Замок из стекла - Джаннетт Уоллс

«Вся комната была в крови, но, знаешь, одного ребенка в больнице нам вполне достаточно», – сказала мама.

«У Брайана такая крепкая голова, что, мне кажется, при падении пол пострадал больше, чем он сам», – заметил папа.

Брайан слушал родителей и громко смеялся.

Мама рассказала, что она купила мне лотерейный билет на ярмарке и выиграла полет на вертолете. Я никогда не летала на вертолете и была от этой новости в полном восторге.

«Когда я полечу?» – спрашивала я.

«Мы уже за тебя полетали, – ответила мама. – Ох, как было здорово!»

Потом папа начал пререкаться с доктором по поводу моих повязок. «Место ожога должно дышать», – объяснял он доктору.

Доктор ответил, что повязки необходимы для того, чтобы предотвратить заражение. Папа взорвался: «Да к черту заражение! Из-за этого у ребенка на всю жизнь шрам останется! Сейчас я и тебе шрам на память оставлю!»

Тут папа сжал кулак и замахнулся на доктора, который стал закрываться руками и пятиться из палаты. Вскоре появился охранник и сказал моим родственникам, что им пора идти.

После этого случая медсестра спросила меня о том, все ли у меня в порядке. «Конечно», – ответила я. Я не переживала по поводу какого-то шрама. Медсестра сказала, что на тему шрамов мне действительно волноваться не стоит, потому что в моей жизни и так много других проблем.

Через несколько дней после этого случая папа приехал ко мне в больницу один. К тому времени я провела в больнице уже около шести недель. Папа заявил, что мы будем выписываться по-бразильски, в стиле Рекса Уоллса.

«Ты уверен, что так можно?» – спросила его я.

«Положись на большой опыт твоего папы», – ответил мне он.

Он вынул из лямки мою правую руку и взял меня на руки. Я вдыхала знакомые запахи виски и табачного дыма, которые напомнили мне о доме.

Держа меня на руках, папа вышел в коридор. Вслед ему медсестра что-то закричала, и папа перешел на бег. Он открыл дверь с надписью «Пожарный выход», спустился по лестнице и выбежал на улицу. Наш старый Plymouth, который мы называли «Синей гусыней», стоял за углом. Ключ был в зажигании, и мотор работал. На переднем сиденье сидела мама, а на заднем – Лори, Брайан и Жужу. Папа положил меня рядом с мамой и сел за руль.

«Не волнуйся, дорогая, теперь ты в безопасности», – успокоил меня папа.

Через несколько дней после возвращения домой я снова варила на плите сосиски. Я была голодна, а мама в соседней комнате рисовала свою картину.

Мама увидела, что я готовлю, и сказала: «Молодец! Снова в седло и вскачь. Нельзя жить и бояться огня».

Я и не боялась. Более того, огонь нравился мне все больше и больше. Папа сказал, что я должна встречать противника с открытым забралом, и показал, как надо проводить пальцем сквозь пламя свечи. И я неоднократно повторяла это упражнение, каждый раз замедляя движение пальца в пламени для того, чтобы понять, какую температуру может выдержать моя кожа и не обгореть. Я начала наблюдать костры. Когда соседи жгли мусор в железной бочке, я внимательно смотрела на языки пламени. При этом подходила к бочке поближе до тех пор, пока жар не становился невыносимым и я не могла больше его терпеть.

Соседка, которая отвезла меня в больницу, была очень удивлена тем, что я не боюсь огня. «А чего ей его бояться? – сказал папа. – Она уже один раз с ним сразилась и выиграла битву».

Я начала воровать у папы спички, пряталась за автоприцепом и зажигала их. Мне нравился звук, который издает головка с серой, когда чиркаешь по шершавой коричневой полоске и как огонь с шипением вспыхивает. Я грела кончики пальцев у пламени, а потом победно размахивала спичкой. Я зажгла лист бумаги, а потом подпалила небольшой сухой кустик и стала смотреть. Когда казалось, что куст вот-вот будет весь охвачен пламенем, я затаптывала огонь, матерясь, как папа: «Ах ты, сукин ты сын!»

Однажды я решила произвести эксперимент с моей любимой игрушкой – пластмассовой фигуркой Динь-Динь.[3] Она была около семи сантиметров роста, ее светлые волосы были собраны в конский хвост, и руки она уперла в бока отчего вид у нее был очень самоуверенный. Я зажгла спичку и поднесла к лицу Динь-Динь для того, чтобы она могла почувствовать жар. В отблесках пламени лицо Динь-Динь казалась мне еще красивее. Спичка потухла, и я зажгла другую. На сей раз я поднесла спичку слишком близко к лицу игрушки. Глаза Динь-Динь расширились, словно от страха, и ее лицо начало плавиться. Я быстро погасила спичку, но было уже слишком поздно. Идеальный носик Динь-Динь исчез, а улыбка красных губ превратилась в оскал. Я постаралась быстро расправить пальцами черты лица Динь-Динь, но из этого ничего не вышло. Лицо игрушки затвердело, и я наложила на него повязки. Мне хотелось провести трансплантацию кожи, но я понимала, что для этого игрушку придется разрезать на кусочки, и воздержалась. Даже с оплавленным лицом Динь-Динь еще долго оставалась моей любимой игрушкой.

Спустя несколько месяцев после этих событий папа вернулся домой поздно ночью и поднял нас с кровати.

«Пришла пора поднять ставки и покинуть эту гнусную дыру», – возвестил он.

Он сказал, что у нас есть пятнадцать минут для того, чтобы сложить наши вещи в машину.

«Папа, все в порядке? За нами кто-то гонится?» – озабоченно спросила я.

«Не волнуйся, – ответил папа. – Предоставь мне решать эти проблемы. Я же о вас всегда забочусь?»

«Конечно», – ответила я.

«Ну и прекрасно!» – воскликнул папа. Он обнял меня и приказал всем поторапливаться. Мы взяли только самое необходимое: закопченный мангал, датскую плиту, тарелки и столовые приборы, купленные в магазине военных товаров, ножи, папин пистолет, мамин лук и положили все это в багажник «Синей гусыни». Папа сказал, что ничего больше брать не надо, лишь то, что требуется для выживания. Мама выбежала на площадку перед нашим автоприцепом-караваном и при свете луны начала рыть землю. Она искала банки с нашими деньгами, которые зарыла здесь, но забыла, где именно.

Прошел час. Мы привязали на крышу машины мамины картины, засунули вещи в багажник, а то, что не влезло в него, положили на заднее сиденье и на пол автомобиля. Папа ехал медленно, чтобы не разбудить обитателей парка автоприцепов, от которых мы, по его выражению, «валили». Недовольный нашей нерасторопностью, папа что-то бормотал про себя.

«Папа, я забыла Динь-Динь!» – вспомнила я.

«Динь-Динь сама со своей жизнью разберется. Она точно такая же смелая, как и моя маленькая девочка. Ты же готова к новым приключениям?» – спросил меня папа.

«Наверное», – неуверенно ответила я и понадеялась на то, что тот, кто найдет Динь-Динь, будет любить ее, несмотря на оплавленное лицо. Я крепче обняла нашего кота Дон-Кихота, у которого не было одного уха. Дон-Кихот недовольно заворчал и поцарапал мне лицо. «Да тише же, Дон-Кихот!» – сказала я коту.

«Кошки не любят ездить в машине», – объяснила мама.

Папа заявил, что тем, кто не любит путешествовать, с нами не место. Он остановил машину, бесцеремонно схватил Дон-Кихота за шкирку и выбросил в окно. Кот глухо ударился о землю с жалобным «Мяу!», папа нажал на газ, а я расплакалась.

«Не расстраивайся», – утешила меня мама. Она сказала, что мы всегда можем взять другого кота, а Дон-Кихоту сейчас будет даже лучше, потому что он станет диким котом, а это гораздо интереснее, чем быть послушным домашним животным. Брайан испугался, что папа под горячую руку выбросит в окно и собаку, и крепче вцепился в Жужу.

Чтобы нас хоть как-то утешить, мама начала петь Don’t fence me in[4] и This is your land,[5] после чего папа сразил нас прочувствованным исполнением таких классических песен, как Old Man river и Swing low sweet chariot.[6] Через некоторое время я позабыла о Дон-Кихоте, Динь-Динь и друзьях, которых оставила в парке для автоприцепов. Папа начал рассказывать, какими богатыми мы станем и как нам хорошо будет жить, после того как доберемся до нашего места назначения.

«А куда мы направляемся, папа?» – поинтересовалась я.

«Да куда глаза глядят», – ответил он.

Папа остановил машину посреди пустыни, и мы заночевали под звездами. Подушек у нас не было, но он заверил нас, что все это – часть хорошо продуманного плана. Папа говорил, что благодаря этому у нас будет правильная осанка. «Индейцы не пользуются подушками, и посмотрите, какие они все стройные», – утверждал он. Мы расстелили колючие армейские одеяла, легли и начали рассматривать звезды. Я сказала Лори, что нам очень повезло, ведь мы спим, как индейцы.

«Я могу так всю жизнь прожить», – сказала я.

«Кажется, такой жизни нам не избежать», – печально ответила сестра.

Мы всегда уезжали ночью. Или, как выражался папа, – «валили». Иногда я слышала, что родители обсуждают наших преследователей. Папа называл их кровососами, гестаповцами и «бандосами». Порой в разговорах родителей всплывали малопонятные мне упоминания компании Standard Oil, которая хотела украсть земли в Техасе, принадлежавшие семье мамы, и агентов ФБР, которые охотились за папой за одно темное дело, о котором он не хотел говорить подробнее, чтобы не навлечь на нас опасность.