Я плюс все - Карен Арутюнянц

Она смотрела на меня. Такая красивая!..

– Лягушка, на лугу увидевши Вола, затеяла сама в дородстве с ним сравняться, – услышал я собственный голос. – Она завистлива была. И ну топорщиться, пыхтеть и надуваться…

«Сейчас надуюсь и взорвусь! – подумал я. Как лягушка!..»

Но ничего не происходит. Наоборот, живот успокоился, а я и не заметил, как прочитал всю басню. Без единой запинки!

Мораль басни я продекламировал с большим воодушевлением:

– Пример такой на свете не один: и диво ли, когда жить хочет мещанин, как именитый гражданин, а сошка мелкая, как знатный дворянин!

Фу-у!.. Надо же! Вот это да!

– Пять с тремя плюсами!!! – просияла Изольда Яковлевна.

Я с благодарностью взглянул на Иру Демьяненко. И вдруг я только сейчас увидел, какая у неё необыкновенная коса! Толстая и блестящая, как звёздная ночь!

Ненова этот Баран!

И снова этот Баран!

Стоит у перил, по дороге в школьный буфет, ухмыляется.

Жуёт спичку.

Я иду мимо. Я улыбаюсь. Вроде бы даже не замечаю его.

– Ап-чхи! – чихает Баран.

Прямо в лицо. Мне! Снова за своё?!

Спичка маленькой стрелой описывает дугу и задевает моё правое ухо.

Пугает, что ли?

Я останавливаюсь, смотрю на Барана и думаю: «Да нет, не пугает… Какой-то странный он сегодня, распухший. На себя не похож…»

– Чего надо? – спрашивает Баран.

При этом он гундосит, и я понимаю, что Баран не совсем здоров. Глаза красные, лицо зелёное, ноздри влажные.

– Ну? Чего уставился? Ва-ва-ли! Ап-чхи!.. – Баран неловко утирает нос своим здоровенным кулаком.

И неожиданно плаксивым голоском добавляет:

– Заразу подцепил… Горло дерёт!..

Вот это да! Неужели хочет, чтобы пожалели?

– Иди, – говорю, – домой. Ты же больной.

Баран таращится на меня:

– Чего?!!

Что-то я ничего не понимаю в этой жизни. То овечку из себя строит, а то тигром рычит.

Я вздыхаю. Наверное, ни к чему с таким вот Бараном связываться. Ну его!..

Я иду дальше. В буфет.

– Вали, вали! Кому сказал?! – несётся вслед Бараний хрип, а потом – громкое троекратное: «Ап-чхи! Ап-чхи! Ап-чхи!..»

В буфете толкотня. Все берут пирожки с яблочным повидлом.

У тёти Дуси, буфетчицы, отличные пирожки! Я могу съесть сразу пять пирожков. Или шесть. Если голодный, конечно.

В буфете собралось полшколы! Даже учителя выстроились в очередь. Я же говорю, чудесные пирожки у тёти Дуси!

Тётя Дуся печёт свои знаменитые пирожки дома. Вместе с двумя сёстрами-пенсионерками. Раз в неделю. А потом продаёт их в нашем буфете.

Все только рады. А больше всех – директор школы, потому что он сам обожает тёти-Дусины пирожки. И жить без них не может.

Даже Лазарь-Пончик, которому его мамочка приносит каждый день в школу по двадцать пончиков (представляете?!) и следит за тем, чтобы сыночек съел их все до единого, даже Лазарь-Пончик топчется и пыхтит позади меня, и кричит:

– И мне! И мне! Десять пирожков! И мне!

Вот какие вкусные пирожки! С яблочным повидлом!

Я получаю свои шесть пирожков и отхожу в сторонку, облизываясь.

– Ой, – слышу я любимый голос. – А мне пирожков не досталось!..

Ира Демьяненко говорит очень тихо и смотрит не на меня, а на тётю Дусю, которая разводит руками:

– Всё, милые! До следующей пятницы!

Ира Демьяненко не видит меня, и мне становится неловко. Как же я забыл? Мог бы и ей пирожки взять.

– Угощайся, – говорю я Ире.

Ира стоит ко мне вполоборота, и я замечаю, как у неё пульсирует на шее жилка. Такая маленькая, беззащитная жилка.

– Что? – спрашивает Ира, наконец-то повернувшись ко мне.

Мы смотрим на мои пирожки. Они румяные, с капельками яблочного повидла по бокам.

– У меня шесть пирожков, – говорю я, не отрывая от пирожков взгляда.

– Шесть, – повторяет Ира.

Она дотрагивается до одного из пирожков и произносит шёпотом:

– Горячий.

Вокруг нас шумят, чавкают, цыкают зубами, а мы слышим друг друга, хоть и говорим почему-то тихо-тихо. Сами не знаем почему.

– Ешь, – шепчу я, – пока не остыли.

– И ты ешь, – шепчет Ира и поднимает на меня глаза.

А я – нет. Я продолжаю смотреть на пирожки. У меня текут слюнки.

– У тебя слюнка течёт, – хихикает Ира.

Я краснею. Меня бросает в жар.

– Ну что ты… – улыбается Ира. – Ешь.

Я киваю. Я тоже улыбаюсь.

Потом мы смеёмся вместе, я уже и не помню, над чем.

Потом мы вдруг замечаем, что идём по школьному коридору и жуём наши пирожки. А они всё не заканчиваются. Словно у меня было не шесть пирожков, а шестьдесят шесть.

Шестьдесят шесть тёти-Дусиных пирожков.

Что ты сегодня делаешь?

– Что ты сегодня делаешь? – спросила у меня Ира, когда мы вышли из школы.

– Когда? – спросил я.

– Сейчас и потом? – сказала Ира.

– Сейчас? – переспросил я.

– Да! – сказала Ира. – А пошли покачаемся на качелях!

– Где? – спросил я. – На площадке?

– Нет, у моей бабушки, – сказала Ира. – У моей старенькой бабушки в саду! Там чудесные качели!

– У тебя есть бабушка? – удивился я.

Почему-то мне показалось, что у Иры не может быть никакой бабушки, тем более старенькой.

– Есть! – рассмеялась Ира. – У меня очень хорошая бабушка. Она выращивает цветы и сдаёт их в цветочный магазин.

– Здорово! – сказал я. – Конечно!

– Что «конечно»? – не поняла Ира.

– Пошли! – сказал я. – Пошли к твоей бабушке! Я сто лет не качался на качелях!

Бабушки дома не было, и мы сразу побежали в сад.

Я никогда не видел такого сада. Вот это был сад! Из одних только роз!

Белые, розовые, красные, жёлтые, пурпурные розы издавали такой аромат, что у нас закружились головы!

– Ты нюхай, нюхай! – говорила Ира. – Когда я нюхаю бабушкины цветы, мне хочется летать!

Мы взлетали на качелях, всё выше и выше.

Качели были широкие. На таких качелях смогло бы уместиться по две Иры и по два Гоши. Но нам было и так хорошо.

Мы взлетали, взлетали к маленьким белым облакам, которые плыли по синему прохладному сентябрьскому небу.

Мы взлетали…

– Кто тут? – услышали мы. – Кто тут? Кто тут?

– Это мы, бабушка! – закричала Ира, не переставая взлетать к маленьким облачкам.

Какой забавный голос у Ириной бабушки. Как у доброй вороны: хрипловатый и тёплый.

– Ирочка! – обрадовалась бабушка. – А кто второй?

– Это Гоша, бабушка! – закричала Ира. – Гоша!

– Гоша! – обрадовалась бабушка. – Это хорошо! Вместе чайку попьём! Я пирожков напекла! С яблоками!

Как мы захохотали!

Какое счастье! В нашем городе все старушки пекут пирожки с яблочной начинкой!

Вот это жизнь!

– Я люблю пи-рож-ки! – закричала Ира.

– Я люблю пи-рож-ки! – закричал я.

– Я люблю пи-рож-ки! – закричали мы.

А я подумал: «Я люблю…»

И Ира, наверное, тоже…

…После вкусного чая с необыкновенными пирожками, после смешных историй, рассказанных весёлой Ириной бабушкой, когда стемнело, я наконец-то вспомнил и позвонил домой. И долго объяснял маме, что я не попал под машину, и со мной всё в порядке, и где я, и что скоро приду, а уроки сделаю сегодня как миленький и не отложу на завтра.

Ира сказала мне:

– А пошли снова в сад.

И мы пошли в розовый сад.

Мы вдыхали аромат цветов и слушали, как шелестят листья. Как трава шуршит под ногами.

Мы сидели на качелях. Но не раскачивались, а просто сидели. Рядом.

Рядом.

А потом Ира посмотрела на меня.

Наши глаза встретились, и я поцеловал Иру. В уголок рта. И почувствовал носом её гладкую щёку.

– Вот, – сказала Ира…

Она сидела с закрытыми глазами.

А я мчался по улице и задевал прохожих рюкзаком, который не надел, а держал в руке.

Все спят

– Мама, – сиплю я. – Дай попить…

Мама взяла бюллетень.

У меня ангина. «Острое инфекционное заболевание – воспаление нёбных миндалин, слизистой оболочки зева». Так написано в словаре.

Это меня Баран заразил.

А я – бедную Иру.

Только у неё, слава Богу, температура поменьше. У меня – тридцать девять и пять… Я умираю…

У мамы большие испуганные глаза. Мне её жалко. Вот умру я, и кто у неё останется? Только папа… И телевизор…

– Гошенька, – говорит мама. – Ты полежи, а я пойду в аптеку.

– Иди, – шепчу я.

Или мне только кажется, что я шепчу…

Иногда я сплю или не сплю, или думаю, что сплю, и тогда Д'Артаньян внимательно глядит мне в лицо и сочувственно шевелит усами.

«Как он ими шевелит? – удивляюсь я. – Они же наклеенные?.. Я бы не смог так… шевелить наклеенными усами… А где же Атос, Портос, Арахис?.. А-а-а… Они спасают госпожу Монпансье… Молодцы… Они спасут её, конечно, спасут…»

– Вот это, финтифлюшки!.. – доносится до меня голос.

Очень знакомый голос. Только я никак не могу понять, чей же это голос. И, пока я вспоминаю, голос говорит, наверное, маме, кому же ещё: