Групповая гонка. Записки генерала КГБ - Валерий Сысоев

А вот найти своего родного отца я не пытался никогда. Почему? До сих пор не могу ответить на этот вопрос даже самому себе. Спросить маму стеснялся, а сама она никогда не инициировала разговоры на эту тему.

Что-то об отце знала мамина сестра – моя тетка Вера, с которой мы были довольно близки по возрасту и общались на «ты». Уже когда мы выросли и стали совсем взрослыми, я спросил ее об этом напрямую. Вера в тот день не очень хорошо себя чувствовала и сказала: «Как-нибудь потом я тебе все расскажу». Но вскоре она ушла из жизни. Из родственников по маминой линии у меня оставалась только двоюродная тетка, с которой мы тоже приятельствовали, но она не владела никакой информацией на этот счет. Сказала только под моим напором, что какой-то мужчина до моего рождения у матери был – блондин. Куда делся? А бог его знает…

Я много раз говорил сам себе, что, наверное, должен начать поиски, что это, наверное, будет правильно, но не мог переступить через какой-то внутренний барьер. От родного отца мне досталась фамилия и отчество – Сергеевич. Так что в определенном смысле я безотцовщина. Просто по временам моего послевоенного детства без отцов росли очень многие. Это сейчас слово «безотцовщина» подразумевает некую ущербность воспитания. А тогда отсутствие в семье отца в большинстве случаев означало, что он был героем и геройски погиб. Наверное, поэтому в обществе постоянно чувствовалась готовность как-то поддержать тех, кто растет в неполных семьях, позаботиться о них.

Когда я поступил в техникум, моя жизнь вошла в очень активную фазу. С одной стороны, я уже прекрасно понимал, что вырос и должен на что-то существовать. Пока жил с родителями, у меня никогда не возникало чувства, что материально я чем-то обделен. Отчим был простым и не слишком образованным мужиком, всегда относился ко мне очень тепло и душевно, никогда не кричал, не наказывал меня, был очень деликатен, причем деликатность эта не была показной. Скорее, напротив, свойственной не только отчиму, но и всей его родне.

Помню, в Москву приехал из Калуги родной брат отчима, и мама отправила меня с ним в Москву – посмотреть Мавзолей и Красную площадь. Трамвай тогда ходил только от Филей, до которых от наших бараков нужно было довольно долго идти пешком. Была ранняя весна, грязь, разбитая дорога, по которой я бежал впереди, а дядя Миша шел по ней в валенках и тулупе и постоянно меня одергивал: «Сергеич, не спеши, не суетись, Сергеич».

Только позже, когда прошло уже много лет, и я повзрослел и обзавелся собственной семьей, до меня дошло, что дядя Миша тогда постоянно, через отчество, подчеркивал свое уважение к моему отцу. Подобную уважительность я потом часто встречал у мужиков деревенского происхождения. Словно в них исторически и генетически сохранилась какая-то очень правильная глубинная мудрость.

После того как у мамы с отчимом появились общие дети, я почему-то начал очень остро чувствовать необходимость самостоятельной жизни. Не могу объяснить, откуда это чувство взялось: я не был в семье изгоем, никогда не задумывался, что братья мне только наполовину родные, мы жили достаточно крепкой семьей, но внутренне, тем не менее, постоянно присутствовал какой-то дискомфорт. Возможно, это просто было связано с психологическим и физиологическим взрослением, периодом, когда тебе кажется, что ты уже понимаешь жизнь, но при этом легко способен принять первый поцелуй за единственную и, разумеется, настоящую любовь. Я же реально считал себя взрослым, поскольку в 14 лет уже начал зарабатывать деньги: проводил каникулы, работая матросом-спасателем на водной станции Кунцево, подрабатывал на каких-то стройках. Возможно, это и стало косвенной причиной того, что повзрослел я действительно быстро. А может быть, мне просто повезло в том, что где бы ни оказывался, вокруг меня всегда были более взрослые люди, глядя на которых я непрерывно чему-то учился и за кем-то тянулся. Как это собственно было и в детстве в нашем дворе.

Распределение у нас в техникуме проводилось на четвертом курсе, еще до того, как заканчивалась сама учеба. Меня распределили в восьмой цех, где делали радиолокационные станции П-15-для наведения по низко летящей цели. Потом, когда меня призвали в армию, я даже три месяца служил на такой станции. Но работая в цехе, я не то, чтобы мучался, но не чувствовал никакого удовольствия от этих занятий. Не было ни страсти, ни куража. Как собственно и при обучении в техникуме. У меня там хорошо шел сопромат, неплохо – математика. Все, что было связано с вакуумными приборами, не интересовало меня вообще. Чем дальше, тем отчетливее я понимал, что все это – вообще не мое. Спорт с периодическими выездами на сборы и соревнования увлекал куда сильнее. Тем более что со спортом был полный порядок: при заводе имелся собственный спортивный клуб, который назывался «Кунцево».

Система была проста: как только наступает зима, тебя освобождают от работы в цехе. Днем ты тренируешься, а ночью, допустим, выходишь заливать заводской каток, что считается той же самой работой. Приезжаешь с соревнований – со стороны работяг к тебе почет и уважение. Все интересуются, как выступил, болеют, поддерживают.

Учась в техникуме, я выступал во всех соревнованиях подряд. Однажды к нам на завод пришел работать Виктор Иванович Ильин, который был участником Олимпийских игр в Мельбурне в командной гонке на треке. Он собрал тогда троих пацанов и меня, и мы под его руководством ехали за заводской клуб командную стокилометровую гонку на первенство Московской области. На велосипед до этого я профессионально не садился, зимой выступал только в лыжных и конькобежных соревнованиях, но Ильин сказал: «Ты же лыжник – ты наверняка сможешь!» Не выйти после таких слов на старт было бы совсем малодушным.

С Ильиным меня впоследствии жизнь свела самым причудливым образом: Андрей Захаров, который много лет спустя принимал у меня велосипедную всероссийскую федерацию, стал его зятем.

С горными лыжами была другая история. Однажды я заглянул в каморку нашего физрука Бориса Ивановича – бывшего отставника, какими были и многие другие учителя, преподававшие нам физкультуру и военную подготовку, и увидел у него мукачевские горные лыжи с железным кантом. В тот момент я думать обо всем забыл: ходил за физруком хвостом и клянчил: «Ну дайте хотя бы покататься!». Он отмахивался:

– Ты же голову сломаешь!

– Не сломаю!

– А на соревнования поедешь?

За одну только возможность постоять на таких лыжах я в тот момент был готов к черту на рога поехать и душу дьяволу продать. И когда получил их, чувствовал себя самым счастливым человеком в мире.

Серьезные занятия спортом с тех лыж, собственно, у меня и начались. Как раз в те времена в Крылатском открылась первая в стране секция по горным лыжам, которую возглавляли Владимир Иванович Афанасьев и Дмитрий Ефимович Ростовцев. У последнего я какое-то время тренировался и даже ездил на тренировочные сборы в Бакуриани.

Учась в техникуме, я дошел до уровня кандидата в мастера спорта, был призером всесоюзных соревнований, Тот период жизни постоянно как бы уводил меня в другую жизнь. Сталкивал с новыми занятиями, с новыми людьми, давал возможность заглянуть за рамки обычной бытовой жизни. И мне это нравилось все больше и больше.

Много лет спустя я буду анализировать работу питерской школы легкой атлетики имени Виктора Алексеева и замечу интереснейшую вещь: большинство спортсменов Алексеева учились в технических, а не в физкультурных вузах. Видимо тренер в какой-то момент понял, что человеку с техническим образованием гораздо проще объяснить биомеханику того или иного движения. Не знаю, пришел ли Алексеев к этому интуитивно, или научным путем, но ведь это реально работало!

Возможно, и мне мое техническое образование позволяло конструировать в сознании какие-то вещи и давало возможность гораздо технологичнее подходить к решению тех или иных проблем. Когда я стал выезжать на серьезные тренировочные сборы в Бакуриани и Алма-Ату, круг знакомств тоже стал расширяться. У Афанасьева по тем временам была очень неплохая школа. В горных лыжах тогда выступала Женя Сидорова, которая была первым отечественным призером зимних Олимпийских игр – завоевала бронзу в 1956 году в Кортина д'Ампеццо. Жила вся ее семья в деревне Лужники, расположенной прямо под трамплином. И для нас она конечно же была кумиром.

Там же жили наш известный горнолыжник и впоследствии тренер Виктор Тальянов, Таллий Монастырев, так что для меня было великим счастьем соприкоснуться с этими людьми. Неудивительно, что мир этот просто засосал меня в себя. После работы и по выходным я мчался на Ленгоры, возвращаясь домой чуть ли не ползком, из последних сил таща за собой лыжи. Но какое же это было удовольствие!

Но потом все это закончилось. Я ушел в армию…

Глава 2. Армия

Поступление в школу тренеров после окончания техникума представлялось мне абсолютно логичным шагом. Начав работать на заводе, я женился, вскоре на свет появился сын Борис, и уходить в армию мне по понятным причинам совершенно не хотелось. Это сейчас я постоянно втолковываю внуку и внучкам, что в жизни никогда не нужно никуда спешить, надо полностью проживать каждый момент, не прыгать через ступеньки. А тогда сам очертя голову бросился в семейные отношения, хотя мне было всего девятнадцать лет. К счастью нам удалось благополучно решить жилищный вопрос: как раз в то время стали сносить наши бараки в Кунцево и расселять семьи в отдельные квартиры. В результате наша большая семья получила сразу три квартиры: в одну въехали бабушка с дедушкой, в другую – мама со своей семьей, третья досталась мне.