Тележка с яблоками - Бернард Шоу

Все хмуро молчат. Король безуспешно оглядывает все лица в надежде заметить хоть проблеск сочувствия.

Лизистрата (сурово). Мы не можем входить в подроб­ности личной жизни вашего величества.

Аманда громко фыркает. Магнус бросает на нее укоризненный взгляд.

Аманда (изо всех сил стараясь состроить серьезную мину). Простите!

Красс. Согласитесь, ваше величество, что не одних королей обливают грязью и не к ним одним эта грязь при­стает. Стоит любому болвану пустить слух, что такой-то ми­нистр взяточник...

Бальб. Или головотяп.

Красс. Да, или головотяп, — и, глядишь, все поверили. Взяточничество и бездарность — вот два обвинения, которые особенно крепко пристают к министрам, даже самым беско­рыстным и талантливым. И если вы можете утешаться мыслью, что чем сильней ваша репутация подмочена дамами, тем боль­ше вас любит народ, то мы лишены этого преимущества.

Боэнерджес (вдруг). Премьер-министр! Прошу отве­тить на мой вопрос: почему министр связи все время хихи­кает?

Аманда. Мы, кажется, живем в свободной стране, Билл. Никому не возбраняется обладать чувством юмора. И потом, меня все время кто-нибудь смешит — не король, так вы.

Боэнерджес. Это шутка? Я ее не понимаю.

Аманда. Если б вы умели понимать шутки, Билл, вы не были бы столь прославленным оратором.

Боэнерджес. Уж во всяком случае, я не имею привыч­ки скалить зубы без причины, как некоторые.

Аманда. Вы очень любезны, милый Билл. Послушайте, Джо, не пора ли вам подтянуть нас всех? Где ваш ультиматум?

Магнус (качая головой). Изменница!

Протей. Зачем спешить? Все, что говорит его величест­во, очень поучительно и интересно, а ваша перебранка, как видно, и вам и ему доставляет удовольствие. Но ультиматум при мне; и я не уйду отсюда, пока не получу от его величества письменного заверения в том, что условия этого ультиматума будут соблюдаться.

Всеобщее внимание.

Магнус. А что это за условия?

Протей. Первое: король не произносит больше никаких речей.

Магнус. Как! Даже продиктованных вами?

Протей. Даже продиктованных нами. Ваше величество умеет с таким видом развернуть заготовленный текст и так подмигнуть при этом...

Магнус. Подмигнуть?!

Протей. Вы отлично знаете, о чем я говорю. Самую бле­стящую речь можно прочитать так, что она будет встречена смехом. Мы уже видели это. Так что отныне — никаких речей.

Магнус. Значит, король должен быть нем?

Протей. Мы не возражаем против всякого рода парад­ных речей — скажем, при закладке зданий или открытии па­мятников. Но что касается политики — да, нам нужен немой король.

Плиний (желая смягчить впечатление). Конституцион­ный король.

Протей (непреклонно). Немой король.

Магнус. Гм... Ну, дальше что?

Протей. Второе: прекращается всякий нажим на прессу со стороны дворца.

Магнус. Но вы отлично знаете, что пресса мне не подчи­нена. Пресса в руках у людей, которые гораздо богаче меня, и эти люди не напечатают ни единой строчки себе во вред, даже если материал будет прислан им по моему указанию и за моей собственноручной подписью.

Протей. Это все верно. Однако люди, о которых вы гово­рите, хоть и богаче вас, но не умнее. Они получают занима­тельные статейки, приправленные пикантными дворцовыми сплетнями и как будто весьма далекие от политики. А немного спустя оказывается, что акции, на которые они возлагали больше всего надежд, упали на пятнадцать пунктов, что самые их многообещающие начинания не привлекают капитала, а не­которые серьезнейшие мероприятия, намеченные программой нашей партии, приобретают вид сомнительных махинаций.

Магнус. Что же, по-вашему, эти статьи пишу я?

Никобар. Их пишет ваш клеврет Семпроний. Я его по почерку узнаю.

Красс. И я тоже. Когда он берется за меня, он всегда начинает фразу словами: «Как это ни странно...»

Плиний (посмеиваясь). Это его фабричное клеймо: «Как это ни странно». Хе-хе!

Магнус. А скажите, для другой стороны ограничения не предусмотрены? Я вот, например, замечал, что в одной газете, которая специализировалась на выпадах против короны, пере­довая всегда заканчивается фразой, содержащей выражение: «Раз и навсегда». Интересно, чье это фабричное клеймо?

Протей. Мое.

Магнус. Вы откровенны, мистер Протей.

Протей. Я откровенен, когда это мне выгодно. Этот трюк я перенял у вашего величества.

Аманда давится смехом.

Магнус (с легким упреком). Что вы тут нашли смешно­го, Аманда? Удивляюсь вам.

Аманда. Джо—и откровенность! Когда хочешь знать, что он задумал, нужно спрашивать об этом у вашего величе­ства!

Лизистрата. Очень правильное замечание. Кабинет, который не имеет своей политики! Каждый играет на свой страх и риск.

Никобар. Как в карты.

Бальб. Только в карты иногда играют с партнером, а среди нас партнеров нет.

Лизистрата. Если не считать Красса и Никобара.

Плиний. Браво, Лиззи! Хи-хи-хи!

Никобар. Что вы этим хотите сказать?

Лизистрата. Вы отлично знаете, что я хочу сказать. Когда вы наконец поймете, Никобар, что меня не запугаешь? Я начала свою самостоятельную жизнь школьной учительни­цей, и я сама могу запугать любого из вас, да и вообще вся­кого, кто сдуру вздумает со мной в этом состязаться.

Боэнерджес. К порядку! К порядку! Почему премьер-министр допускает эти безобразные личные выпады?

Протей. Они дают мне время подумать, Билл. Вот когда у вас будет такой большой парламентский опыт, как у меня, вы узнаете, что иногда такие помехи бывают кстати. Так раз­решите продолжать?

Все молчат.

Его величество желает знать, ограничивает ли ультиматум право использования прессы только для одной стороны. Я вер­но понял ваш вопрос, сэр?

Магнус кивает головой.

На этот вопрос я должен ответить утвердительно.

Бальб. Здорово!

Магнус. Есть еще условия?

Протей. Да, еще одно. Больше никаких упоминаний о вето. Это, если угодно, может относиться к обеим сторонам. Вето умерло.

Магнус. Но разве нельзя ссылаться на исторических покойников?

Протей. Нет. Если я лишен возможности брать на себя известные политические обязательства и выполнять их, я не могу управлять от имени короля страной. А чего стоят мои обя­зательства, когда избирателям каждый день напоминают, что король вправе наложить свое вето на любое решение парла­мента? Уж не прикажете ли вместо всяких обязательств каж­дый раз говорить: «Спросите короля»?

Магнус. Но я ведь должен говорить: «Спросите премьер-министра».

Плиний (утешая его). Это и есть конституция, тут уж ничего не поделаешь.

Магнус. Верно. Я упомянул об этом, только чтобы показать, что премьер-министр вовсе не хочет убивать вето. Он только хочет переселить его в соседний дом.

Протей. В соседнем доме живет народ. И на дверной до­щечке надпись: «Общественное мнение».

Магнус (серьезным тоном). Очень остроумно, господин премьер-министр. Остроумно, но не верно. Я гораздо больше вас должен считаться с общественным мнением, потому что у вас благодаря широко распространенной вере в демократию всегда есть отговорка, будто бы вы исполняете волю народа, — хотя народ и во сне не видал того, о чем идет речь, а если бы видал, то не понял бы; король же за все свои поступки отвечает сам целиком и полностью. Демагог хоть коня укради, а король и в окошко чужое не заглядывай.

Лизистрата. Сейчас это уже, пожалуй, не так, сэр. Меня, по крайней мере, ругают за любые неполадки в моем ве­домстве.

Магнус. Так ведь вы тоже настоящий самодержец, Лизи­страта! Но предположим, народ давно уже раскусил, что де­мократия — блеф и что она ведет не к созданию ответственно­го правительства, а к его отмене; разве вам не ясно, что это значит?

Боэнерджес (шокированный). Тише, тише! Я не могу допускать, чтобы в моем присутствии демократию называли блефом. Простите, ваше величество, но, при всем моем уваже­нии к вам, я это должен прекратить.

Магнус. Мистер Боэнерджес, вы правы, как всегда. Де­мократия есть нечто вполне реальное, и элементов блефа в ней гораздо меньше, чем во многих более давних общественных установлениях. Но демократия не означает, что страной правит народ; она означает лишь, что и власть, и право вето при­надлежат теперь не королям и не демагогам как таковым, а просто всякому, у кого хватит ума захватить то и другое в свои руки.