашим до­бросердечием.

Боэнерджес (сияя самодовольством). Пожалуй, вы правы. Но не забывайте, что я все-таки республиканец.

Магнус. Должен сказать, что меня это всегда удивляло. Неужели вам не кажется, что человеку не подобает такая пол­нота власти, какой облечены президенты республик? Ведь им всякий честолюбивый король позавидует.

Боэнерджес. Вы это о чем? Я что-то не понимаю.

Магнус (улыбаясь). Меня не проведете, мистер Боэнер­джес. Я знаю, почему вы республиканец. Если английский на­род вздумает прогнать меня и учредить республику, у вас боль­ше, чем у кого-либо, шансов стать первым английским прези­дентом.

Боэнерджес (чуть ли не краснея). Ну, разве?

Магнус. Полно, полно. Вы сами это не хуже меня зна­ете. Так вот, если это произойдет, у вас будет в десять раз боль­ше власти, чем когда-либо было у меня.

Боэнерджес (с сомнением). Как же это может быть? Вы ведь король.

Магнус. А что такое король? Идол, созданный кучкой плутократов, чтобы им удобнее было управлять страной, поль­зуясь королем как марионеткой и козлом отпущения. А прези­дентов избирает народ, которому нужна Сильная Личность, способная защитить его от богачей.

Боэнерджес. Что ж, я сам вроде Сильная Личность и потому скажу, что какая-то доля правды тут есть. Но признай­тесь по совести, Магнус, неужто вы бы лучше хотели быть пре­зидентом, чем тем, что вы есть?

Магнус. Я этого не говорил; а если бы я сказал, вы бы мне не поверили — и были бы правы. Понимаете, мое положе­ние удобно тем, что оно прочно и надежно.

Боэнерджес. Хороша надежность! Вы же сами недавно признались, что даже такая скромная особа, как я, не один раз заставляла шататься ваш трон.

Магнус. Совершенно верно. Вы правы, напоминая мне об этом. Я знаю, что монархии в любую минуту может прийти ко­нец. Но пока она существует — заметьте, пока она существу­ет, — мое положение прочно. Я избавлен от противной, развра­щающей предвыборной возни. Мне не нужно угождать избира­телям. Министры приходят и уходят, я же всегда остаюсь на месте. Ужасная непрочность вашего положения...

Боэнерджес. То есть как? Почему это мое положение непрочно?

Магнус. Вас могут провалить на выборах. Ведь вы про­шли в парламент в качестве представителя тред-юнионов, не так ли? Теперь вообразите, что Федерация рабочих гидроэлек­тростанций от вас отказалась, — что тогда?

Боэнерджес (уверенно). Никогда они от меня не отка­жутся. Вы не знаете рабочих, Магнус; вы ведь сами никогда не были рабочим.

Магнус приподнимает брови.

(Продолжая свою мысль.) Ни один король на свете не сидит так крепко на своем месте, как функционер тред-юниона. Есть только одна причина, по которой функционера могут уволить, — пьянство. И то уж если он совсем на ногах не держится. Я тол­кую членам тред-юниона о демократии. Я им объясняю, что им дано право голоса и что их есть царствие, и сила, и слава. Я им говорю: «Ваша власть, используйте ее». Они говорят: «Пра­вильно; укажи, что нам делать». Я и указываю. Я им говорю: «Используйте свое право голоса самым разумным образом, го­лосуйте за меня». И они голосуют. Вот это и есть демократия — самый лучший способ посадить кого нужно куда нужно...

Магнус. Великолепно! Никогда не слыхал лучшего объ­яснения. У вас светлая голова, мистер Боэнерджес. Вам бы следовало написать книгу о демократии. Вот только...

Боэнерджес. Что «только»?..

Магнус. Вдруг откуда-нибудь появится человек, который способен перекричать вас. Болван, пустомеля, выскочка, но — набивший себе руку в разных предвыборных трюках, рассчи­танных на обман масс.

Боэнерджес. Вы имеете в виду Айки Джекобуса? Так ведь он болтун, и только. (Прищелкнув пальцами.) Вот — большего он не стоит!

Магнус. Я никогда не слыхал о мистере Джекобусе. Но вы напрасно говорите «болтун, и только». Болтуны серьезные соперники, когда речь идет о популярности у масс. Массы по­нимают тех, кто занимается болтовней. Тех, кто занимается де­лом, они не понимают. Я имею в виду то дело, которым заняты мы с вами, — работу мысли.

Боэнерджес. Это верно. Но я умею болтать не хуже Айки. Даже лучше.