Сестры - Стефан Дени

Я не желала возвращаться в Америку. В Америке была Джеки, самая могущественная женщина мира. Мне уже доводилось страстно стремиться к чему-то, например, к поездке в Европу или замужеству, однако впервые в жизни я вложила столько страсти в отречение. Как правило, май-июнь-июль в Лондоне — самая прекрасная пора, и люди, живущие в провинции, наконец-то вознаграждены за долгие месяцы тяжких усилий; в субботу намечался праздник в их честь по поводу того, что они выжили. Мы провели здесь четыре года. Все вокруг начинали удивляться, что у нас нет детей. «Вы правильно делаете, моя дорогая, что дожидаетесь зимы», — вот что мне приходилось выслушивать, словно мы с Бартом собирались провести последний квартал года, по-научному совокупляясь аккурат перед окнами Ее Величества.

Что-то переменилось.

Я отдалилась от Барта.

Наличие денег некоторым образом оттягивало наш развод. Мы потребили все, что могли потребить. Мы были юны, однако в ближайшем будущем повзрослеем. То, что нас объединяло, разрушится после переправы через океан. Если в каком-либо месте вы были счастливы, то в ваших же интересах избегать путешествий и новых знакомств. Позже я часто убеждалась в этом на примере других, однако никто не доверяет вашему опыту, если вы еще не достигли возраста, когда полагается этот опыт иметь.

Лично у меня, благодаря Джеки и папе, такой опыт имелся уже с десяти лет. Я знала, как вести себя с сестрами и мужчинами.

Барт чувствовал, что я все еще прежняя, но не с ним. Он начал проявлять обходительность перед дверью в ванную комнату и вести себя при Любых Обстоятельствах Чересчур Предупредительно.

Джеки стала Первой Леди. Мы были приняты самой королевой, обожающей американских политических деятелей, чьи имена пишутся в начале ее приветственной речи, которую она заучивает наизусть.

Моя встреча с королевой длилась ровно полторы минуты. Я стояла между Бартом и датчанами. После моего реверанса, который, признаюсь, был несколько неуклюжим, зато глубоким, королева сказала мне пару слов; Барт объяснил, что я нарушила церемонию с Бостонским архиепископом. Если бы потребовалось, я бы поцеловала ему и руку, и левую ногу, однако Барт уже направился к принцу-консорту и я последовала за ним. За полторы минуты Барт произнес: «Это так любезно с вашей стороны», а я выдохнула: «Это великолепно». Возможно, мне следовало попытаться выразить свое восхищение в квадрате.

Филипп не пригласил нас на ужин ни в тот день, ни в другие.

Тем не менее на Филиппа я произвела хорошее впечатление. Он не замедлил мне это доказать. Я поинтересовалась у Барта, что именно сказала мне королева, однако он не пожелал вдаваться в подробности. На следующий день я узнала, что она вообще ничего не говорила. Из-за смущения мне это показалось. Я что-то услышала, так как витала в облаках. Голос церемониймейстера, предполагаю. На меня не надо было бы сильно давить, чтобы я поверила в то, что слышала рондо на готские стихи под аккомпанемент арфисток из «Карнеги Холла».

На другой день мы с Джеки ужинали в узком кругу, и я заметила, что Барт отвел ее в сторону. «Что я должен сделать, чтобы удержать Скейт?» — спросил он ее. «Заработать денег, Бартон». Он принялся рассказывать ей о своей работе издателя, о том, как мало шансов у него вернуться домой (о каком доме идет речь, хотела бы я знать), о том, что для детей (детей, сейчас?), но Джеки перебила его: «Я говорю о настоящих деньгах, Бартон».

Вот так я развелась с Бартом. Безусловно, Джеки была права. После ужина, застав моего мужа в нашей спальне, я подошла к нему и все такое прочее. Наша жизнь была полна доброты, как и он сам, а еще она была особенной, но все же совершенно обреченной. До нашего расставания все было чудесно, не считая того, что Барт начал больше пить, хотя мы и до этого периодически набирались, и я распознала симптомы, наблюдавшиеся у папы после развода.

Я не люблю эту фотографию. Он вышел более тучным, и такая одежда ему не шла. Однако в те времена на море все мужчины носили такие мокасины и брюки. Снимок сделан в 1959 или 1958 году, вероятно, как раз накануне моего второго замужества в Вашингтоне, в «Гранд Вудсе». Из-за закона о разводах Джеки настояла на том, чтобы я выходила замуж в США. Поланд был намного меня старше, на семнадцать лет, однако, я думаю, он плутовал. Двадцать лет кажутся мне более правдоподобными. Здесь мы на яхте «Хани Фитз», принадлежащей супругу Джеки. Яхта была небольшая, но мы любили ее безмерно, Поланд часами мог играть в шахматы на задней палубе. Передней палубы не было. Этот корабль был сделан в 1928 году, и Джеки находила его несколько маленьким. К счастью, на борту никто не рыбачил. Была только одна вещь, которая нам с Джеки не нравилась в папе: рыбалка. Когда папа рыбачил, он больше не обращал внимания на Джеки и она поджидала, когда он поймает рыбку, чтобы поздравить его. Тогда он обращал внимание на Джеки.

Что касается меня, то я мечтала, чтобы Джеки упала в воду и чтобы я спасла ее под восхищенным взглядом папы, который кричал бы: «О, Скейт, давай, черт возьми!».

Однако Джеки никогда не падала в воду, а папа и не думал выражать мне свое восхищение. Я ждала, пока он на нее посмотрит и взгляд Джеки загорится в свою очередь. Я грустила, но не подавала виду, стараясь сдержать слезы.

Здесь у нас мокрые волосы. У нас обеих волосы жесткие и не вьющиеся. Одно из главных преимуществ в жизни.

Вам бросается в глаза маленькая грудь. Очень красивая, в самом деле. Но маленькая, как и сейчас. До какого года… до какого года было не обязательно иметь большую грудь?

После войны Поланд стал гражданином Англии — он женился на англичанке. Это был поляк, похожий на американского актера, если вы понимаете, что я хочу сказать. Маленькие усики, шейный платок. Нет, не шелковый. Из хлопка. Он ненавидел прикосновение шелка к коже.

Поланд не был красив. На этой фотографии на нем тенниска из «Рэкет Клаба». Он выиграл ее в карты, в покер, у мужа Джеки. Он никогда не осмеливался появляться в «Рэкет Клабе». Поланд полагал, что его не примут, потому что внешне он слегка походил на еврея. Тем не менее он отнюдь им не был. Я могу в этом поклясться.

Я не вышла бы за еврея в 1959 году в Англии. Или в Вашингтоне.

Нет, он не был красив. Друзья звали его Поджи — сарделька. Это военно-морской жаргон.

Поланд очень сильно желал меня. Хотел детей. Хотел принимать гостей и вести счастливую семейную жизнь. Он сколотил состояние. Поланд дал мне все, к чему я стремилась — что именно я не скажу вам даже сегодня, мне до сих пор страшно. Я не рассказываю о таких вещах. Деньги — Щекотливая Тема. Тем не менее, когда я попросила у него загородный дом, он немедленно купил его. Любовь в ста километрах от Лондона. Разумеется, лондонский дом я тоже переделала. Его жена почти ничего ему не оставила, но так было лучше. Поланд дал мне карт-бланш. И открыл счет в «Каутт'с».

Он предпочитал жить в Англии — он не любил Америку, ненавидел Нью-Йорк. Чем бы он занимался в Вашингтоне? Я стала княгиней. Несколько позже именно Трумэн[3] назвал меня Сама Княгиня. Я была единственной американской княгиней и, наконец, единственной, кого называли Сама Княгиня. Не какая-то княгиня, понимаете. А только Сама Княгиня.

Мы вступили в законный брак. Я попросила у Рима разрешение аннулировать предыдущий, так как на этом настояла Джеки из-за своего мужа. Его семья принадлежала к американским католикам.

Он изменял Джеки. Он был самым донжуанским донжуаном из всех донжуанов. В конце концов ей вскоре стало об этом известно, разумеется, уже после свадьбы. Она думала, что Бартон, что все мужчины поступают так же. В противном случае она не устранила бы его, Бартона, так быстро. Она призналась мне в этом намного позже. После того, как я ушла от Поланда. Она сказала, что считала Бартона таким же, как все мужчины, и что если бы знала или, точнее, поверила мне, то действовала бы по-другому. Однако она полагала, что я хочу заставить ее ревновать к моей жизни с драгоценным Бартом. Единственный раз, когда я забила очко в свою пользу.

Как начался роман с Поландом? О, Поланд пригласил меня на чрезвычайно дорогое благотворительное мероприятие, которое мы не могли себе позволить. Война закончилась не так давно — нужно было восстановить столько всякого добра, накормить стольких голодных детей. Даже дипломатам, и особенно американским, сироты обходятся в кругленькую сумму. Барт был в Вашингтоне. Он намеревался затем поехать в Нью-Йорк на эту чертову работу в издательстве, такую перспективную, которая сделала бы нас образцовой парой, живущей достаточно близко от Лексингтон-авеню. Предполагаю, что в обед мы съедали бы один сандвич на двоих, прежде чем я отправлялась бы на занятия в университете, — Барт хотел, чтобы я соответствовала его уровню, — а посетители музея, где мы назначали бы друг другу свидания, удивлялись бы: «Как же они еще молоды!».